Привыкшая к тому, что для детей ни в чем отказа нет и ничего не жалко, Фролова и школу свою, новостройку, обставила, пользуясь связями, с невообразимой роскошью.
Чего только в школе не было! Каких панно, фресок, мозаик, зимних садов, не говоря уж о телевизорах в бессчетном количестве, магнитофонах, проекторах и прочих технических средствах обучения, как раз входивших в моду с появлением Фроловой в школе. А учителей Наталья Михайловна переманивала из других электрозаводских школ безбожно, идя на всяческие уступки, обещая райскую жизнь. Ее ругали в гороно за эту партизанщину, топали на нее ногами, а она только посмеивалась: "Ну, голубчик, ну, Василий Николаевич, ну, неужели вы мне откажете? Ну, мы же с вами так хорошо всегда понимали друг друга!"
Когда Каштанова вошла в кабинет, Наталья Михайловна говорила по телефону:
- Нет, и сегодня поздно... Ну, что я могу поделать?
У меня ЧП, у меня мэйкапар! Что такое мэйкапар? - Фролова зажала трубку и спросила Елену Васильевну:
"Что такое мэйкапар?" Елена Васильевна пожала плечами. - Ну, мэйкапар, - продолжала в трубку Фролова, - ну как ты не понимаешь, обыкновенный мэйкапар! У меня вся школа не учится! Всё, всё, ко мне пришли, целую!
Фролова положила трубку и весело пожаловалась Каштановой на мужа никак не угомонится! Пять лет в горкоме она, теперь здесь, в школе, а он все требует, чтобы она вовремя домой приходила.
- Директору, наверно, хоть замуж не выходи, - посочувствовала Елена Васильевна, но Фролова беспечно махнула рукой:
-Да ну! Разговоры! Вы знаете, все преувеличивают!
Всё на свете преувеличивают! И вообще, сердится - это еще ничего. Вот когда перестанет сердиться! Тогда я сразу заявление: "В связи с тем, что муж перестал на меня сердиться, прошу срочно освободить меня от занимаемой должности"!
Они посмеялись, и Наталья Михайловна перешла к делу. Как быть с этим "умпа, умпа, умпа-пара..."? Тьфу! Вот напасть еще!
- Это же семьветровские, - сказала Елена Васильевна, стараясь оправдаться. - Они с ясельного возраста вместе, а мы для них новички-приготовишки, вот они нас и испытывают... И они постоянно живут на ветру и поветриями... Посмотрите на девчонок: чуть новая мода - сразу шьют, перешивают... Новый цвет волос - пожалуйста, все рыжие или все белые... У них в крови: как все, так и я!
Не жизнь, а набор эпидемий! - улыбнулась Елена Васильевна, вспомнив Костю Костромина.
Но вез это Фролова лучше Елены Васильевны знала.
Сколько они бились с Семью ветрами, пока она в горком"
была! И вожатых засылали, и дворовые команды организовывали, и патрули - всё без толку.
- А знаете, кто виноват? - говорила Фролова. - Архитекторы! Архитекторы и архитекторы! Построили город без дворов, никакого замкнутого пространства, вот и бега ют мальчишки - как их остановить? И кого они боятся?
С детства - никого! Ну ничего, управимся как-нибудь...
Куда нам деваться? Куда учителю деваться? Управляйся!
Так? - Наталья Михайловна подошла к стене-окну и немножко посмотрела, как первоклашки играют в казаковразбойников, сложив портфели в кучу. - Вы наказали класс за срыв урока?- повернулась она к Каштановой.
- А как я должна была его наказать?
- Научить вас? Проведите собрание, осудите недостойное поведение, сообщите родителям...
- Хорошо, я все это сделаю, и виноватые сразу превратятся в героев. Они только о том и мечтают, чтобы об их подвигах слава пошла.
Фролова рассмеялась. "Действительно, - подумала она, - так всегда и бывает. Половина всех школьных бед начинается с невообразимой чепухи". Но что ей делать?
В школе срывают урок за уроком, завтра кто-нибудь напишет в горсно... Спросят: "Какие меры приняты?"
- А вы объявите мне выговор, - предложила Каштанова. - И меры будут приняты, и ребят трогать не станем.
Пройдет это поветрие, эта ветрянка. Объявите мне выговор, и наберемся терпения.
- Как-нибудь без выговора проживете, - сказала Фролова. - Давайте сделаем так. Давайте проведем вечер классической музыки: Бах, Моцарт, Чайковский.
- Хорошо, проведем, - послушно согласилась Каштанова. - Бахом его будем бить, этот мэйкапар, да?
* * *
Девятый, старший в школе-новостройке, класс слушал серьезную музыку. Но в то время как просвещенные сверстники этих ребят в Москве и Ленинграде заходились от одного имени Баха, наши герои, увы, симфонической музыки не любили. Она была скучна им ужасно. Лиза Севостьянова. Сева, шептала Тане Прониной, Проше: "И кто это выдумал... Симфония, прелюдии... Тянут кота за хвост!" Технари Щеглов, Зверев и Лапшин обсуждали дрянное качество проигрывателя, и Лапшин презрительно говорил: "И так съедят!" Клава Керунда рассматривала дырочку на колготках и огорчалась: первый раз надела!
А еще итальянские называется! Маша Иванова вертелась во все стороны: "Где Костя? Костю Костромина не видели?" Лариса Аракелова потихоньку обучала Галю Полетаеву "держать лопатки" и так поворачиваться, если внезапно окликнут сзади, чтобы лопатки оставались на месте.
И только один человек в зале был доволен - Наталья Михайловна Фролова, директор школы.
- Это мы хорошо придумали, хорошо! - шептала она Каштановой. - Девочки, не вертитесь!
Музыка лилась красивая, и уже Сергей с Игорем и с Анкой решили, посовещавшись, что помогает им, что уже излечились они от этого мэйкапара, который всем надоел, но в это время скачала издалека, чуть слышно, а потом все явственнее дошел до зала звук басовой трубы. "Умпа, умпа, умпа-пара", - медленно выводил кто-то.
Фролова напряженно прислушалась. Каштанова прыснула. Все пропало!
Наталья Михайловна бросилась к выходу. Пятиклассника с трубой она встретила у самых дверей.
- Что такое? Что? Перестань сейчас же!
- У нас репетиция! - выглянул из-за трубы розовощекий пятиклассник.
^А Костю Костромина в глубине коридора Наталья Михайловна, естественно, и не заметила.
Да и не до Кости ей было! В зале, где только что чинно играли Баха, наслаждаясь божественной музыкой, теперь гремел мэйкапар, трижды проклятый и осужденный, ненавистный мэйкапар! Фролова открыла дверь девятиклассники сдвинули стулья и плясали вовсю, как будто изголодавшиеся: умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара!
- Так что, осмелюсь доложить, - подражая Швейку, сказала Каштанова, Бах не помог. Попробуем Моцарта?
- Ну что же вы смеетесь! - Сама Фролова чуть не плакала от бессилия.
Елена Васильевна стала успокаивать ее. Ну, пусть им весело живется! Ну, для чего же мы все работаем - чтобы весело жилось. А чуть кому весело сразу хмуримся!
- Ну, я им покажу! - Наталья Михайловна погрозила пальцем сразу всему девятому классу. - Вот я им найду...
У меня вакансия есть старшего воспитателя... Заместителя директора школы по воспитанию... Я давно подыскиваю человека... И я найду... Я такого зверя найду, чтоб рычал!
Чтобы только рычал, кричал и ногами топал! Он их возьмет в руки, вот увидите!
- Правильно, - улыбнулся историк Каштанов. - Главное в жизни что? Главное в жизни - вовремя спохватиться!
Фролова посмотрела на него, как всегда спокойно наблюдавшего за детьми, и тут-то, рассказывала она потом, тут-то и мелькнула в ее голове безумная мысль и мгновенно приняла она решение. Ведь не только любовь бывает с первого взгляда, дети, - иногда самые важные решения возникают и созревают в считанные секунды.
Это, пока еще не обнародованное, решение Натальи Михайловны Фроловой, принятое ею внезапно, когда девятый класс сорвал лучшее из ее мероприятий, это решение сильно продвигает вперед нашу историю и приведет, как мы увидим позже, к неожиданным последствиям.
Многоэтажные дома на Семи ветрах, а жизнь-то разве одноэтажная? Она тоже на многих уровнях идет. На одном поют и танцуют, на другом тревожатся, на третьем сердятся, на четвертом принимают решения - и все это сразу, все - сейчас, одновременно. Разве вы, читатель, знаете, какие в мире принимаются важные решения - для вашей жизни важные! - вот в этот самый миг, когда вы потихоньку, никому не мешая, сидите и читаете книгу?
Но пока Фролова не нашла такого специалиста, чтобы он рычал, кричал и ногами топал, девятиклассники плясали вокруг мальчишки с трубой во весь его рост: умпа, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара... Что будет через час? Через год? Через десять лет? Какое нам до этого дело!
Умпа, умпа, умпа-пара, умпа, умпа, умпа-пара...
Семьветровские пели и плясали, обращая внимания на учителей не больше, чем на прохожих на улице, и неизвестно, чем кончился бы сумасшедший этот день, если бы не появилась в дверях Любочка, сестра Саши Медведева, и не стала показывать брату знаки: пять!
- Я Майкапара сдала, пять!
- Мэйкапар, - поправили ее.
- Какой мэйк-ап? Это Майкапар, композитор такой советский, он до войны жил, нам учительница рассказывала.
- Со-вет-ский?
- Ну да. А это прелюдия, у него много прелюдий...
- Пре-лю-ди-я?
- Это мы под прелюдию танцевали? - ужаснулась Клава Керунда.
Костя Костромин вытер пот.
- Все, парни, отмаялись! - сказал он. - Отбой! Отбой по мэйкапару и вообще - отбой!
Каштанов расхохотался, он остановиться не мог: поветрие-то, оказывается, было хорошо организовано! По команде началось, по команде и кончилось!
- А мне другое задали учить - хотите, спою? - сказала Любочка.
ГЛАВА ВТОРАЯ
РЕШЕНИЕ
МАША ИВАНОВА славилась тем, что задавала сложные и неожиданные вопросы (как иначе могла бы она быть ведуньей и колдуньей?). Однажды она спросила Каштанова:
- Алексей Алексеевич, а вы когда-нибудь кричали на ребят?
- А зачем мне кричать? - удивился Каштанов. - У меня предмет такой - он сам кричит... Кричат толпы восставших, кричат казнимые на плахе, кричат солдаты в бою, кричат ораторы на митингах. Историю шепотом не делают, история вся на крике. Зачем же еще и мне повышать голос? Кто меня тогда услышит?
Алексей Алексеевич любил историю как бесконечное поле загадочных фактов, которые надо объяснить и связать между собой. Любил он и школу, но с трудом переносил школьный шум. Возможно, это было у него наследственное, потому что мама его, учительница математики, возвращаясь домой, постоянно обматывала голову полотенцем и ложилась на тахту, предоставляя сыну проверять кипу тетрадей, что он и делал, храбро орудуя красным карандашом.
Каштанов и в новую школу перешел с женой потому, что бывшая его ученица, Наташа Павлова, теперь Наталья Михайловна Фролова, дала клятву, именно клятву, торжественно поклялась, что никогда не назначит Каштанова классным руководителем. Каштанова брала тоска при мысли, что придется изо дня в день ругать ребят за чужие двойки, в которых ребята часто и не виноваты, отчитывать за прогулы и опоздания на чужие уроки, - а к Каштанову на урок никто никогда не опаздывал; делать замечания дежурным за плохо убранный класс, - а Каштанов и в жизни-то никому замечаний не делал, полагая, что если он их не выносит, то и другие, наверно, тоже. Он и сыну своему, второкласснику Андрейке, никогда не выговаривал, а если Елена Васильевна начинала за столом: "Ты как сидишь, Андрей? Ты как ешь? Ты "спасибо" сказал?", то Алексей Алексеевич смеялся и говорил:
- Ты, Андрейка, бери с мамы по десять копеек за каждое ее замечание. Как ока тебе сделает замечание, ты с нее - гривенник.
- А я их и не слушаю, - беспечным тоном говорил Андрейка. Алексей Алексеевич же хохотал во все горло, довольный.
Если смотреть со стороны, то все в жизни Каштанова было устоявшееся, даже однообразное: одни и те же уроки, поездки в Москву в библиотеку, неспешная работа над методической книгой, встречи и споры с друзьями-однокурсниками, которых он навещал по воскресеньям же, в библиотечные свои дни. Но сам Каштанов этого однообразия не чувствовал, потому что как в пять лет казалось ему, что вся жизнь его впереди, так и теперь, когда ему было почти сорок, жил он точно с тем же ощущением предстоящей ему значительной жизни. Занятия историей вырабатывают у человека такое постоянное и терпеливое ожидание перемен, позволяющее сохранять бодрость духа. Однако что это будут за перемены, Каштанов не знал и никогда не думал о них конкретно, не мечтал - мечтать Каштанов не любил и не умел.
Таков был, в общих чертах, учитель истории Каштанов Алексей Алексеевич, и теперь, когда мне предстоит написать следующий абзац, я смеюсь и хихикаю. Ведь вправду смешно! Смешно представлять себе сцену, в которой директор Фролова предлагает историку Каштанову занять вакантное место организатора внеклассной работы, заместителя директора по воспитанию!
Во всяком случае. Каштанов, когда Фролова рассказала ему о своем решении, рассмеялся - не огорчился, не обиделся, не задумался, не разволновался, не стал даже и отказываться, - а просто рассмеялся, причем Фролова легко смеялась вместе с ним, как бы соглашаясь, что это ей очень смешная мысль пришла в голову. Каштанов - главный по воспитанию? На место человека, который должен рычать, кричать п ногами топать?
Алексей Алексеевич, посмеявшись, откланялся и ушел.
И, посмеявшись вместе с ним и нисколько не обидевшись на отказ, Наталья Михайловна начала осаду - с того начала она осаду, что распустила по школе слух о новом назначении. И будто бы, намекала она. Каштанов в принципе согласен, но еще не дал окончательного ответа. Это были детские затеи, и ни к чему не могли они привести - просто Наталья Михайловна не умела отступать от принятых ею решений и не умела бездействовать. Но совершенно неожиданно появился у нее союзник, да еще какой! Жена Каштанова, Елена Васильевна.
Когда Каштанова сказала, что и она - за, Фролова даже руками всплеснула от радости, со стула своего вскочила - кресла-то директорского у нее не было, это только говорится: директорское кресло, а на самом деле обыкновенный стул из класса.
- Правда? Правда? - повторяла Фролова, заглядывая в лицо Каштановой. А я все думаю: ну, как мне вас уговорить? Мужиков легче уговаривать, потому что у них логика, а я без логики - выходит, я сильнее, - а женщин как? Мне бы не в школу надо, мне бы на завод, где одни мужчины, уж там бы я вертела! Ну так что - заговор против нашего Алексея Алексеевича? Вы мне поможете?
- Постараюсь, - сказала Каштанова.
- Нет, это замечательно, что вы согласны со мной. Вот я чувствую, вот я знаю, - говорила Фролова точно теми же словами, какие всегда повторяла колдунья Маша Иванова, - я чувствую, что Алексей Алексеевич... Он та-аким воспитателем будет! Он же всех детей насквозь видит, они же любят его, и они от него не отходят, я видела, видела!- Наталья Михайловна говорила возбужденно, как всегда, но потом задумалась на минутку, что с ней бывало редко. - А может, мы и вправду школу хорошую сделаем... Так хочется школу хорошую сделать, ну так хочется!
- И мне хочется, - сказала Елена Васильевна. - Ребятишки такие хорошие нам достались, такие веселые...
- Значит, заговор? Я ужасная заговорщица! И сплетница, - добродушно добавила Фролова, и добавила честно, потому что она и вправду была заговорщицей и сплетницей, и не было новости в школе, которой она невзначай не сообщила бы всем и каждому.
- У сплетниц и заговорщиц есть хотя бы интерес к людям, а это уже кое-что, - улыбнулась Каштанова.
- Ну, спасибо! Утешили! Но все равно, на это место воспитательское мы лучше человека не найдем...
Елене Васильевне хотелось сказать, что она тоже примерно так думает: лучшего человека, чем ее муж, не найти не только на это место, но и вообще на всякое место на земле, - но говорить этого она не стала, а просто обещала Фроловой помочь в ее нелегком предприятии - уговорить Каштанова переменить всю свою жизнь, все ее правильное и равномерное течение и пойти как раз на ту работу, от которой он всю жизнь бежал и которую презирал.
* * *
На жену свою, как и вообще на людей. Каштанов никогда не злился. Он выслушал ее и сказал обычным спокойным тоном, неторопливо и насмешливо:
- Алена, давай сразу и кончим этот разговор. Я работаю, я преподаю историю, я специалист. А что ты... А что вы с Фроловой предлагаете? Заместитель директора школы по воспитанию! И не выговоришь... И эти сто шестьдесят рублей как приманка... Помнишь, у Чуковского: "Тетя, а вы за тысячу рублей съели бы дохлую кошку?" Так вот, я и за тысячу рублей дохлую кошку есть не стану!