Остановившись у палатки с местными сладостями я посмотрела на Глеба и улыбнулась:
– Ты любишь клюкву в сахаре?
Он встал рядом и уставился на бумажные пакетики, а потом поморщился.
– Не очень. Не понимаю этого вкуса – сладкое с кислым.
– Дело не во вкусе, – я повернулась к девушке, наряженной в длинной льняное платье, – Дайте, пожалуйста, клюкву.
Порывшись в сумке и найдя во внутреннем кармане немного мелочи, я протянула ее и взяла упакованный десерт. Мы зашагали дальше, а я открыла пакет и высыпала на ладонь несколько шариков и протянула их Глебу.
– Идея в том, чтобы не раскусывать их слишком рано и слишком поздно. Нужно выбрать тот момент, когда от сахара зубы сводить начинает, – забросив клюкву в рот, я пожала плечами, – Ощущения. Дело в ощущениях. Приторно–сладко до невозможности, а потом кисло–кисло до дрожи. Попробуй.
Покосившись на меня с недоверием, Глеб все–таки рискнул. Когда он вздрогнул от кислятины, я невольно рассмеялась.
– Господи, как кисло, – простонал он, тряхнув головой, – Но ощущения, и в правду, необычные.
– Я же говорила. А куда мы идем?
– Есть одно место, которое давно хотел посетить. Тебе понравится.
Узкая улочка, по которой мы шли, вела к Ратуше. Снова потянув меня за руку, Глеб повел меня через площадь и отпустил только когда мы вошли в невысокое здание и не устроились за столиком у окна.
Я украдкой оглядела интерьер, стараясь не выдавать своего интереса – старинные стулья с овальной спинкой, дубовые столы и светлый оттенок стен. Деревянные рамы на окнах, сохранившие первозданный вид и тонкую резьбу, но при этом отреставрированные и окрашенные белой краской. Изысканно накрытый стол – белая скатерть и салфетки, искусно сложенные на тарелках, наполированные до блеска приборы и бокалы – словно нас ждали. Вся обстановка была выдержана во французском стиле – дерево, много дерева и светлые тона, и здесь было так уютно, что я чуть не разревелась от восторга.
Никогда прежде я не была в таком красивом месте.
Посмотрев в меню, я растерялась. Выбор закусок, супов, основных блюд и десертов… Я даже не знаю, что я люблю и что хотела бы попробовать.
– Наверное, я буду то же, что и ты, – тихо сказала я, отложив меню в сторону.
– Ты уверена? – Глеб саркастически изогнул бровь, – На закуску я предпочитаю устрицы.
Судя по всему, я не смогла удержаться и скривилась от отвращения, потому что он засмеялся.
– Ты любишь рыбу? – он спросил это мягким голосом, без издевки.
– Не очень.
– Вегетарианка?
– Нет.
– Хорошо.
Махнув рукой, он подозвал официанта, спокойно сделал заказ и попросил принести бутылку белого вина, на что я удивилась:
– Ты же за рулем.
– Я выпью один бокал, к тому времени, как я сяду в машину все выветрится, – пожав плечами, он откинулся на спинку стула и повернулся к окну.
Я сделала то же самое. Делая вид, что рассматриваю площадь за окном, но на самом деле я постоянно косилась на него и изучала профиль его лица.
Длинные ресницы отбрасывали тень на скулы и тонкую сеточку морщинок вокруг глаз. Интересно, а сколько ему лет? Я никогда не спрашивала, да и он не говорил, но на вид около тридцати.
Странно, но я заметила – в нем что–то поменялось. Пытаясь понять, что именно, я начала разглядывать его. Прическа? Вроде бы нет – те же слегка волнистые темные волосы, коротко подстриженные – только у лба одна прядь выбивается и закручивается в другую сторону. Темная щетина, больше похожая на бороду – я ни разу не видела его с гладковыбритым лицом – интересно, почему? Темные глаза, подернутые зеленоватой дымкой. Тот же нос с небольшой горбинкой, те же тонкие губы…
Неторопливо смакуя вкусную еду, мы разговаривали о его работе; о книгах, которые прочитали и о странах, в которых хотели бы побывать. Вечер медленно накрывал столицу, вино плескалось на дне бокала и согревало кровь, тонкая высокая свеча в подсвечнике отбрасывала блики и добавляла атмосфере немного романтичности. Платье оказалось к месту, правда, когда мы вышли на улицу, стало немного зябко.
Вернувшись к машине, Глеб взял пиджак с заднего сиденья и накинул его мне на плечи уже знакомым жестом. Я украдкой вдыхала аромат его парфюма – легкий, ненавязчивый и совсем не приторный, пока мы шли по центру города к мастерской, которую он хотел мне показать.
Он действительно любит свое дело и может говорить о нем часами. И да, такой Глеб мне нравится больше – с ним легко.
– Вот здесь и творится вся магия, – с улыбкой сказал он, ведя меня между столами, – Раньше мы работали только с частными клиентами. Готовый эскиз отправлялся сюда, – он махнул рукой на стол, заваленный бумагами, – Здесь делают макет из проволоки. Затем, отливают из воска первичное изделие…
– Первичное изделие из воска? – переспросила я, разглядывая малознакомые мне инструменты.
– Да, – он мягко подтолкнул меня вперед, держа руку на моей пояснице, – Мы так его называем. Затем – самое интересное. Если это кольцо или серьги, то на первичном изделии делается резьба. В общем–то, все зависит от модели и того, как оно должно выглядеть в итоге… Иногда резьба и вовсе не нужна, например, в классических обручальных кольцах, – Глеб пожимает плечами, – Вот, тут есть заготовки.
Он показывает мне яркие разноцветные «первичные изделия» из воска, и я не могу удержаться от смеха:
– Они похожи на детские игрушки.
– Да, есть такое, – он хмурится, – В общем… Потом готовится форма и изделие отливается из металла.
– Это основная технология?
– Да.
– А есть ведь украшения ручной работы?
– Есть и такие.
– А гравировка?
– Гравировальная машина дальше, пойдем.
Я не перестаю крутить головой, разглядывая стеллажи, рабочие места. Впитываю в себя атмосферу легкого беспорядка, но он кажется здесь особенным.
– Есть что–нибудь металлическое? – спрашивает Глеб с улыбкой.
Я удивленно моргнула, а затем улыбнулась в ответ и зарылась в свою сумку. Вытащив связку ключей от квартиры, я протянула их Глебу.
– Этот аппарат может делать стандартные узоры или рисунки. Но я больше люблю ручную работу, – он садится за стол и берет в руки прибор, похожий на стоматологическую дрель. Что–то нажимает и слышится тихий гул, а затем он усиливается, и Глеб подносит аппарат к одному из моих ключей.
Я, как завороженная, смотрю на его руки, пока он что–то выводит на металле. Медленными, аккуратными движениями – отточенными. Я даже задержала дыхание, боясь, что от него его рука может дрогнуть.
Красивая каллиграфическая буква «S» протянулась по всей длине ключа. Металл был немного теплым, то ли от аппарата, то ли от рук самого Глеба.
– Спасибо, – прошептала я, – Ювелирная работа, теперь я понимаю смысл этой фразы.
В помещении стало тихо. Я погладила ключ и неуверенно улыбнулась Глебу, когда он поднялся на ноги и встал рядом. Запах его одеколона усилился, когда он сделал шаг ко мне и мое сердце помчалось галопом, пропуская удары.
Его рука медленно стянула с меня пиджак, и он лег на стол за моей спиной. Затем его ладонь медленно прошлась по поему плечу, пока не легла на шею, там, где отбивал чечетку мой неровный пульс.
Легкое касание к губам – не поцелуй, нет. То ли просьба о чем–то большем, то ли приглашение к чему–то большему. Он посмотрел на меня, поглаживая большим пальцем мой подбородок и тихо прошептал:
– Ты такая красивая, Сабина.
Я не знаю, как описать свои чувства, когда он меня целует. Кажется, что если мир вокруг начнет рушиться, а стены превратятся в прах, я даже этого не замечу. Если земля разверзнется подо мной, я не ощущу падения в бездну.
Все вокруг замирает, останавливается, затихает. Нет лишних звуков – только наше дыхание и шелест ткани, когда его рука медленно тянется вверх по моему бедру.
Я вжимаюсь в него всем телом, цепляюсь за рубашку – словно он та ось, которая держит мою орбиту. Отвечаю на каждое движение языка – отчаянно, словно в этом заключена вся моя жизнь. Задерживаю дыхание, когда он отстраняется, чтобы покрыть поцелуями мою шею и застываю с широко распахнутыми глазами, глядя в дверной проем.
Высокая блондинка – я видела ее с Глебом в больнице – стоит там и смотрит на нас с нескрываемым презрением. Я резко отступаю на шаг, и теряю равновесие, приземляясь на стол. Задеваю ключи ногой, и они недовольно звенят – я даже не заметила, что их выронила.
– В чем дело? – хрипит Глеб, удивленно смотря на меня.
– Здесь рабочее место, а не бордель, – резко произносит блондинка, направляясь к стеллажу у дальней стены, – Мог бы водить своих девиц в другое место.
Ее каблуки так звонко стучат по кафельному полу, а весь ее вид кричит о злости и негодовании.
Стянув с полки черную папку, она резко разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью.
Мы оба вздрагиваем. Молчим несколько секунд, а затем Глеб тихо говорит:
– Прости, я не думал, что она сюда зайдет. Иногда она бывает несдержанной.
Я пожимаю плечами – а что на это сказать? Встаю со стола и поправляю слегка помятое платье, по–прежнему чувствуя тепло там, где лежала его ладонь какие–то минуты назад.
– Отвези меня домой, – прошу я, заливаясь краской, – Мне завтра рано вставать.
– Хорошо, – Глеб трет лицо ладонью, а затем взъерошивает волосы, от чего они торчат в разные стороны, – Пошли.
Я быстро иду на выход, потеряв магию этого места. Словно оно пропиталось ядом – даже запах стал другим – едким и разъедающим глаза. Так сильно, что отчаянно захотелось заплакать.
ГЛАВА 22
Runnin', runnin', runnin', runnin'
Runnin', runnin', runnin'
Ain't runnin' from myself no more
Together we'll win it all
Naughty boy «Runnin’» feat Beyonce & Arrow Benjamin
– Ты здесь живешь? – напряженно вглядываясь в окна моего дома, спросил Глеб.
– Ты прекрасно знаешь, – отрезала я.
– Сабина, в чем дело? – он остановил мою руку, когда та легла на ручку и крепко сжал запястье, – Я сделал что–то не так?
– Нет, все в порядке. Спасибо за вечер, – я вырываюсь и открываю дверь, пытаясь как можно быстрее вырваться из–под его тяжелого взгляда.
Конечно я не могу сделать это грациозно. Моя сумка летит на асфальт и ее содержимое разлетается в разные стороны.
– Черт, – тихо ругаюсь я, принимаясь собирать свои скромные пожитки и запихивая их обратно.
Порыв ветра поднимает сложенный начетверо листок с рисунком, и он ускользает от меня, когда я пытаюсь его ухватить. Бежит по дороге и приземляется на туфли Глеба. Я застываю, когда он берет в руки бумагу и раскрывает ее, изумленно изучая свой собственный эскиз.
– Я искал его, – бормочет он.
– Ты отдал его мне, – я вырываю рисунок, складываю его, а затем убираю обратно в сумку.
Быстро оглядываюсь и поднимаю ключи, что непривычно жгут ладонь. Поправляю ремешок на плече и обхожу Глеба, но он снова останавливает меня, удержав за руку.
– Почему мне кажется, что ты убегаешь? – спрашивает он.
«Потому что так и есть» – хочется ответить мне, но говорю я другое:
– Глеб, мне кажется, нам не стоит больше встречаться. Я слышала, что сказала твоя невеста…
– Бывшая, – отрезал он раздраженно.
– Я слышала. И знаешь, она права. Я просто очередная девица, на которую не стоит тратить времени, – я пытаюсь говорить спокойно, но мой голос дрожит и выдает меня с потрохами.
– Я тебя не помню, – говорит он, перед тем, как отпустить меня.
Я хмурюсь, смотря на него.
– Не понимаю.
– Я не помню тебя, Сабина. Я вспомнил свое прошлое, но… Забыл тебя.
Отступив на шаг, я покачала головой и вяло улыбнулась.
– Смешная шутка.
– Это не шутка, – Глеб равнодушно пожимает плечами, – Я понял, что ты меня знаешь и хотел выяснить, что между нами было. Чем я жил эти два года.
– Ты… Ты притворялся? – мое сердце болезненно сжалось с такой силой, что следующий вдох я сделала через адскую боль в груди.
– Не совсем притворялся… Но да, по большей части.
– А как же… А сегодняшний день? Это свидание и поцелуй… И… – глаза защипало, и я поморгала несколько раз, в надежде, что это просто соринка попала, но нет.
Я вот–вот разревусь. От обиды, от непонимания. Зачем он так? За что?
– Так получилось, – снова пожимает плечами и его взгляд немного смягчается, – Я не хотел тебя обидеть, просто мне нужна правда. Я потерял два года своей жизни, и, похоже, я был другим человеком. Я просто хочу знать.
– Хочешь знать? – прохрипела я, – Вот тебе правда – ты снял меня. Ты заплатил мне за… – я запнулась ища подходящее слово, – За близость. И поверь, я не была первой или последней.
Глеб отступает на шаг, смотря на меня со смесью удивления и отвращения. Я шмыгнула носом – не удержалась, и обхватила себя руками.
– Доволен правдой? Не было у нас ничего светлого. Все было обманом и грязью, – я хлестко бью словами, надеясь сделать как можно больнее.
Но почему–то больно только мне.
Он скользит по моему телу глазами, вниз, вверх, пока не останавливается на лице. Отступает еще на один шаг, и тихо говорит:
– Теперь понятно.
Знаю, что будь я умнее, я бы промолчала и дала бы этим отношениям еще один шанс. Знаю, что я могла бы хотя бы попытаться.
Но вместо этого я бросаю на него последний взгляд, разворачиваюсь и ухожу.
И Глеб не стал меня останавливать.
ГЛАВА 23
I ain't runnin', runnin', runnin', runnin'
Runnin', runnin', runnin'
Ain't runnin' from myself no more
I'm ready to face it all
If I lose myself, I lose it all
Naughty boy «Runnin’» feat Beyonce & Arrow Benjamin
Та же палата, с теми же запахами хлорки и кварцевой лампы, что пропитали стены. Та же тонкая фигура на койке, прохладная рука и неизменная книга на моих коленях. Я по–прежнему читаю вслух, пытаясь не думать о последней встрече и глазах, что своим льдом, казалось, разрезали кожу, располосовали. Заживо.
Это так глупо – сделать тот самый шаг над бездной, но при этом лелеять надежду, что тебя остановят. И это больно, когда тебя не останавливают, а дают сорваться в пропасть.
Внезапно всё становится просто невыносимым. С громким хлопком закрыв книгу, я откладываю её на тумбочку у кровати и хватаюсь за тощую руку.
– Мамочка… – слёзы льются из моих глаз водопадом, – Мамочка, прости меня. Мне так стыдно. Я просто хотела тебе помочь. Я хотела всё исправить…
Я талдычу без остановки о том, что я пыталась; что я старалась; что я искала все способы – от продажи квартиры, до кредитов и… Но я ничего не смогла сделать.
– Мне так жаль… Я просто… Я хочу, чтобы ты жила. Я хочу, чтобы ты была со мной, рядом и не болела. У меня никого нет кроме тебя. Я не смогу одна, я не справлюсь.
Последние слова прерываются длинным писком. Я вскидываю голову и смотрю на монитор, машинально нажав на красную кнопку в изголовье. Вихрь людей вносится в помещение, меня оттаскивают к двери, но я не успеваю выйти, потому что в палату, дребезжа колёсиками, вносится огромный агрегат.
«Дефибриллятор»: пролетает быстрая мысль в голове.
Треск, стук, писк.
– Ещё, – как в тумане, слышится голос врача.
Треск, стук, писк.
Медленно понимаю, что стук – это тело моей матери, что бьётся о кушетку, когда к её оголённой груди подносятся две похожих на утюги железки. Так же медленно я понимаю, что писк – это кардиомонитор, кричащий о том, что её сердце остановилось.
Какофония звуков становится невыносимой. Треск, стук, писк. И так по кругу.
До тех пор, пока врач не произносит слова:
– Время смерти семнадцать двадцать две.
Я честно готовилась к этому моменту. Где–то глубоко, в недрах моего подсознания я догадывалась, что всё закончится именно так. Я чувствовала ту самую старуху с косой, что стояла возле её кровати каждый день, когда приходила читать книгу; я знала, что она умрёт – это был рак четвёртой стадии, неоперабельная опухоль мозга и от этого не изобрели чудодейственную таблетку.