Через несколько минут все присутствующие сгрудились вокруг Любочки и хором, не переставая, пели вместе с ней:
- Умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара! - и подмигивали друг другу, и размахивали руками, и дирижировали.
А Костя Костромин поставил карандаш почти на метр от себя, с силой выдохнул: "фу!", сбил карандаш, огляделся гордо, сверкнув веселыми глазами, и взялся за свою вязаную шапочку с бело-красным шахматным узором.
- А есть идейка. Маша, - сказал он своей подружке. - Не так чтоб напрострел, но все-таки...
- Вот видишь. - Маша посмотрела на него огорченно. - Я же тебе говорила? Я же говорила тебе, что сегодня что-то случится! Ну, что ты еще придумал, Кострома?
Ну, какая у тебя еще идея, а?
На следующий день перед уроком английского языка Костя Костромин спросил у Игоря Сапрыкина:
- Игореха... Как? Как спал?
- Вроде ничего, - удивился вопросу Игорь Сапрыкин.
- А я всю ночь вертелся, все этот Майкапар в ушах:
умпа, умпа, умпа-пара... - и Костя внимательно посмотрел на Игоря, словно внушая ему что-то.
- Вот! - закричал Игорь. - А я думаю: что это у меня голова такая тяжелая? Я вчера геометрию первый раз в этом году делал - думал, от геометрии! А это у меня в ушах: умпа, умпа... Прямо как очумелый!
Через несколько минут все участники вчерашней встречи были опрошены, и оказалось, конечно, что они все как очумелые и все ничего на свете не хотят, а только стоять кружочком и, пританцовывая, снова и снова бубнить: умпа, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара...
- Мальчики, что это? - подбежала Клава Керунда, королева Семи ветров самая красивая, самая заметная, самая смелая.
- Новый танец, не слыхала?
- Брат привез из загранки... Прямо из Калифорнии!
Клава Керунда, такие вести услыхав, быстро созвала весь свой колхоз:
- Боша! Проша! Гоша! Сева! Идите скорей! Новый танец! Как называется, мальчики?
Как только начался урок, Костя Костромин поднял руку и вежливо спросил молоденькую англичанку Евгению Григорьевну, что означает английское слово "майкапар".
Евгения Григорьевна на минуту растерялась - она никогда не слыхала такого слова, - но показаться незнающей ей не хотелось, и она сообразила:
- Мэйкапар? Произносите правильно! "Мэйк an" - это грим, косметика, "арт" - искусство, но последнее "ти"
почти не слышно. Получается "мэйк ап ар"", можно перевести: "искусство маски"... С пластинки, на слух взяли?
- С пластинки, - подтвердил Костя. - Спасибо, Евгения Григорьевна.
- Танец новый, - повернулась Керунда к подругам.- Лицо неподвижное, как деревянная маска, вот так... Сама вот так, а лицо вот так... Умпа, умпа, умпа-пара...
- Киреева, Клава, ты что гримасы корчишь? - рассердилась Евгения Григорьевна. - Где твоя тетрадь?
Класс был занят новым танцем. Великий доставала Роман Багаев объявил, что он может добыть настоящую запись этого давно известного ему танца, и назначил цену, Гена Щеглов, один из трех главных технарей класса, учил мэйкапар почти вслух, жалуясь на слабые музыкальные способности; человек с фамилией Козликов, над которым вечно все смеялись, пропел мэйкапар густым басом и на весь класс.
- Ну и как же мы будем продолжать урок? - спросила Евгения Григорьевна. - Наташа Лаптева, что происходит?
- Не знаю, - поднялась растерянная Наташа Лаптева - групорг, культорг и физорг. - Вы же сами сказали:
мэйкапар... Тише вы! Козликов, тебе больше всех надо?
- Умпа, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара, - ответил ей Козликов.
- Козликов, выйди из класса, - вздохнула устало Езгения Григорьевна.
- А чего я? Чуть что, сразу и Козликов!
- Выйди, Козлик, не расстраивай молодую учительницу, - сказал Володя Фокин - местный злодей, учительское несчастье.
- Фокин! - закричала Евгения Григорьевна.
- А что он вас расстраивает, низкий человек? Вызовите его родителей!
Евгения Григорьевна побросала в портфель книгу и тетрадь, схватила журнал и выбежала из класса.
- Ну вот, - сказала в тишине Наташа Лаптева. - Еще в новой школе ни разу уроков не срывали, да?
- А кто виноват? - спросил Костя Костромин невозмутимо.
- Этот... этот... мэйкапар! - радостно закричал Козликов.
А что вы хотите? Ребятишки упитанные, на соках выросли, на фруктах, на бебимиксах, под строгим врачебным контролем, и прививки все сделаны в срок, с отметкой в обменных медицинских картах.
Но признаком глубокой деморализации когда-то дружной семьветровской ватаги надо признать тот факт, что класс не поднялся единодушно и весело, как в былые времена, и не разбежался по домам, а начал вяло дискутировать: уходить ли теперь и с остальных уроков или сидеть и ждать суда и расправы, и в конце концов все остались на местах. Вот до чего довела их "стекляшка"!
Аня Пугачева, Анка-хулиганка, известнейшая на Семи ветрах авантюристка, повернулась к своим дружкам Игорю Сапрыкину и Сереже Лазареву:
- А вот если бы велели на другую планету лететь...
В научных целях и без возврата... Полетели бы?
Игорь и Сергей без возврата лететь на другую планету отказались, даже и в научных целях.
- А я бы полетела, - сказала Анка. - А то что тут - все известно, все одно и то же, и люди все известны...
А там, может быть, что-нибудь новенькое встретилось бы...
* * *
Суд и расправа, как и ожидалось, наступили на уроке литературы, когда в класс вошла Елена Васильевна Каштанова, классная руководительница. Чтобы быть совсем честным, скажу, что девятый потому еще не сбежал с уроков, что всем было немножко интересно, как же будет сердиться Елена Васильевна, в какие формы выльется ее гнев. Было известно, что Елена Васильевна никогда не сердится, но как на этот раз?
На этот раз Каштанова и вправду была сердита, потому что ее сильно поругали в учительской за срыв урока в подшефном ее классе и потому что она сама сильно поругалась с мужем, историком Алексеем Алексеевичем Каштановым, который имел неосторожность подшутить над ее тревогами и сказать:
- Ну, ты там полегче, Елена Васильевна, поаккуратнее орудуй!
- А вы, Алексей Алексеевич, - ответила ему на это Каштанова, - вы всегда в стороне! Вы только и знаете "полегче" да "поаккуратнее", а сами, Алексей Алексеевич, даже от классного руководства отказались, да?
И хотя она сама добивалась для мужа освобождения от нудной обязанности классного руководства, которую Алексей Алексеевич не переносил, сама ставила это главным условием их совместного перехода в новую школу, теперь ей было обидно. У нее несчастье, у нее класс урок сорвалдоговорились и сорвали урок, - а он стоит и улыбается!
Хоть бы пожалел!
С мрачной решимостью вошла Елена Васильевна в девятый свой класс, холодным взглядом осмотрела поднявшихся за партами учеников, ледяным голосом спросила, что все это значит.
- Это наваждение, - коротко ответил за всех Костя Костромин.
- Что-о? - Каштанова широко открыла глаза, и на лбу у нее образовался треугольничек, от которого она сразу становилась такой беззащитной на вид, что сердца всех, у кого еще были сердца, дрогнули.
- Поветрие, - пояснил Костя Костромин.
- Что-о???
Игорь с Сергеем переглянулись: вот умеет Кострома!
Любому милиционеру, любому дружиннику зубы заговорит, и всегда их ватага сухой из воды выйдет. С Костромой ничего не страшно.
А Костя продолжал невозмутимо, только глаза веселые поблескивали:
- Научно говоря - эпидемия, а если у животных - то эпизоотия, но поскольку мы хоть и не люди, конечно, люди уроков не срывают, но все же ближе к людям, то я настаивал бы на слове "эпидемия", если, конечно, не бояться иностранных терминов...
- Ко-стро-мин!
Казалось, еще мгновение - и Елена Васильевна тожа хлопнет дверью и уйдет из класса, и тогда что? Тогда суд и расправу Фролова будет творить, директор школы, а это в интересы девятого класса не входило.
- Кончай, Кострома! - зашептали со всех сторон.
Но Костя и сам уже успел шепнуть Маше: "Ну что?
Пойдем сдаваться?" - и объявил, что во всем виноват он, Костя Костромин, он зачинщик, и тут же поднялась Маша и сказала, что это она во всем виновата, что она наперед знала, как все будет, но мер не приняла, и еще встали двоюродные братцы Медведевы, и неразлучная тройка - Игорь, Сергей и Анка - поднялась, и Наташа Лаптева, групорг, тоже сочла себя виноватой, а Козликов вскричал обиженно:
- Да вы чего? Чего? Меня же выгоняли! Меня! Из-за меня всё!
Елена Васильевна не выдержала. Ну что это ей со всех сторон твердят: "Семьветровские, семьветровские, бандиты, беспризорники двадцатого века!" Ну, какие они бандиты? Все бы такие бандиты и беспризорники были...
- Кого же наказывать? - сдерживая улыбку, спросила Елена Васильевна, деловито советуясь с классом. Ей сейчас же ответили:
- Всех! Весь класс!
- Всех! - передразнила ребят Елена Васильевна. - Это мне известно: для вас нет больше удовольствия, когда вас всех сразу ругают и наказывают. В такие минуты вы просто отдыхаете!
Нет, этого удовольствия она им не доставит. Но на том суд и расправа кончились, приступили к литературе, а там пошли своим чередом стереометрия, химизм доменного процесса, история первой пятилетки... Кто сказал, что время Ломоносовых ушло? Да вот же они, Ломоносовы, в любом девятом-десятом классе сидят, во всех науках мастера...
Правда, поневоле мастера, но это деталь.
Маша спросила Костю Костромина:
- Ну что? Доволен? Успокоился?
- Машенька! - сказал Костя. - Маша! Неужели ты думаешь, что мне в жизни так мало нужно?
- А что тебе в жизни нужно. Костя?
- Много-много-много-много-много, - протянул Костя, - и еще ложечку, успел добавить он и откликнулся на вызов физика Лося:
- Я, Виктор Петрович!
- Решил задачу?
- Да, Виктор Петрович!
- Покажи.
- А я в уме, Виктор Петрович.
- В уме? - прищурился молодой физик Лось и погладил круглую свою бородку. - Иногда бывает... Иди к доске, покажи, в чем Багаев ошибся.
Роман Багаев, великий доставала, давно уже томился У доски, решая задачу. Костя подошел и сразу увидел, что физик хотел его подловить.
- Багаев ошибся? - трагическим шепотом произнес Костя. - Роман Багаев в расчетах никогда не ошибается!
У него мощная интуиция! - И Костя восстановил пропущенный Романом ход в вычислениях.
- Костромину - пять, Багаеву - три, все по местам, - объявил физик, но тройка в расчеты Романа не входила.
- Мне - четыре, - кротко сказал он, не трогаясь с места.
- Три, - сказал Лось.
- Четыре.
- Три.
- Четыре.
- Три, за что четыре? - поинтересовался Лось.
- За интуицию.
- Три.
- Ладно, балл за вами, - великодушно объявил Багаев и пошел на место.
- Получишь с Костромина, - сказал вдогонку Лось, а Костя тут же отозвался:
- Зайдите после обеда!
Урок прошел спокойно, ничто не предвещало нового разворота событий, но после звонка физика Лося окружили три технаря - Лапшин, Щеглов и Зверев и попросили разрешить их спор: Щеглов придумал средство для торможения самолета при посадке, разворот одного двигателя на 180 , а язвительный Лапшин, решительно всех на свете презиравший за техническую безграмотность, уверял, что Щеглов безмозглый дурак и что необходимая для такого поворота установка будет тяжелее веса самолета.
Лось задержался:
- Давайте посчитаем, я в уме не умею.
Они сгрудились вокруг учителя, а тот принялся за расчеты, тихонько напевая:
- Умна, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара...
Кантри-стиль.
- Что? - переспросил Лапшин, ненавидевший всякое незнание, и особенно свое.
- Кантри-стиль, - повторил физик. - Мелодия ваша...
И как тут оказался Костя? Через минуту все напевали:
"Умпа, умпа, умпа-пара", а Костя дирижировал сдержанными жестами и наклонял голову, как руководитель большого оркестра, оценивающий игру.
Наташа Лаптева, групорг, культорг, физорг, налетела:
- Ну нельзя же так! Ну мы же просить прощения к англичанке ходили! Ну что за идиотизм такой!
Физик Лось выглянул из кучи ребят и извинился перед Наташей.
- Ой, простите, Виктор Петрович, ну правда! Клава!- поймала Наташа Клаву Кирееву по прозвищу Керунда. - Клава, ты скажи своему колхозу, чтобы не было этого!
- Чего не было?
- Ну этого... Мэйкапара... Умпа, умпа, умпа-пара, - начала было Наташа и с ужасом почувствовала, что и она не может остановиться, а как заведенная продолжает: - Умпа, умпа, умпа-пара...
- А я и забыла совсем! - ахнула Клава Керунда. - Боша! Гоша! Проша! Сева! Слышите? Умпа, умпа, умпа-пара... Так чтоб не было этого!
И тут же все впятером пошли танцевать, и руками вертеть, и лица у всех неподвижные, как деревянные маски:
умпа, умпа, умпа-пара...
- Девочки, ну имейте же совесть, - жалобно проговорила Наташа, чувствуя, что ноги ее сами по себе танцуют, а на лице появляется маска: умпа, умпа, умпа-пара...
Со звонком на урок кое-как взяли себя в руки, договорились не смотреть друг на друга, так будет легче, и вообще не разговаривать, только жестами. Держались так, что Фокин, злодей, объявил на весь класс:
- Гвардейцы! Железная гвардия!
- Фокин! - сказала англичанка Евгения Григорьевна.
- Мне выйти?
- Ой, ну давайте читать! Давайте быстрее читать! - И, не дожидаясь вызова, Наташа встала и начала читать английский текст, не заботясь о произношении, лишь бы громко, лишь бы заглушить гудевший в голове мэйкапар.
Спасение! Все схватили книжки, все бросились читать.
Поднялся невообразимый галдеж - так, наверно, учились в средневековой школе, где каждый зубрил свое.
Но когда англичанка, чтобы прекратить это издевательство над английским языком, велела надеть наушники и прослушать текст в произношении специалиста, то такое вдруг блаженство по лицам разлилось!
Евгения Григорьевна схватила наушник, подозревая самое худшее. И действительно, в магнитофонной записи, не слишком высокой по техническим качествам, физик Лосьэто его голос, Евгения Григорьевна сразу узнала, физик Виктор Петрович Лось мурлыкал в сопровождении ансамбля технарей: "Умпа, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпапара..."
На следующей перемене вся школа, начиная с первоклашек, бубнила, пела, орала на все Семь ветров:
- Умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара!
Об уроках и говорить было нечего. Уроки в этот день вести в школе было невозможно, и даже лучшие учителя, у которых всегда железная дисциплина, возвращались в учительскую обессиленными.
Директор школы Наталья Михайловна Фролова вызвала классную руководительницу Елену Васильевну Каштанову к себе в кабинет.
Кабинет директора школы на первом этаже был маленький, с окном во всю стену, с узким столом, не удобным ни для заседаний, ни для задушевных бесед, с дешевым книжным шкафом, за стеклом которого видны были случайные книжки и брошюрки, неизвестно как сюда попавшие. Наталья Михайловна любовно обставила школу, но до собственного кабинета руки у нее не доходили, и она если и заглядывала сюда, то лишь для того, чтобы стоя позвонить по телефону или приложить к какой-нибудь справке печать, хранившуюся в сейфе. Фролова не любила сидеть в кабинете, потому что не умела обходиться без дела и бралась за всякую работу, независимо от того, кто эту работу должен был делать. Она пришла в директора из горкома комсомола, где была секретарем по школе и где огромный объем обязанностей ложился на плечи двух-трех человек, так что не приходилось считаться, кто и что делает. Особенно легко давалось ей общение с городским начальством ее все знали в Электрозаводске, все привыкли к тому, что она постоянно что-то выпрашивает: то две тысячи на проведение слета, то триста рублей на палатки для Дворца пионеров, то премии для лучших вожатых. В городских верхах привыкли считать ее своей, привыкли обращаться с ней как с маленькой девочкой, забавным случаем вознесенной на высокий пост секретаря горкома. Ей радовались, встречая ее на совещаниях, ее выбирали во все президиумы и приглашали во все компании. А Наташа Фролова, как ее называли, прекрасно понимала, в чем ее сила, и потрошила городское начальство в интересах детей. Отвязаться от нее не удавалось никому. Когда ей говорили, что не может завод, даже и такой богатый, ни с того ни с сего перечислить две тысячи на счет горкома, она вовсе не отвечала какиминибудь разумными доводами, а только смеялась, шутила, кокетничала, приговаривала: "Ну, Сергей Иванович, ну, голубчик, вы ведь так любите комсомол, у нас с вами такнэ хорошие отношения!" - и прочую чепуху несла до тех пор, пока голубчик Сергей Иванович (а попробуй к нему на прием попасть - министр!) не вызывал главного бухгалтера и не говорил ему: "Надо".