— Правда глаза колет, — усмехнулась и продолжила укладывать ему волосы, поглядывая в зеркало, чтобы на лету оценить результат.
— Георгий с работой не спит, так что твои фантазии — всего лишь фантазии. Расскажи лучше, что жене подарить. Она в больнице, нужно ее чем-то порадовать. Ты же девочка?
Все оставшееся время Света, попавшая в свою стихию, распиналась о кремах и шампунях, а Олесь терпел издевательства над своим лицом и волосами.
Прическа повторяла предыдущую с той только разницей, что теперь волосы выглядели шелковыми и мягкими, как в рекламе "Пантина". Олесь хотел их растрепать, но Света шикнула на него — лак, мол, нельзя. Потом долго замазывала круги под глазами — остатки фингала. И материлась похуже грузчика, когда добралась до спины. Последствия драки удалось скрыть, но Светочка серьезным тоном сообщила Гоше, что за такое требуется доплата. «Шрамы украшают мужчину», — ответил Гордеев.
Бронзой все же покрыла, сказав, что Наталья смуглая, нужно, чтобы они гармонично смотрелись.
А потом началась съемка.
На этот раз было проще: каждая модель трусов требовалась в трех ракурсах на Олесиной попе, и где-то на пятой паре он уже сам становился в нужную позу, выставлял ногу и распрямлял плечи.
Светочка суетилась, ощущая свою бесполезность: сбегала в магазин, притащила каких-то салатов и сок, заставила их сделать перерыв, потом сообщила Гоше, что ему следует слегка осветлить волосы ("Так, чтоб рыжинка была, тебе пойдет"), но, несмотря на ее подбадривания и перекуры, к вечеру Олесь вымотался так, будто вагоны разгружал. Оказалось, что работа модели не такая уж простая: плечи затекли, спина ныла, резко заболел синяк.
А потом приехала Наталья: высокая черноволосая девушка азиатского типа, надменная и холодная, как вобла. Олесю она сразу не понравилась, Гоша тоже встретил ее довольно холодно. А Светочка расцвела и утащила ее красить, пока Гоша отснимал последние кадры.
— Хорошо, Олесь, — сказал он, неприятно морщась: голос Натальи был нарочито громким.
Она как раз рассказывала Светочке, что работать приходится уже чуть ли не по ночам.
Олесь резонно подумал, что она и работает по ночам, но озвучивать не стал.
— Сучка, — прошептал Гоша, подойдя ближе и якобы показывая отснятые кадры. — Фотогеничная сучка. Сейчас она будет всех учить, готовься.
— Мне похрен, — прошептал Олесь, глядя на его губы.
— Перестань, — Гоша хмыкнул.
— Я легенду блюду, — отозвался Олесь. — Наточка расскажет Мите, и он поверит.
Георгий провел пальцами по его щеке.
— Наточка… надо будет взять на вооружение.
— Возьми, — проговорил Олесь и поймал его взгляд.
— Это удар ниже пояса.
— Какой ты отзывчивый.
— Я не…
Гоша не договорил — придвинулся ближе, но не поцеловал, просто посмотрел очень внимательно. После долгой паузы, когда Олесь ждал хоть чего-нибудь, кроме флирта, сказал:
— Ты изменился. Я даже не знаю, что именно другое, но ты как-то иначе себя ведешь. Увереннее, наверное.
Спасибо форуму, подумал Олесь.
— Учусь, — сказал вслух и приподнял бровь.
— Чему именно?
— Жить в свое удовольствие... Там еще трусы снимать нужно? Или это последние были?
— Снимай трусы, — хмыкнул Гоша. — Нет, еще две пары. Это быстро, минут десять, и сможем сходить перекурить.
Остаток сессии Гоша отснял молча, а Олесь радовался, что приходится стоять преимущественно спиной: даже отсветы вспышек от ламп ослепляли, если бы нужно было лицо — он бы точно зрение потерял.
— Нам еще минимум полчаса, — сообщила Света, когда он зашел за халатом, который уже резонно считал своим и принес с собой, рассчитывая снова забрать после съемки.
Наташа сидела голая, прикрыв грудь махровым полотенцем, и смотрела сквозь Олеся, не замечая. Фигура у нее была отличная, особенно ноги — просто бесконечные.
Олесь представил, каково ее трахать, и даже почувствовал шевеление чуть ниже пояса. Это означало, что он не окончательный гей. И радовало, конечно.
На улице Гоша сообщил, что все эти трусы можно забрать себе.
— У меня разным шмотьем со съемок шкаф забит. И не только шмотьем. Жалко, что ювелирщики после предметки свое добро не оставляют, — протянул пачку и кивнул: — Бери.
— Да я взял сегодня, — Олесь долго не мог прикурить, а когда затянулся, понял, что именно этого ему и не хватало. А еще массажа спины.
Он так и сказал. Очень буднично — дескать, сейчас бы массаж не помешал.
— Сомневаюсь, что Наточка это поймет, — ответил Гоша.
То есть, согласился, что массаж возможен.
— Сложная у нас работа, — вздохнул Олесь. — Я вот что не понимаю: на кой хрен в рекламе мужских трусов женщина?
— Пф-ф, что тебе непонятно? Мачо доморощенный видит фото мужика в трусах, что он думает?
— Пидорас какой.
— Именно. А прибавить красивую девку с рукой под резинкой, что получается?
— Я в этих трусах неотразим, — послушно ответил Олесь и только пару минут спустя понял: — Бля, она мне в трусы будет лезть?
— И ползать по тебе, — кивнул Гоша. — Митя попросил больше секса.
— Дрочер.
— Заказчик, — ухмыльнулся Гордеев.
Следующие три часа Олесь изображал статую, пока Наталья его обнимала, целовала, лезла в трусы, да, и кривила лицо, как только Гоша опускал фотоаппарат.
Единственное, что она сказала Олесю за все время съемки — это что сессия без стилиста отстой по умолчанию. Все остальное время она молчала и профессионально выгибалась.
В финале Гоша поменял фон на черный и попросил их поцеловаться на камеру. Олесь искренне испугался, что эта сучка откусит ему язык, если он вдруг что-нибудь сделает не так. В итоге ничего хорошего не вышло: Гоша выключил лампы и сообщил, что секса не чувствует, что поцелуй картонный, и что Наталья гораздо лучше смотрится сама. Она улыбнулась впервые за вечер и удалилась переодеваться.
— Я домой? — спросил Олесь, чувствуя легкое разочарование.
Пусть эта работа была тяжелой, но считать себя моделью оказалось приятно. И у него даже начало что-то получаться. За исключением поцелуя. Но Наталья ему не нравилась, а изображать страсть, не ощущая ничего похожего, не получалось.
— Нет. Мне твое прекрасное тело еще снимать для портфолио, ты забыл? — Гоша даже не смотрел на него, но ощущение причастности к заговору воодушевило.
— А, да, — он набросил халат пошел открывать окно, чтобы покурить на подоконнике.
Гоша присоединился. Минут через десять Светочка пришла прощаться.
— Мальчики, вы прекрасны, — улыбнулась она. — Потрясно вместе смотритесь.
Олесь воспользовался моментом и приобнял Гошу за плечи.
— Спасибо, Светуль.
— Позер, — фыркнул Гоша.
После Светочки из коридора послышался голос Натальи. Гоша вздохнул и пошел провожать, бросив на Олеся взгляд "божемойкаконадостала".
Олесь вышел следом, поулыбался Наталье, чтобы на прощанье услышать что-то вроде "увидимся".
Ну и хрен с ней. Фифа. Пусть вот Митя с ней и мучается.
Гоша прошел в гримерную и открыл дверцу холодильника. Ничего, кроме выпивки, там не было. Разумеется.
— Спасибо, что остался, — сказал, разливая по стаканам джин с тоником.
Олесь даже залюбовался движениями Гордеева: очень эротично у него получалось. Сначала тот насыпал лед в стаканы — доверху, достал бутылки, подождал, когда лед чуть-чуть подтает, а потом высыпал его в раковину. Налил джина, щедро, не на два пальца, разбавил тоником.
— Профессионал, — восхищенно подытожил Олесь.
— Я два года барменом проработал. На заре своей карьеры.
Они взяли стаканы, и Гоша подмигнул:
— На брудершафт?
Эх, была-не была, решил Олесь: выпил, поставил стакан на стол и потянулся навстречу, собираясь обойтись поцелуем в щеку. Но Гоша хлопнул своим стаканом об пол, обхватил Олеся за шею, притянул ближе и сразу же раскрыл языком его губы.
Это нихрена не был брудершафт, потому как в его поцелуе чувствовался настолько животный голод, что ноги тут же стали ватными.
Нужно было прекратить. Хотя бы ради того, чтобы потом Гоше хотелось большего. Но Олесь не мог, просто не мог оторваться, потому что это было охуенно.
Гоша быстро сдернул с его плеч халат, огладил его руки и обнял с такой силой, что кости хрустнули. Его язык врывался в Олесин рот, зубы кусали, пальцы сжимались на ягодицах, и стало ясно, что сейчас будет секс. Так не целуют только ради поцелуя, это точно было наглое и неприкрытое соблазнение.
Захотелось поддаться, согласиться… и в этот момент раздался звук хлопнувшей двери.
Олесь оторвался от Гошиных губ, холодея — а вдруг Михалыч? Тогда точно пиздец.
Но на пороге гримерки стояла Светочка и смущенно улыбалась.
— Наташа сказала, что оставила мой крем в ванной, я вернулась забрать. Извините, что помешала... Смотритесь обалденно!
Она бросила взгляд в комнату и посмотрела на Гошу вопросительно.
— Что? — спросил тот, не отпуская Олеся.
— Можно вас сфотографировать? Красиво очень.
Гоша кивнул, тут же снова поцеловал Олеся, и никаких сил прервать этот поцелуй не было. Теперь появилась искусственность: чувствовалось, что Гоша становится и двигается так, чтобы это хорошо выглядело на снимках. Светочка взяла фотоаппарат; раздавались щелчки, вспыхивала вспышка — обычная, не лампы. А Олесь думал о том, что готов продолжать даже под прицелом фотоаппарата, потому что в его жизни еще не было поцелуев, от которых уплывало сознание и сжималась задница.
Глава 9
Олесь пытался не вспоминать о том поцелуе три дня.
Воскресенье он провел в больнице у Кати, понедельник и вторник прошли как обычно: работа-больница-дом.
Гоша не звонил, и вечером вторника Олесь осознал, насколько он никчемный и никому не нужный. Единственный приятель, который к нему хорошо относился — Михалыч — наверняка не захочет иметь с ним ничего общего.
От тоски Олесь полез на форум и как-то неожиданно увлекся. Там обсуждали любые темы, откровенно рассказывали о своих фантазиях, опыте. Олесь узнал об анальном оргазме, что член у пассива вовсе не должен стоять в процессе, и это все равно охренительно приятно, что обсуждать дрочку можно на пятидесяти страницах, и людям не надоедает.
Ответил в одной теме, во второй, увлекся и завис на форуме до двух ночи. Казалось, что посетители форума — не просто строчки на мониторе, что они настоящие, живые. Живее Михалыча и самого Олеся.
А в среду позвонил Пашка.
— Здарова, Олесь, ты куда пропал?
Пропал, да. Пять лет пропадал — и ничего, а тут неделю не виделись, уже тревогу бьет.
— Привет. Работаю в поте лица.
— И хорошо тебе платят?
— Смотря где. Если мозгами работаю, то не очень. А задницей — дороже выходит.
Пашка хохотнул.
— Ты, Олесь, циник.
— Я, Паш, реалист.
— Ладно, — его голос посерьезнел. — Я тебе чего звоню. Встретиться бы надо.
Олесь хотел сказать, что Катерина свободна, ее можно ухаживать и вообще, но почему-то сдержался.
— Давай. Где, когда?
— Сегодня вечером к Кате едешь?
— Еду. Ну, в больнице и встретимся.
— Можно и там, но я по делу. У тебя обед когда?
Полчаса спустя Олесь радовался, что накануне получил зарплату: цены в кафе, куда его зазвал Пашка, были запредельными.
Олесь выбрал какой-то салат и сок, уверяя себя, что дело не в экономии, а в том, что скоро съемка для того женского журнала, нужно выглядеть прилично.
Пашка опоздал и отговорился пробками.
Он даже обед заказывать не стал: попросил у официантки большую порцию холодного латте и сразу же взял быка за рога:
— Мне нужен ведущий экономист. Хочу тебя переманить.
Олесь ожидал чего-нибудь подобного, но соком все-таки поперхнулся.
— Катерина говорила... не стоит, Паш. Это смешно — брать меня на работу только из-за того, что жена жалуется на безденежье.
— Дело не в Катерине. И она не жаловалась, просто сказала, что ты свою работу не любишь. Наоборот, хвалит тебя постоянно… Короче, мне действительно нужен экономист. Я уже пятерых за последние пару лет уволил — воруют, суки. Мне нужен не столько специалист, сколько свой человек среди директоров.
Олесь снова поперхнулся соком.
— Директоров? Ты меня директором зовешь? Я простым экономистом работаю. Причем работаю последние пять лет на одном месте, у меня руководящего опыта — ноль.
— Олесь, у тебя мозги есть. Во всяком случае, пять лет назад были. А опыт придет. Отправишься на тренинг, нахватаешься. У тебя с английским как?
— Нормально, — промямлил он.
— Нормально — это не ответ. Придется подтянуть.
— Урод ты, Пашка. Кто тебе переводы делал последние три курса? — настроение неожиданно поднялось.
— А я подтянул, — рассмеялся сокурсник. — Не поверишь, как затрахался, но выучил.
— Ты всегда был упертым.
— А ты нет?
— А я нет, — Олесь говорил очевидные вещи, которые раньше вызывали только депрессивные мысли о собственной никчемности, но оказалось, что правду говорить может быть приятно.
— В общем, ты подумай. Подумай и скажи мне. Или задницей лучше торговать?
— А ты меня не стыди, — Олесь закурил. — Мне понравилось. Во мне, может, эксгибиционист дремал все эти годы.
— Сколько так будешь играться? Еще лет пять, а потом детки подрастут на смену. Тоже все эксгибиционисты.
Олесь выдохнул дым и подпер щеку ладонью.
— Знаешь ведь, что я еще до твоего вопроса согласился.
— А зарплата тебя не интересует? — расплылся в улыбке Пашка. — Условия?
— Знаю, что ты не обидишь.
— Давай так... чтобы по-честному. Опыта у тебя нет, испытательный срок обычный, три месяца. Стартовая для директоров у нас восемьдесят тысяч, потом поднимаем. Если справишься — будет двести.
Олесь охуел. Цифра в двести тысяч мелькала перед глазами, словно отпечаталась на сетчатке.
— Сколько? — переспросил он на всякий случай.
— Восемьдесят и двести. Тринадцатая зарплата и премии, разумеется. Водителя пока не дам, у нас две машины на ремонте, но как только починим — выделю. Пока можешь брать любого из водил, всегда есть кто-то свободный.
— Господи... — слов не находилось. — Если окажется, что мне секретарь положен — я съем свою шляпу.
— Нет, у тебя отдел маленький, должность чисто административная. Так что перебьешься. Кроме того, ты без шляпы.
Пашке принесли латте, и он выдул сразу половину чашки.
— Недели хватит, чтобы уволиться?
— Да я хоть сейчас могу уйти.
— Эй, полегче. Это тоже работа. От меня так же легко сбежишь, если тебе больше предложат?
— А бывает больше? — ляпнул Олесь и прикусил язык.
Теперь Пашка казался крестной феей. Он, а не Гордеев. Потому что за такую зарплату Олесь готов был киллером работать. Или в порно сниматься.
— Бывает. Но собой я тебя не возьму, извини, — хохотнул Пашка.
А Олесь подумал, что недоеб сказывается: «собой не возьму» прозвучало слишком кокетливо.
— Не надо меня собой брать, — не удержался он. — Ты же не такой.
Пашка неприлично заржал.
— Черт с тобой, возьму. Не могу же я старого друга обидеть!
Они поглумились так какое-то время, и Олесь впервые за очень долгое время понял, что у жизни помимо задницы бывает еще и лицо, только она редко им поворачивалась раньше.
— …А я-то все думаю, чего это Пашка один да один, — продолжал тему Олесь, хрюкая от смеха. — А он меня ждет.
Постепенно удалось успокоиться, и сам собой родился вопрос:
— Пашка, а ты хоть женился?
И старый приятель сразу помрачнел.
— Да. Детей двое. Два и три, погодки.
— О, поздравляю! Жена-красавица?
— Была.
— Развелись? — спросил Олесь, чувствуя неладное.
— Нет. Я вдовец.
И так он это сказал, вычурно, что даже стало не по себе.
— Прости.
— Да ничего. Жалко только, что дети с нянями растут, а меня видят только по праздникам. Работа, чтоб ее... кстати, у нас рабочий день ненормированный. Если надо будет — задержишься.
— Я и тут задерживаюсь, — махнул рукой Олесь. — Привык.