В то время как они шли, беседуя об этом и ни на что иное не обращая внимания, лесом проезжали Келегорм и Куруфин и узнали их издалека. Келегорм развернул коня и погнал на Берена, чтобы сбить его с ног, Куруфин же, свернув, наклонился и втащил Лютиэн на седло, ибо был умелым и сильным всадником. Но Берен увернулся от Келегорма и вскочил на всем скаку на мчащегося мимо коня Куруфина, и с тех пор прыжок Берена прославлен следи людей и эльфов. Он вцепился в горло Куруфина, рванул его назад, и они вместе свалились на траву. Конь взвился на дыбы, сбросил Лютиэн, и она упала.
Берен душил Куруфина, но ему самому грозила смерть, ибо Келегорм на скаку замахнулся на него копьем. В этот миг Хуан отрекся от службы Келегорму и бросился на него, так что конь заметался и не мог приблизиться к Берену, опасаясь громадного пса. Келегорм проклял и пса, и коня, но Хуан был непреклонен. Лютиэн поднялась и крикнула, веля Берену не убивать Куруфина, однако Берен отнял у него оружие и доспехи, а также кинжал Ангрист. Этот кинжал был сделан Телхаром из Ногрода и висел без ножен у пояса Куруфина: он разрубал железо, как дерево. Потом Берен, подняв Куруфина, отшвырнул его прочь и велел возвращаться к благородным своим соплеменникам, которые, может быть, научат его обращать свою доблесть на более достойные цели. «Твоего коня я оставлю для Лютиэн, — добавил он, — и он должен быть счастлив, что освободился от такого хозяина».
Тогда Куруфин проклял Берена. «Скачи же! — крикнул он. — Спеши к мучительной и скорой смерти!» Келегорм посадил его на своего коня, и братья сделали вид, что уезжают; Берен же отвернулся, не слушая их. Тогда Куруфин, объятый стыдом и злобой, схватил лук Келегорма и выстрелил на скаку, целясь в Лютиэн. Хуан, прыгнув, поймал стрелу на лету, но Куруфин вновь спустил тетиву, и тогда Берен заслонил Лютиэн, и стрела вонзилась ему в грудь.
Говорят, что Хуан долго гнал сыновей Феанора, и они бежали в страхе, и, вернувшись, он принес Лютиэн из чащи целебную траву. Той травой она остановила кровь, текшую из раны Берена, и искусством и любовью своей исцелила его; и так наконец они вернулись в Дориат. Там Берен разрывался межу любовью и долгом и однажды, зная, что Лютиэн теперь в безопасности, встал до рассвета, вверил ее заботам Хуана и в великой тоске ушел, пока она спала еще на траве.
Он вновь поскакал на север, к ущелью Сириона, так быстро, как только мог, и, достигнув края Таур–ну–Фуин, увидал за пустыней Анфауглит вершины Тангородрима. Там он отпустил коня Куруфина и велел ему забыть страх и служение и вольным скакать по зеленой траве в прибрежных лугах Сириона. Потом, оставшись один, в преддверии смертельной опасности он сложил Песнь Расставания, в которой воспел Лютиэн и небесный свет, ибо думал, что навеки расстается и со светом, и с любовью. Вот строки этой песни:
Прощайте, светлая земля и светлый небосклон,
Благословенные навек с прекрасных тех времен,
Когда твой облик озарял тьму северных земель,
Когда ступала ты по ним, моя Тинувиэль!
Немеет смертный мой язык пред вечною красой.
Пусть рухнет в бездну целый мир — бессмертен образ твой.
Пусть время вспять, как русла рек, швырнет небесный гнев,
Восстанешь ты из тьмы времен, забвение презрев.
Есть в этом мире тьма и свет, равнины и моря,
Громады гор и очи звезд, что в небесах горят,
Но камень, свет, звезда, трава лишь для того и есть,
Чтоб Лютиэн хотя б на миг существовала здесь!
Он пел громко, не заботясь о том, что его могут услышать, ибо был в отчаянии и не заботился о спасении.
Но Лютиэн услышала его и запела в ответ, держа путь, нежданная, по диким землям. Ибо Хуан, вновь давший согласие нести ее на себе, мчался с ней по следу Берена. Долго размышлял он, как облегчить опасность, нависшую над теми двумя, кого он любил. И вот он свернул к острову Саурона и там разыскал жуткие личины волка Драуглуина и летучей мыши Ту?рингветиль. Она была посланницей Саурона и имела обыкновение летать в Ангбанд в облике летучей мыши–кровососа. На сочленениях ее громадных крыльев были железные когти. В этих мерзких личинах Хуан и Лютиэн пробирались через Таур–ну–Фуин, и все живое бежало пред ними.
Берен, видя их приближение, был смятен и поражен, ибо ясно слышал голос Тинувиэль, и решил, что это призрак, насланный, чтобы поймать его в ловушку. Но они остановились и сбросили свои обличья, и Лютиэн подбежала к нему. Так повстречались вновь Берен и Лютиэн меж дебрями и пустыней. Мгновение Берен был счастлив, но потом принялся вновь уговаривать Лютиэн вернуться.
— Будь трижды проклята моя клятва Тинголу! — воскликнул он. — Лучше бы он казнил меня в Менегроте, чем я привел бы тебя под тень Моргота.
Тогда Хуан заговорил во второй раз и так молвил Берену:
— Не в твоих силах ныне избавить Лютиэн от смертной тени, ибо она любовью своей на это обречена. Ты мог бы отречься от клятвы и увести ее в изгнание, до конца дней своих скитаясь в тщетных поисках покоя. Если же не отречешься, то Лютиэн либо умрет в одиночестве, либо вместе с тобой бросит вызов року — вызов отчаянный, но не безнадежный. Больше ничего посоветовать я не могу, не могу также идти с вами далее. Сердце мое, однако, предсказывает, что добытое вами у Врат я увижу собственными глазами. Прочее темно для меня; но, может, наши дороги приведут в Дориат, и мы увидимся прежде, чем наступит конец.
Тогда понял Берен, что невозможно отделить Лютиэн от рока, что тяготеет над ними обоими, и более не переубеждал ее. По совету Хуана он чарами Лютиэн облачился в шкуру Драуглуина, а она — в крылатую оболочку Турингветиль. Как две капли воды стал Берен похож на волколака, только глаза его сияли сурово, но ясно; и ужас метнулся в них, когда он увидел с собой летучую мышь, закутанную в складчатые крылья. Затем, испустив вой, он прыгнул с холма, а летучая мышь, описав круг, взмыла над ним.
Избежав всех опасностей, покрытые пылью долгого и тяжкого пути, пришли они наконец в мрачную долину, что лежала пред Вратами Ангбанда. Черные бездны развернулись рядом с дорогой, и из них выползали призраки в виде извивающихся змей. По обе стороны возвышались скалы, подобные крепостным стенам, а на скалах сидели стервятники, испуская злобные вопли. Пред ними были неприступные Врата — громадная черная арка, опирающаяся на подножия гор; над ней высились поднебесные скалы.
Смятение овладело ими, ибо был у Врат Страж, о котором не слышали прежде. Слухи о неведомых замыслах эльфийских владык достигли Моргота. Да и лай Хуана, громадного боевого пса, некогда спущенного с привязи валарами, эхом разносился в дебрях. Тогда Моргот вспомнил о жребии, предначертанном Хуану, и избрал одного из детенышей племени Драуглуина. Из рук своих кормил его сырым мясом и утвердил свою власть над ним. Волк рос быстро и вскоре уже не мог поместиться в логове, но лежал, громадный и вечно голодный, у ног Моргота. Огонь и мука преисподней вошли в его, и родился в нем дух уничтожения, всепожирающий, мучительный, могучий и злобный. В преданиях тех дней этот волк звался Ка?рхарот, Красная Утроба, и Анфа?углир, Жадная Пасть. И велел ему Моргот лежать бессонно пред Вратами Ангбанда, пока не придет Хуан.
Кархарот издалека учуял путников, и сомнения охватили его, ибо в Ангбанд давно уже дошли вести о смерти Драуглуина. Потому, когда они приблизились, он не дал им войти, но грозно двинулся на них, чуя в этих двоих какую–то странность. И тут в Лютиэн пробудилась некая сила, унаследованная от валаров, и, сбросив свою отвратительную оболочку, она выступила вперед, ничтожно малая перед мощью Кархарота, но сияющая и грозная. Подняв руку, она велела ему уснуть, и молвила так: «О на горе рожденный дух, пади же в черное забытье и не вспоминай на время об ужасном своем жребии». И Кархарот рухнул, словно пораженный молнией.
Тогда Берен и Лютиэн прошли через Врата и cпvcтились по бесконечным лестницам; и вдвоем совершили они величайшее деяние, на которое когда–либо решался человек или эльф. Ибо они явились пред троном Моргота, в наиглубочайший его подземный чертог, что был возведен на ужасе, озарен пламенем и заполнен орудиями пыток и смерти. Там Берен в образе волка подполз к подножию трона; с Лютиэн же волей Моргота личина была сорвана, и он взглянул на нее. Этот взгляд не устрашил ее, и она назвала ему свое имя и вызвалась, подобно бродячему певцу, спеть пред ним. Тогда Моргот, видя ее красоту, возымел в мыслях недобрую страсть, и родился в сердце его замысел, чернее которого не бывало там с тех пор, как он бежал из Валинора. Так он был одурачен собственным же злом, ибо, глядя на нее, не лишил ее свободы, наслаждаясь своими тайными мыслями. Внезапно Лютиэн ускользнула от его взора и, окутавшись тенью, запела песню такой великой красоты и слепящей силы, что Моргот невольно заслушался; слепота поразила его, и он напрасно вращал глазами, стремясь отыскать ее взглядом.
Все его прислужники погрузились в сон, сникли и погасли все огни; лишь Сильмарилы в короне Моргота внезапно вспыхнули сияющим белым пламенем; и под тяжестью камней и короны голова его склонилась, словно была в них вся тяжесть мира, его волнений, страхов и желаний, превозмочь которую не под силу стало даже воле Моргота. Тогда Лютиэн, подхватив свою крылатую оболочку, взмыла в воздух, и голос ее хлынул, подобно дождю, изливающемуся в бездонные черные омуты. Она набросила свой плащ на глаза Моргота и навела на него сон, черный, как Кромешная Тьма, где он бродил когда–то. И вот он рухнул, подобно сорвавшейся с гор лавине, и, с грохотом скатившись со ступеней трона, распростерся на дне преисподней. Железная корона с громким стуком скатилась с его головы. Все замерли.
Мертвым зверем лежал на земле Берен; но Лютиэн, коснувшись его рукой, пробудила его, и он сбросил волчий облик. Затем он вынул из ножен кинжал Ангрист и вырезал из железных тисков Сильмарил.
Берен сжал камень в кулаке, и сияние заструилось сквозь живую плоть, и рука его стала подобна зажженному светильнику; Сильмарил же покорился его прикосновению и не ожег его. Тогда Берену пришло на ум, что он мог бы исполнить более, чем поклялся, и унести из Ангбанда все три Камня Феанора; но не таков был жребий Сильмарилов. Ангрист сломался, и осколок его, отлетев, задел щеку Моргота. Он застонал и шевельнулся, и все войска Ангбанда дрогнули во сне.
Страх охватил тогда Берена и Лютиэн, и они бежали, забыв об осторожности и не сменив облика, желая лишь еще раз увидеть свет. Никто не пытался ни задержать их, ни преследовать, но Врата для них были закрыты, ибо Кархарот пробудился и в гневе стоял у порога Ангбанда. Прежде чем бегущие могли его заметить, он увидел их и прыгнул.
Лютиэн была обессилена и не успела усмирить волка. Но Берен метнулся вперед, заслонил ее, и в правой руке он держал Сильмарил. Кархарот замер, и страх на мгновение охватил его. «Беги, — вскричал Берен, — беги, сокройся, ибо вот огонь, что пожрет тебя и все творения зла!» И он направил сияние Сильмарила прямо в глаза волку.
Но Кархарот взглянул на священный камень и не устрашился, и при виде пылающего огня в нем пробудился ненасытный дух; и вот, разинув пасть, он сжал в челюстях кулак Берена и откусил его. Мгновенно его внутренности наполнились мучительным пламенем, и Сильмарил опалил его мерзкую плоть. С воем он бросился прочь, и эхо вторило его воплям, мечась в горах, окружающих привратную долину. Так ужасен был он в безумье своем, что все твари Моргота, обитавшие в этой долине или находившиеся на дорогах, что вели в нее, бежали прочь, ибо он убивал все живое, что встречалось на его пути, и вырвался с Севера, неся разорение миру. Из всех бедствий, что когда–либо, до падения Ангбанда, выпадали Белерианду, ужаснейшим было безумие Кархарота, ибо вызвано оно было мощью Сильмарила.
Берен же лежал без чувств у грозных Врат, и смерть его была близка, ибо клыки волка источали яд. Лютиэн губами высосала яд и собрала слабеющие силы, чтобы остановить кровь, хлещущую из ужасной раны. Но за спиной ее, в глубинах Ангбанда, послышался ужасный ропот. Пробуждались орды Моргота.
Казалось, что отчаянием и гибелью закончится поход за Сильмарилами; но в этот час над краем долины показались три могучие птицы, что мчались на север, обгоняя ветер. Слух о скитаниях и нуждах Берена достиг всех зверей и птиц, да и Хуан просил всех прийти ему на помощь. Высоко над владениями Моргота парили Торондор и его витязи, и, увидев безумие волка и близкую гибель Берена, они примчались в тот самый миг, когда мощь Ангбанда вырвалась из тенет сна.
Орлы подхватили Берена и Лютиэн и унесли высоко под облака. Под ними загрохотал гром, взметнулись молнии и содрогнулись горы. Огонь и дым исторглись из Тангородрима, пылающие громы разлетелись далеко, неся гибель землям, и нолдоры в Хитлуме затрепетали. Торондор же держал путь высоко над землей, по путям поднебесным, где всегда сияет hi чем не заслоненное солнце и бродит луна среди ясных звезд. Так пролетели они над Дор–ну–Фауглитом, и над Таур–ну–Фуином, и над сокрытой долиной Тумладен. Не было ни облаков, ни тумана, и Лютиэн, взглянув вниз, увидела под собой подобное белому свету, исходящему из глубин зеленого смарагда, сиянье Гондолина Дивного, где правил Тургон. Но она рыдала, думая, что Берен обречен: он не открыл глаз, не произнес ни слова и ничего не замечал вокруг. Наконец орлы принесли их в Дориат и опустились в ту самую лощину, откуда некогда в отчаянии ушел тайно Берен, покинув спящую Лютиэн.
Там орлы положили рядом Берена и Лютиэн и вернулись на вершины Криссаэгрима, в свои высокогорные гнезда; к Лютиэн же явился Хуан, и они вдвоем выхаживали Берена, как прежде, когда она излечивала его от раны, нанесенной Куруфином. Но сейчас рана была тяжела, и в ней остался яд. Долго Берен был недвижен, и дух его блуждал у темных смертных рубежей, испытывая муку, что гнала его от видения к видению. И вдруг, когда надежда Лютиэн почти иссякла, он очнулся и увидел над собой листья, заслоняющие небо, и услышал под листьями нежно и тихо поющую рядом с ним Лютиэн Тинувиэль. И снова была весна.
Впоследствии Берен был прозван Эрха?мион, что означает Однорукий; страдание запечатлелось в его чертах. И все же он был возвращен к жизни любовью Лютиэн и восстал, и вновь они вдвоем бродили в лесах. Не спешили они уходить из этих мест, что казались им дивно прекрасны. Лютиэн и вовсе желала в чно бродить и не возвращаться, забыв свой дом и род и все величие эльфийских владений; был вначале счастлив и Берен, но не мог он забыть о клятве вернуться в Менегрот, да и не хотел навеки разлучить Лютиэн с Тинголом. Ибо он верен был закону людей, считая опасным противиться воле отца, разве только в крайней нужде; казалось ему также неподходящим, чтобы Лютиэн, столь величавая и прекрасная, жила всегда в лесу, подобно грубым и невежественным людям–охотникам, чтобы она была лишена крова, почета и тех дивных вещей, что составляют наслаждение владычиц эльдаров. Потому он вскоре переубедил ее, и они покинули бесприютные земли, и Берен вошел в Дориат, ведя Лютиэн домой. Того хбтела их судьба.
Недобрые дни настали в Дориате. С тех пор как исчезла Лютиэн, скорбь и безмолвие завладели народом. Долго разыскивали ее — и все напрасно. Говорят, что именно тогда пустился в скитания Даэрон Песнопевец, и больше никто его не видал. Это он, до того как Берен пришел в Дориат, сочинял для Лютиэн песни и музыку для танцев; он любил ее и все свои мысли о ней воплотил в своей музыке. Он стал величайшим певцом к востоку от Моря, и имя его называли даже прежде имени Маглора, сына Феанора. В бесплодных поисках Лютиэн он прошел страшными тропами и, перевалив через горы, пришел на восток Средиземья, и там много веков над темными водами слагал плачи о Лютиэн, дочери Тингола, прекрасней которой не было в мире.
В то время Тингол обратился за советом к Мелиан, но она ответила лишь, что рок, разбуженный им, должен довершить свое дело, ему же остается ждать. Но вот прослышал Тингол, что Лютиэн оказалась далеко от Дориата, ибо пришли к нему вестники от Келегорма и сообщили, что Фелагунд и Берен мертвы, а Лютиэн находится в Нарготронде и Келегорм хочет взять ее в жены. Разгневался Тингол и выслал соглядатаев, замышляя войну с Нарготрондом; и так узнал он, что Лютиэн вновь бежала и что Келегорм и Куруфин изгнаны из Нарготронда. Тогда он заколебался, ибо сил его было недостаточно, чтобы сражаться с семью сыновьями Феанора; но он послал в Химринг, дабы потребовать помощи в поисках Лютиэн, раз уж Келегорм не отослал ее в отцовский дом, но и охранить ее не смог. Но на севере его владений посланцы встретились с внезапной и грозной опасностью — нападением Кархарота, Волка Ангбанда. В безумии своем примчался он с севера, рыская в поисках добычи, пересек Таур–ну–Фуин в восточной его части и ворвался в верховья Эсгалдуина, подобный всепожирающему огню. Ничто не могло удержать его, и мощь Мелиан на рубежах Дориата не остановила его, ибо гнала его судьба, да еще Сильмарил, который нес он в себе на муку. Так явился он в нетронутые леса Дориата, и все бежали в страхе. Из всех посланцев уцелел лишь Ма?блунг, королевский военачальник, и он принес Тинголу страшные вести.