Мама ждала внизу, сидела за столом в кухне-столовой. Я мельком взглянул на оборудование и мысленно хмыкнул: вот пусть даже съемная квартира, а все равно сразу видно, что на кухне орудует профессионал.
- Нам оставили пасту с лососем и что-то еще. Я забыла как называется, - мама рассеянно покрутила в руках бокал с белым вином.
- Отлично, - я обрадовался предусмотрительности будущего отчима, - голоден как волк!
Это оказался первый из череды дней, проведенных с мамой. Вито позвонил, предупредил, что задержится, извинился. Я видел, как подействовал этот разговор на обычно оптимистичную мать. Она держалась из последних сил. Мне ничего не оставалось, как делать вид, что ничего не замечаю, просить показать местные достопримечательности, ходить с ней в музеи и галереи.
Давно хотел посетить галерею Пегги Гугенхейм. Увидеть картины, составляющие одну из лучших частных коллекций, так сказать, воочию. Мама, конечно, пошла со мной, но почему-то мне все время казалось, что она жалеет потраченных на входной билет денег и времени на посещение.
- Здесь было бы хорошо пить кофе, - мама задумчиво посмотрела на открытую террасу галереи, бывшей когда-то домом страстной собирательницы картин.
- Наверное, Пегги так и делала. Садилась в кресло, укутывалась в плед и пила обжигающе горячий кофе…
- Глупо было переносить кафе в подвал, - рассеянно заметила мама, а я подумал, что сделать кафе там, где ему, казалось бы, самое место, не позволили какие-нибудь бюрократические препоны, вслух же произнес:
- Да, наверное.
- Ты так разглядывал эти полотна, понравились?
- Коллекция, безусловно, интересная, хоть и неоднозначная. Её стоит посмотреть только для того, чтобы увидеть истоки таких направлений, как футуризм и сюрреализм.
- Ах, я так далека от этого, - мама слабо улыбнулась, - но очень рада, что ты нашел для себя что-то любопытное.
Мне сложно было объяснить неподготовленному человеку то, что я увидел и почувствовал. Иногда понять художника может только художник. Вот Брейгель, наверно, хорошо бы понял этих мастеров, их восприятие мира странно, искажено, но мир узнаваем...
Глава 3
Вито появился за день до начала карнавала, имел ужасно виноватый вид, рассыпался в извинениях – мне – и комплиментах невесте. Я смог вздохнуть с облегчением: мама воспрянула духом и просто светилась неприкрытым счастьем.
– К сожалению, Бьянка плохо себя чувствует и не сможет приехать, – сеньор Ди Стефано сообщил эту новость за ужином, – она ожидает ребенка, а от Генуи до Венеции путь не близкий.
Я улыбнулся ничего не значащей улыбкой, которую можно было трактовать по-разному, и продолжил есть приготовленную Вито рыбу.
– Бедная девочка! – всполошилась мама. – Надеюсь, у нее все будет в порядке. Мы могли бы потом сами навестить ее.
– Прекрасная идея, – с энтузиазмом согласился будущий дед, – так и сделаем!
– А Гвидо? – осторожно уточнила мама.
– Он приедет завтра. Тут я сам виноват, отправил его решать проблемы в ресторане в Сан-Ремо. Завтра, – Вито поцеловал мамины пальчики, – завтра я вас познакомлю.
– Хорошо, – она расслабилась.
– О! Чуть не забыл! Наш брачный договор готов. Осталось только подписать.
– Замечательно, – мама радостно улыбнулась.
Я смотрел на них и чувствовал себя лишним. Зависть холодной змейкой скользила где-то внутри, но я был начеку и постарался задушить это чувство в зародыше: у меня все впереди!
Очень хотелось оставить их одних, но убегать из-за стола посреди трапезы было бы совсем невежливо, и я терпеливо поддерживал разговор о погоде, традициях карнавала и прочем, прочем, прочем…
– Серж! – воскликнула мама, когда я уже пожелал им спокойной ночи. – Чуть не забыла! Не убегай завтра чуть свет, иначе мой сюрприз не удастся.
Вито стал объяснять, что в Венеции лучше бы пользоваться беговой дорожкой или отложить пробежки на послекарнавальное время.
– Дорогой, прости, я не это имела ввиду! Серж любит уходить рано утром и рисовать.
– Рисовать? – переспросил Вито.
– Решил воспользоваться уникальной возможностью.
– О! Надеюсь, потом увидеть ваши картины.
Пришлось пообещать продемонстрировать и сбежать, наконец, в свою мансарду. Меня интересовали теперь два вопроса: где поселится Гвидо и как утром исчезнуть до того момента, как проснется мама и вручит обещанный сюрприз? Хотелось бы верить, что в приличных домах Италии не принято селить мальчиков в одной комнате. Нет, я не сноб и плевать хотел даже на чей-то гипотетический храп, меня беспокоило исключительно отсутствие второго спального места. Делить диван, пусть и достаточно широкий, с посторонним человеком? Я не согласен. Внизу в столовой, где мы сегодня ужинали, тоже был диван… Но спать в проходной комнате, наверное, не слишком хорошая идея.
Так и не решив для себя ничего, просто лег спать. Читать желания не было, рисовать тоже – освещение в мансарде было своеобразным, поэтому решил выспаться перед трудным днем.
Сон пришел не сразу, возбужденный размышлениями о предстоящем, мозг не хотел отключаться. Вместо этого я прислушивался к непривычным звукам старого дома, шумам, доносившимся с улицы, и сердился на одолевшую так некстати бессонницу.
Разбудили меня громкие голоса. Со сна даже показалось, что кричат у меня в комнате, но нет, снизу. В одном из раздраженных голосов я узнал Вито, второй был незнаком. «Гвидо, наверное», – подумалось лениво. Вылезать из нагретой за ночь постели не хотелось, но и встречаться с будущим родственником в неодетом виде, буде у того появится желание подняться наверх для знакомства, тоже нехорошо. Поэтому, набрав в грудь побольше воздуха, решительно откинул одеяло, и сонная нега мигом слетела с меня – прохладный воздух сразу взбодрил. Эх, жалко только, что санузел к моей комнатухе не прилагался. Хочешь – не хочешь, нужно идти вниз. Пока я натягивал джинсы и рубашку с джемпером, убирал постельные принадлежности, внизу стало тихо. Даже показалось, что хлопнула входная дверь, но я в этом был совершенно не уверен. Теперь был слышен встревоженный голос мамы и успокаивающий Вито. Ну вот, проскочить мимо такого кордона не получится, поймают и отсюрпризят по полной программе. Интересно, что там Гвидо с отцом не поделил? Или это нормальное общение двух темпераментных итальянцев?
– Мы не ссорились, ми аморе, – говорил Вито, когда я спустился вниз, – даже и в мыслях не было. Элеонора, дорогая, из-за чего бы нам ругаться?
– Но вы так громко кричали.
– Итальянцы всегда громко разговаривают, – Вито то ли говорил правду, то ли просто пытался успокоить расстроенную невесту. – Хорошо, хорошо! Я забыл заказать ему отель, предложил остановиться здесь, но он сказал, что лучше уедет домой, чтобы не стеснять. Одного дня нам вполне хватит для первого знакомства. Потом же будет много времени. Так что все хорошо, ми аморе, все хорошо.
– А почему бы нам не заказать Гвидо комнату в гостинице? – мама пыталась решить проблему.
– Это невозможно. Карнавал. Все отели забронированы заранее, Приличные квартиры тоже. Отдать за ночь полугодовое жалованье? Не стоит, я думаю.
– Но…
Что там еще придумала мама, я уже не услышал за шумом льющейся воды. Ситуация скорее забавляла, чем напрягала. А Гвидо мне жалко не было – он-то в отличие от меня у себя на родине. И с моей точки зрения, целого дня общения должно было хватить за глаза, ведь если Вито когда-то учился в России и хорошо знал язык, то вот насчет сыночка я был не уверен.
Мама сидела на диванчике в гостиной.
– Серж, дорогой, – она рассеянно улыбнулась и показала на накрытый для одного меня стол, - – завтракай, я потом покажу тебе костюм.
– Костюм? – переспросил я, факт, что все уже позавтракали, не удивил, ждать моего пробуждения почти до полудня было бы бессмысленно.
– Ох, проболталась, – смутилась мама, – это должен был быть сюрприз!
– Спасибо, это так мило…
– Серж, – мама знала меня как облупленного и поспешила подавить бунт на корабле в зародыше, – Венеция, карнавал, понимаешь? Эта атмосфера требует, просто требует костюмов и масок. Не волнуйся, мы с Вито тоже будем в соответствующих нарядах.
Мама встала, изобразила руками вокруг себя кринолин и наклонила голову, сияя улыбкой. Правда, я сомневался в том, что на ее женихе пышные юбки смотрелись бы органично, но вслух этого говорить не стал. Мама легко обижалась на проявления неуместного с ее точки зрения юмора. Оставалось надеяться, что мой костюм будет обычным, что-нибудь типа Домино,
Как оказалось, маму я недооценил. Они с Вито изображали даму и кавалера века этак восемнадцатого. На маме великолепно смотрелся шелк цвета морской волны, а Вито с его аккуратной эспаньолкой прекрасно вписался в образ аристократа со шпагой.
Однако, мне повезло меньше. Издали костюм, до поры скрывавшийся от меня в гардеробной, показался военным мундиром, благодаря золотым галунам, наверное. Темно-синий цвет нареканий не вызывал – неброско и не вызывающе. Удивила только вставка из перьев на плечах наподобие эполет и шапка из таких же перьев с желтой кокардой.
– Как тебе? – спросила мама.– Нравится?
– Спасибо, – поблагодарил я, понимая, что отвертеться не выйдет.
– Тогда бегом переодеваться! – скомандовала она.
Схватив привалившее мне счастье, поднялся в мансарду. И только напялив на себя бриджи и странноватого вида длиннополый сюртук догадался, что буду изображать птицу. Вернее птенца, судя по ярко-жёлтому клюву на месте кокарды.
– Тебе так идет! – восхитилась мама, когда я спустился.
Я неопределенно хмыкнул под сочувствующим взглядом Вито и повертел в руках традиционную венецианскую маску. Она мне не нравилась. Вернее мне было в ней неудобно – узкие прорези для глаз изрядно сужали обзор, а я собирался по возможности порисовать.
– Давай поменяемся? – предложил я маме, протягивая руку к ее ажурной полумаске.
– Но ведь она женская, – пыталась возразить она, но мне как человеку, наряженному в костюм птенца, было уже наплевать на такие нюансы, и я решительно забрал кусочек кружева и прикрыл половину лица. Так было гораздо удобнее.
– Все готовы? – поинтересовался Вито, нетерпеливо постукивая носком сапога по нижней ступени лестницы в мансарду. – Тогда пошли.
Мы влились в шумную толпу практически сразу. Атмосфера праздника передавалась воздушно-капельным путем, почти мгновенно проникала в кровь и пьянила как хорошее вино. Казалось бы, проведя в городе уже несколько дней, можно было бы привыкнуть к его необычности – а толпы туристов здесь были обычным явлением и не удивляли, но все изменилось с началом карнавала. Наверное, поэтому эта традиция оказалась так живуча, и не поддаться настроению всеобщей радости просто невозможно.
Мама и Вито сначала еще обращали на меня внимание, следили, чтобы шел рядом, вовлекали в разговор, а потом наступил момент, когда стало ясно: я лишний. «Потеряться» удалось без особых проблем. Теперь стоило найти тихий уголок, устроиться там подальше от людей и попытаться хоть что-то зарисовать. Мои рисовальные принадлежности – скетчбук, любимые кох-и-норовские карандаши и неизменный канцелярский нож как всегда лежали в маленьком рюкзачке, который удобно было повесить на одно плечо.
Я шел по улице, старательно избегая столкновений с находящимися в броуновском движении людьми, краем глаза замечал интересные типажи и между тем высматривал местечко, где можно пристроиться. Увы, пока ничего подобного не находилось, и я все дальше удалялся от шумного центра, когда мне неожиданно повезло: нашлась крохотная площадка, странно расположенная по-над пешеходной улицей и на которой, удивительное дело, никого не было. Я огляделся: канал оставался чуть в стороне, и это даже немного радовало, шум начинал утомлять. Улица хоть и была достаточно оживленной, но не настолько, как та, откуда я пришел. Освещение отличное. Что еще надо?
Увы, счастье было недолгим. Почему-то люди, увидев, что ты водишь карандашом по бумаге, начинают проявлять досужее любопытство. Сначала появилась какая-то старуха и что-то строго выговорила. Естественно я не понял, о чем вежливо и сказал по-английски. Итальянка еще минут пять сотрясала воздух, потом пришли какие-то нахальные дети, пришлось уйти.
Время от времени я находил удобные позиции, и тогда на страницах скетчбука появлялись зарисовки, дальнейшую судьбу некоторых из них я даже уже представлял. Незаметно день стал клониться к вечеру, наверное, пора было закругляться. Узкий проход между домами привлек внимание случайно. Каменные ступени полого уходили вверх, так и маня присесть на них и запечатлеть широкий канал, спешащие по нему гондолы, уличных музыкантов и все, на что падал взгляд. Противиться желанию я не стал, присел на удачно подвернувшийся деревянный ящик у каменной стены дома и снова взялся за карандаш.
Глава 4
Четкие линии уверенно ложились на бумагу – я стремился успеть ухватить тот тонкий флер окружающего мира, передать то особое состояние души, которое возникло от атмосферы всеобщего безудержного веселья, и совершенно выпал из реальности.
Давно так не увлекался, поэтому мужской голос, раздавшийся над самым ухом, заставил вздрогнуть.
– Простите, не понимаю, – ответил я по-английски и поднял глаза на говорившего.
– Отлично рисуешь, – повторил тот и улыбнулся. Губы, единственное, что не прикрывала маска кошки, прихотливо изогнулись. Они сделали бы честь любой девушке.
– Спасибо, – машинально проговорил я, не в силах понять, что за диковинный костюм на собеседнике: красно-черный свободный наряд, чем-то похожий на платье, вроде бы полностью скрывал фигуру и в то же время будил воображение. Внутри появилось почти нестерпимое желание немедленно перенести на бумагу увиденное.
– Тебе нравится в Венеции? – спросил молодой, судя по голосу, человек.
– Да.
– Бывал здесь раньше?
– Нет, – ответил я, – только в Тоскане. Флоренция. Пиза…
Он кивнул, пристально разглядывая меня.
– Птичка.
– Что? – я удивился, совсем забыв про дурацкий костюм.
– Ты птичка, – пояснил он и снова улыбнулся.
– Да, – пришлось согласиться с очевидным фактом, – а ты котик, – правда, уверенности в том, что kitten именно так переводится, не было, английским я владел средне.
– Как тебе понравилось в Тоскане? – новый знакомый «котик» явно хотел продлить общение.
– История, архитектура, музеи очень понравились. Море нет.
– Почему? – искренне удивился собеседник.
Я лихорадочно вспоминал, как по-английски «медузы», но никак не мог, скорее всего и не знал даже никогда. Пришлось использовать знакомые слова, и получилось, что мне жутко противна морская рыба.
– Подожди, – я, посмеиваясь, открыл чистый лист и небрежно изобразил прошлогодних отравительниц отдыха. – Вот, – я протянул рисунок «коту», – в августе их было много.
– Medusa, – сказал он почти по-русски и добавил: – jellyfish.
– Mедуза, – согласился я.
Он попросил разрешения взглянуть на рисунки, а я получил возможность безнаказанно разглядывать его. В вечернем свете он казался настоящим представителем кошачьих, по чистой случайности оказавшимся среди людей. Томную грацию невозможно было не отметить, она сквозила в каждом движении. Некстати вспомнилась читанная когда-то давно статеечка, что маски кошек предпочитают геи.
– Ты отлично рисуешь, – с этими словами он вернул мои наброски, случайно коснувшись руки своими пальцами. Почти ласка, ничего не значащая и ни к чему не обязывающая.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я. – Можно тебя нарисовать?
– Меня? Да, конечно…
Карандаш летал по бумаге, спеша запечатлеть интересный объект. Мне было неважно, что, скорее всего, модель попросит этот рисунок себе. Почему-то все люди на улицах считали, что художник обязан всенепременно отдать им их портреты, даже если они за них и не платят. Поэтому я обычно делал вид, что заинтересован чем-то другим, деревом, домом напротив или кошкой. Да, вот кошкой я сейчас заинтересовался, вернее котом. Было в нем что-то интригующее. Притягивающее. Признаться себе, что тянет к парню, было немного страшно, но врать себе последнее дело: тянуло и еще как. И вместе с этим влечением таяла как дым надежда, что моя юношеская бисексуальность канула в лету. Видимо, природу не обманешь, просто долгое время не находился объект для выраженного интереса…