И все же в какой-то момент я обманула противника, причем самым простым способом – ахнула, глядя ему за спину, оборотень оглянулся, видно, ожидая нападения сзади. В тот же момент мой меч настиг его шею, а второй словно разрезал его пасть пополам, обдав меня кровавыми брызгами. Ощущение жуткое, но вытираться некогда. К сожалению, и второй наш ратник не смог одолеть свой страх, он ужаснулся и был мгновенно растерзан тварью.
Вятич, убив своего, погнался за теми двумя, что напали первыми и уже справились с удравшим ратником и его конем.
А я, обернувшись, увидела, что тварь собирается теперь лишить нас коней! Мы бросились одновременно – он на Славу, а я на него. И кто рычал громче – не знаю, может, и я. Я тоже превратилась в волчицу, только защищавшуюся. И искромсала его тело не хуже, чем они разодрали людские!
Вятич убил одного из оборотней, но второй, почуяв, что обед не состоится, зарычал, как раненый зверь, и сиганул в сторону леса, оставляя за собой кровавый след. Сотник с досадой кивнул в его сторону:
– Убежал… не стал дожидаться.
Мы склонились над убитым ратником. Смотреть было страшно, из горла просто вырван кусок плоти, кровь хлестала до сих пор.
– А там? – Вятич глянул в сторону наших лошадей.
Я вздохнула:
– Парень погиб, а лошади целы.
– Плохо, что еще один ушел, нападет обязательно.
Я пыталась вспомнить, что знала об оборотнях. Получалось негусто.
– Вятич, а разве оборотни ходят группами?
– Нет, это меня и пугает. Обычно они скрывают, что оборотни, только по глазам и клыкам да по шерсти можно узнать. А здесь целая стая.
– А мы остались вдвоем…
Это была какая-то параллельная Русь, неизвестная никаким историкам и специалистам по фольклору. Здесь были заколдованные леса, мельники, превращавшиеся в Водяных, оборотни, действовали заговоры и напрочь отсутствовали церкви, священники и даже просто кресты. Может, потому и нечисти всякой полно? Я осторожно спросила у Вятича. Тот в ответ дернул головой:
– Нечисть и нежить уйдет только вместе с остальными духами, добрыми. Вернее, спрячется до времени. Вряд ли кто хотел, чтобы исчезли духи-помощники. Но как только люди верить перестанут, так и попрячутся все. Вот тогда, Настя, и зима будет не зима, а недоразумение – с оттепелями и сыростью, и весна без веселых ручьев и птичьего ора, и лето то сухое донельзя, то мокрое не в меру, и осень слякотная. Знакома тебе такая картина?
– Знакома, – вздохнула я. Уже сколько лет творилось именно такое безобразие, когда солнышка месяцами не видно, а зимой температура все время возле нуля с гололедом и противной моросью. А летом то сырость, то лесные пожары и засуха…
Нарчатка
Сколько княжна себя помнила – вокруг были воины. Отец, брат, другие родичи воевали, готовность вступить в бой в любое мгновение стала такой привычной, что иного и не представляли.
И дело не в том, что мокшанские земли на перепутье – с одной стороны булгары, с другой русские, и внутри народа тоже давно мира не было. Нет, не мокша билась меж собой, а два племени мордвы – эрзяне и мокшане.
Чего не поделили братья, не мог объяснить никто, но инязор Пургаз норовил собрать под свою руку Роды мордвы, а мокшанский каназор Пуреш не очень-то торопился под эту руку встать, считая, что справится и сам.
Мокша жили удобно – на торговом пути из Руси в Булгар, это приносило неплохой доход, но одновременно было источником беспокойства. Там, где купеческие обозы, там и желающие поживиться. А мужики в лесу с топорами не разбирают, кого грабить, часто бывало, что не нужно жиденькое барахлишко какого-нибудь селянина, у которого пара лаптей да пустая котомка за плечами, но оказался видаком убийства купцов, и сам за ними последовал.
Наличие в лесах татей спокойствия не прибавляло, но еще страшнее было понимание, что по тем же дорогам в любую минуту могут двинуться набежники, те же булгары, и запылают деревни, закричат, застонут уводимые в полон люди.
Хорошо жить на торной дороге, но опасно. Вот и получалось, что у каждого из правителей своя забота – у Пургаза русские князья все норовили земли вдоль Волги оттяпать, города на них поставить, а у Пуреша что ни год булгары набегали. И тогда произошло то, что насовсем превратило Пургаза и Пуреша в противников, если не врагов.
Пургаз заключил договор с булгарами, чтобы сопротивляться русским, и даже пошел набегом на Нижний Новгород. Пуреш, наоборот, договорился с князем Юрием Всеволодовичем против булгар и… Пургаза. Эрзя и мокша подняли оружие друг против друга.
С той поры они слышать не могли друг о друге, взаимно считая предателями. Пуреш сумел не просто отбиться от Пургаза, но и основательно его потрепать, загнав обратно в леса. Нельзя сказать, чтоб это прибавило популярности в народе, но другого выхода все равно не было.
Нарчатка часто размышляла над тем, кто из них прав. Получалось, оба, только каждый по-своему. И Пургаз старался сохранить свой народ и свои земли, и Пуреш защитить свой тоже. Только не стоило против сородичей союзы заключать.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут с востока грянула куда более страшная беда, чем тати на торговых путях. Неисчислимый вал степняков двинулся сначала на земли булгар, разметав союзников Пургаза (правда, инязор после предательства их союзниками не считал). Богатый купеческий Булгар просто перестал существовать!
Теперь была очередь буртасов и мокши. Буртасы – защита ненадежная, булгары были куда сильней и многочисленней… Вот когда показали все свои минусы широкие торные дороги для купеческих караванов! Эрзя ушли в леса, надеясь укрыться от врага, который без лошади себя не мыслил и без осадных машин крепости не брал. А мокше что делать? Сила двигалась такая, сопротивляться которой в небольших мокшанских городах и деревнях было бессмысленно.
И Пуреш, завязав себя в немыслимые узлы, отправился… нет, не к инязору Пургазу, как все ожидали, а к тем самым набежникам, рассудив, что Пургаз уйдет в леса, а мокше куда деваться? Забыв гордость, унижался, поднося подарки, ночью плакал злыми мужскими слезами, понимая, что навсегда останется в памяти людей предателем.
Его счастье, что попал к Кадану, тот жестокостью не отличался и глубоко залезать в мордовские леса желания не испытывал. Он принял подарки Пуреша, обещал не тронуть Наровчат и даже Сырню, но потребовал, чтобы… Пуреш со своей дружиной присоединился к его войску, мол, если ты мой друг – пойдешь со мной на урусов!
Это был удар под дых, убивающий сразу три цели. Русских Пуреш, несмотря на заверения в обратном, не любил, кто же любит тех, от кого зависит? Но одно дело не любить, и совсем другое вот так предавать. Воевать против князя Юрия Всеволодовича, с которым у Пуреша был договор, значило стать его врагом, а что, если монголы не справятся с великим князем или пройдут мимо, погромив только половцев? Тогда дружба с монголами обернется мокше полным захватом их земель русскими.
Во-вторых, Пуреш становился предателем по сравнению со всеми соседями, остальные монголам сопротивлялись, иногда чуть не до последнего воина, а он договорился. А что, если эти же монголы бросят его, как Пургаза бросили перед русской угрозой булгары? Тогда соседи порвут на части то, что не тронули воины Кадана.
И самое главное – он вынужден был уходить из своих земель вместе с сыном Атямасом и дружиной, оставляя города и деревни мокши беззащитными. Но отказаться нельзя, сказав первое слово молитвы, договаривай ее до конца. Теперь было неважно, жалеет Пуреш о содеянном и о том, что не поддержал Пургаза, а пошел против него в угоду русскому князю Юрию Всеволодовичу, или нет. Выбор сделан, он в ловушке, куда загнал себя сам.
Пуреш понимал, чем все закончится для него самого, теперь главным было отвлечь монголов от собственных земель, а еще… Каназор позвал к себе дочь, но потом подумал и отправился к ней сам.
Нарчатка жила в собственном дворце в Наровчате. Княжна была своенравна, даже строптива, категорически не желая выходить замуж, чтобы не связывать себя с каким-то мужчиной. Это девушка-воин, для нее с детства меч куда интересней девчоночьих игрушек.
Конечно, в доме дочери не было, мать Нарчатки быстро кивнула, обещая ее привести, пока каназор будет обедать. Пуреш усмехнулся: небось, Нарчатка снова с парнями наперегонки речку переплывает или мечом бьется до упада. Но сейчас это было хорошо, он кивнул и сел за стол, на который тут же поставили множество всякой снеди, словно есть собирался не один каназор, а вся его дружина. Княгиня-мать поспешила за строптивой дочерью.
По какой-то ошибке та родилась девочкой, а не мальчиком, вот из кого вышел бы отличный воин и даже воевода! С малых лет верховодила мальчишками, всегда вокруг нее табуном ходили, словно жеребята подле матерей, но не потому, что красива (и этим мать тоже гордилась), а потому, что боевая.
На княжну заглядывались многие, и русские князья тоже, но она и слышать о замужестве не хотела. Отец пока молчал, давая строптивой дочери волю… Сырнява очень любила Нарчатку, но не всегда ее понимала. Сама Сырнява была действительно золотой женщиной, как гласило ее имя, спокойной, ласковой, готовой во всем поддержать мужа. Если Пуреш решил сначала дружить с русским князем, а теперь вот с монгольским ханом, значит, так нужно. Пуреш умный и сильный, он знает, как лучше для мокши. Сырнява не вмешивалась в дела каназора, ей хватало домашних забот, особенно со строптивой дочерью, которую мать, как и все вокруг, очень любила.
Еще не завернув за угол, княгиня уже знала, чем занимается ее дочь, – оттуда доносился звон мечей. Нарчатка и ее воины не любили учебного деревянного оружия и бились только боевым. Атямас однажды объяснил матери, что это требует особого умения, очень тяжело вовремя остановить меч, не поранив товарища. Но на сей раз сама Нарчатка не держала в руках меч, она метала ножи, всаживая их один за другим в огромный столб, весь исколотый предыдущими бросками. Княгиня Сырнява остановилась в нерешительности, пробраться сквозь мелькающие клинки казалось невозможным, а сами воины в пылу боя ее не замечали. Сырнява невольно залюбовалась ловкостью движений сильных молодых тел. Не владевшей мечом женщине не удавалось даже проследить удары, не то что предугадать и понять, как их отбить.
Княгиня не очень жаловала женщин-воительниц. Сама выросшая в спокойном и миролюбивом племени мокша, с детства окруженная женщинами, не державшими в руках оружия, она стремилась так же воспитать и дочерей. Удел женщины – семья, война – дело мужчин. Не удалось, одна Нарчатка чего стоит! Точно все прабабки-воительницы разом возродились в одной княжне.
Но воинственный каназор Пуреш любил свою совсем не воинственную жену. Значит, женское счастье не зависит от умения владеть мечом? Когда княгиня попыталась сказать об этом дочери, Нарчатка широко раскрыла глаза от изумления:
– Я беру меч в руки совсем не для того, чтобы понравиться кому-нибудь!
– А зачем? – схитрила мать. Может, хоть так дочь поймет, что пора думать и о семье?
– Для защиты Наровчата…
– Для этого есть мужчины.
Дочь гордо вскинула свою красивую голову:
– Я владею мечом лучше многих мужчин! И пока мой меч нужен мокше, я буду биться!
Вокруг непрерывные войны. Мечи в руках опытных воинов мокше будут нужны еще очень долго, что же Нарчатке, всю жизнь воевать?
Княгиня так задумалась о судьбе дочери, что не заметила, что та уже идет к ней. Нарчатка движется так же быстро, как ее брат Атямас. Будь она не девушкой, а парнем, братьев, пожалуй, было бы не разлить водой. Атямас много старше, Нарчатка родилась, когда у того уже были свои дети, брат относится к сестре иногда как к любимой дочери. И у него тоже болит душа за судьбу Нарчатки. Княжна попросила три года на раздумья, обещая по истечении выйти замуж, если сама не решит, за кого, то послушает брата.
Нарчатка шла среди размахивающих мечами людей так, словно вокруг никого не было. Просто хорошо знала, что любой из воинов сможет вовремя остановиться, не задев даже пылинки, слетевшей с ее плаща, потому не боялась. Со стороны это выглядело страшно – перед лицом и позади княжны молниями сверкали клинки, в воздухе стоял звон от их ударов, а девушка словно плыла по воздуху между ними.
Подойдя, Нарчатка склонила голову перед матерью в знак приветствия. Княгиня поцеловала ее в макушку, мысленно отметив, что весна только началась, а у дочери уже потемнело от солнца лицо, точно она живет не во дворце, а в поле. Хотя так и есть, Нарчатку застать дома тяжело, даже если она в Наровчате, то без конца носится по окрестностям на коне или вот так бьется со своими воинами. Как можно найти жениха для такой дочери?
Снова кивнув, Нарчатка метнула последний нож прямо через головы своих товарищей и отправилась за матерью. Сырняве показалось, что на ее лице мелькнуло сожаление. Понятно, для Нарчатки интересней упражняться с оружием, чем вести беседы о своем будущем. Ждет, что мать снова заговорит о замужестве… В красавицу и умницу влюблен не один достойный человек, но для девушки все они только друзья или просто приятели. Всякий раз, когда дочь оказывалась рядом, мать внимательно присматривалась, не мелькнет ли в разговоре чье-то имя, произнесенное чуть более взволнованно, не бросит ли княжна в чью-то сторону лишний взгляд. Нет, не вздыхала и не глядела.
Но Нарчатка могла вздохнуть с облегчением: никто ее не сватал, и разговора о замужестве не предстояло. Мать сказала, что приехал отец, невольно ревниво отметив, как блеснули радостью глаза дочери, и что он просил прийти. Нарчатка любила отца и была его любимицей.
Пуреш позвал дочь для разговора наедине, что снова чуть кольнуло мать в сердце, к чему эти секреты? Сердце у Сырнявы кололо все чаще, она тяжело переживала из-за разлада между мужем и инязором Пургазом, из-за множества укоров в отношении каназора, иногда сердясь: ну как они не понимают, что Пуреш все делает не для себя, а для мокши?!
Отец долго смотрел на Нарчатку молча. Выросла, стала совсем взрослой, сильной. Такая может исполнить то, что он задумал. Поцеловал в голову, позвал сесть рядом, но сам сидеть не смог, встал, прошелся по комнате. Дочь пристально следила, уже понимая, что произошло что-то очень важное.
– Хан вынуждает меня идти вместе с ним.
– Куда?!
Голос Пуреша глух, ему явно тяжело говорить.
– На запад. Ты остаешься за меня, остаешься правительницей.
– А Атямас?!
– Он со мной, хан требует. Нарчатка, я увожу дружину, вы остаетесь без защиты.
Это было столь серьезно, что она замерла. Одно дело – мчаться на коне так, чтобы в ушах свистело, биться мечами или стрелять из лука, и совсем другое – вдруг узнать, что ты во главе всей мокши.
– Но как народ?
– Не время сейчас кого-то выбирать. Послушай меня, дочь. – Каназор тяжело прошелся, остановился, задумчиво глядя в открытое окно. – Я знаю, меня проклянут, назовут трусом и предателем за то, что связался с монголами…
– Отец!
– Молчи! У меня нет выбора, я буду кланяться хану, чтобы он ушел с наших земель, чтобы увести от мокши страшную силу…
Отец долго говорил дочери о том, что сознательно уходит с Батыем, уводит воинов и сына, чтобы у хана не было повода усомниться в его покорности.
– Я понимаю, что этим гублю и себя, и Атямаса. Но когда-нибудь позже люди разберутся, почему каназор Пуреш подчинился монгольскому хану. У мокши предателей не было, и я не предатель, не слушай, если меня будут так называть. На одно надеюсь, что ты сможешь справиться. А еще на то, что они не тронут наших земель и вообще забудут о мокше. Нарчатка, договорись с Пургазом, это меня он слушать не хотел, с тобой говорить будет.
Мокшане, знавшие боевой нрав Нарчатки, приняли смену правителя спокойно. Конечно, плохо, что каназор уводил дружину, но к чему такая дружина, которая ни с кем биться не собиралась?
Отец ушел, а сама княжна отправилась в лес к своей давней советчице. Ездила туда редко, чтобы не выдать место ее жизни, охрану с собой не брала. Это, конечно, рискованно, но Нарчатка никого не боялась, веря в свою счастливую судьбу.