Ананасы, финики силу начали набирать, соком наливаться. Скоро уже ни одного зеленого не осталось — все поспели. Однако я решил, что этого мало. Удивляетесь? А вот сами подумайте. Ну, созрели они. И что дальше? Фрукты сами на землю не спустятся — их доставать как-то надо. А пока они на пальме висят, все равно — зеленые или спелые. Спелые даже еще хуже. Только дразнят. А в природе как? Когда созрел плод? Тогда упал! Иначе как он растением станет? В воздухе, знаете, хорошо, конечно, ветерок обдувает, солнышко, но только ни минералов, ни удобрений нет. А без этого, как ни крути, не прорастешь. Хоть ты трижды дерево. И скоро наши труды были вознаграждены. Как посыпались фрукты! Только увертывайся! Набрали всего, что можно. Ананасов, бананов разных сортов, фиников. Хоть лавочку открывай. Солоноватое правда все, от морской воды, наверное… Ну, поели. А тут и вечереть начало. Красиво! С одной стороны — джунгли, с другой — саванна. Вы никогда закат в саванне не видели? Зря! Прямо скажу — зря! На фоне огромного диска заходящего солнца по темной пустыне бродят антилопы, слоны… Впечатляющее зрелище! Только нужно быть в душе художником, чтобы это по достоинству оценить. А Балласт, к сожалению, оказался натурой не такой утонченной. Сидит-зевает.
Ладно, думаю, действительно, спать пора, нам завтра еще до Кейптауна добираться. Огляделся, смотрю — растение какое-то странное невдалеке. То ли выросло недавно, то ли не замечал раньше. Думаю, пустынное, наверное. Ствол такой из песка торчит, а крона на земле лежит. Пушистая. Самое подходящее место для ночлега. Балласт первым залез. Завалился в листья и тут же уснул.
А я лежу, моргаю. И сна ни в одном глазу. Как назло. Потом еще комары откуда-то появились, кусать начали. Помощник мой спит, хоть бы хны. Я даже какую-то обиду, что ли, почувствовал. Рядом товарищ мучается, а он спит. Тут еще гиена где-то хохотать начала. Я, вообще, человек не пугливый, но тут, сознаюсь, жутко стало. Потом гиена замолчала, кукушка куковать начала. Ну, стал я считать, сколько мне на роду написано.
До утра куковала. Правда, с перерывами, но до утра. У меня две тысячи семьдесят пять вышло. Что-то многовато получилось. Тогда я подумал, а, может, это у нее не года, а месяцы, или, того хуже, дни? Тогда совсем мало. Потом махнул я на это дело и овец считать начал. И что бы вы думали? Уснул. Так что, имейте в виду, овцы, они надежнее.
А утром просыпаюсь я от ощущения, что меня мелко, но часто подбрасывают, как макароны в дуршлаге. Открываю глаза и вижу, понимаете ли, проносящийся мимо африканский пейзаж. Реки, саванны, леса. А рядом со мной Балласт на нашем транспорте стоит в растерянности, с пуком страусиных перьев в руке. Я, естественно, интересуюсь, в чем дело и почему мы, так сказать, перемещаемся? Ну, помощник мой и рапортует, что, мол, утром хотел меня от солнца укрыть, чтобы не напекло. Только листики сорвал, а наш «кустик» как подпрыгнет и понесся галопом. Поглядел я вперед, а там страусиная голова, и под нами ноги толстые мелькают. Так и есть — едем на страусе.
Вы, молодой человек, может, слышали, что страусы во время опасности голову в песок прячут? Вот и ночуют также. А то, что я за ствол и крону принял, шеей оказалось, с телом и оперением. То-то я чувствовал, что спать больно мягко. Как на перине. Вот так-то! Ну, сверил я по солнцу наши координаты. Оказывается мы уже от Кейптауна недалеко и притом едем в нужную сторону с приличной скоростью. Шнурков десять делаем, не меньше.
Вы, может, знаете, что моряки скорость шнурками измеряют? Нет? Тогда объясню. Матросы на корабле специальный столб держат — штангельшнурок. А на нем шнурки висят связанные. Двадцать штук. И вот, чем быстрее судно идет, тем встречный воздушный поток сильнее их развивает. Если скорость слабая, то и полощутся, только один-два из десяти. А коли на полном ходу, то тут уж могут и все двадцать флагом вытянуться. Ну, едем, а я продолжаю пополнять образование моего воспитанника. «Вот это жираф, — говорю, — вон то — леопард, на дереве. А тот, что с волосами на голове, на манер короны, это лев — царь зверей».
Тем временем страус наш все дальше несется, ничего впереди не видит, то ли от страха, то ли от плохого зрения — уж не знаю. Только вдруг нырнул зачем-то в кусты какие-то. Потом оврагами побежал. Мы вцепились мертвой хваткой в перья и думаем о том, чтобы только не вывалится или чтоб нас какая ветка с нашего «скакуна» не смахнула. А тот выскакивает вдруг на проезжую часть и к городу — во все лопатки. И мы на нем, как два олуха. В плавках. Сначала я расстроился, что мы в городе вот так появляемся, а потом попробовал наше перемещение направлять. И, знаете, получилось! Прекрасно получилось. Я со своей стороны на страуса ногой нажму — он влево, Балласт со своей — вправо. И так мы, кварталами, кварталами и к порту. Уже и нужный нам корабль появился. Только тут какой-то из них опять как гуднет! Страус наш останавливается и на всем ходу голову в кадку какую-то с пальмой. А мы по инерции — дальше. Как в перья вцепились, так с ними и полетели, на манер стрижей. Описали такую дугу, и хлоп, прямо на палубу нашего корабля. А народу! И все — туристы разные. Неудобно как-то стало, что мы в таком виде.
Тут я посмотрел на перья. Что мы зря с ними со страуса улетели? Все равно назад уже не вставишь. А одежду, какую-никакую, из них смастерить можно. Ну, сделали мы себе такие юбочки. Тут пассажиры подошли, интересоваться начали. Откуда-куда? Как-то неловко говорить, что я — знаменитый боцман Штормтрап, нахожусь с помощником в кругосветном плавании. Засмеют. А потом сообщения в печати сразу появятся ненужного характера. За нашими перемещениями почитай пол планеты следило. Вся — нет, а половина точно. Ну и думаю, скажу, что мы артисты какие-нибудь, отстанут. Тут и гастролеров с «Глубокого вдоха» вспомнил. «Мы, — объясняю, — цирковые артисты. Едем во всемирное турне с большой программой».
Все зааплодировали сразу, зашумели. Я-то для отвода глаз сказал. А они решили, что мы для них выступать будем. Ну, пришлось согласиться. Каюту нам выделили. На довольствие поставили. Вкусностей разных понанесли. Только мне что-то кусок в горло не лез. Все думал, как вечером из положения выходить будем. Балласт заметил мое удрученное состояние, поинтересовался его причинами. А когда я объяснил, тоже загрустил. А потом говорит: «Ничего, боцман. Выступим. Я в цирке был несколько раз, у них там есть несложные номера». «Какие же?» — поинтересовался я. «Проехать на велосипеде», — отвечает. «Что, — говорю, — проехать и все? Неужели такие номера в цирке показывают?» Оказалось, что не просто проехать, а — под куполом цирка. В общем, действительно несложно. Коли умеешь. «Ну что ж, — отвечаю, — это действительно можно.» Равновесие у меня, как и у всякого моряка, хорошее. На велосипеде ездил, правда, давно. Ну да это мелочи. Один раз прокачусь — вспомню. «Только, где мы с вами, купол цирка, — спрашиваю, — найдем?» «Ерунда, — отвечает Балласт, — между мачтой и трубой натянем канат. И страховку привяжем, чтоб вы не упали.» Ерунда — ерундой, думаю, а ехать-то мне придется.
Но все же успокоился. Я, правда, сомневался, что на судне велосипед окажется. К вечеру сходил к капитану, поинтересовался. И что бы вы думали? Есть! На корабле зал был спортивный небольшой. И он там вместо тренажера, на подставках был привинчен. Так-то по кораблю не поездишь. Того и гляди — через борт перемахнешь. А на подставках — пожалуйста. Хоть сто километров. Ну, его для меня отвинтили, тормоза проверили, провод натянули, по которому ехать. Правда, без шин машина оказалась, да и не нужны они. Если по канату ехать, то без шин как раз удобнее. Обод по канату, как колеса вагона по рельсу, покатится. Разложил я канат на земле пока, потренироваться. Проехался пару раз. Ничего, вроде, получается. Трясет только. А по кораблю уже шепоток пошел: смертельный номер вечером будет. К самому выступлению и афиша появилась — я по тросу еду, но почему-то, стоя на седле на одной руке. Я вижу — накладка вышла. Хотел было объяснить, что я-то по-другому хотел. Да вижу, поздно уже. Все в азарт вошли, ожидают потрясающего выступления.
Ну, думаю, выступление, действительно, аховое будет, на девять баллов, не ниже.
Светло еще было, а народ уже собрался. Сидит, переговаривается. Подняли мой велосипед, на мачту. Страховку, какую-то липовую на меня повязали. И полез я на мачту, как есть, в перьях. Ближе к верху ноги затряслись. И думаю, только об одном: в живых бы остаться.
Балласт сверху уже хлопочет, проверил страховку. И начал я с его помощью принимать вертикальную стойку на велосипеде. Но вдруг кто-то как закричит. И народ резко к левому борту подался. Глядим мы с Балластом сверху — над кормой и правым бортом щупальца огромные появились и обвивают мачты и судовые надстройки. Гигантский кальмар!
Вы, молодой человек, может, думаете, что гигантские спруты да кальмары только в книжках? Ошибаетесь! Посудите сами, раз есть маленькие кальмары, почему не быть большим? Сомы, например, тоже разные бывают. Некоторых в аквариуме держат. А из-за некоторых в речках купаться боятся. Все растет, все изменяется. Вот и кальмар какой-нибудь в год-два — с креветку, а в сто — с корабль. Таких гигантов меньше, конечно. И живут глубже — по причине старости, но что есть — факт.
И вот, я смотрю на все это и не знаю, ехать или уже не стоит. Потом, чихнул на это дело и вниз слез. Не до выступлений. А гигантское животное, понимаете, продолжает корабль своими конечностями опутывать. Пассажиры из кают выбегают, кое-кто уже с судна нырять собирается. Ну, это они рано. Особо отчаянные пытались щупальца руками отвязывать. Балласт тоже инициативу проявил, схватил брушпиль, начал им, как рычагом, кальмара от трубы отжимать. Да куда там! У кальмара, знаете, какая хватка! У него же присоски. Тут иную стрелу с присоской какого-нибудь шалуна отлепить не можешь. А у кальмара их тысячи, присосок-то. Тут хитрее надо было действовать. Малыми силами.
А положение и вовсе становилось критическим. Животное навалилось, понимаете, на корму, к людям подбирается. Корабль вздыбился. Так и до катастрофы недалеко. Ну, я прикинул, где у кальмара подмышки могут быть, и щекотать его начал, шваброй. Иначе он и не почувствовал бы. Секунду-две ничего не происходило. А потом пузыри пускать он начал и трястись. Я понял, что смеются они так, кальмары-то. Ну и отпустил он щупальца. А корабль-то под наклоном, да еще мокрый. И скатился наш кальмар, откуда вылез, наилучшим образом. Мачта только сильно качнулась. Народ увидел, что опасность миновала, начал в себя потихоньку приходить. Подходят все, благодарят. Вот так-то. А представление я в тот день так и не дал. Хотя, оно и к лучшему. А-то еще упал бы, сломал чего-нибудь. Не в себе, так на палубе.
Глава пятая,
в которой боцман Штормтрап рассуждает о географических названиях
и борется с амазонскими хищниками
Через пару суток приплываем в столицу Бразилии — Бразилию. Вы, молодой человек, должно быть, удивитесь такому совпадению. Однако, если знать историю, то ничего удивительного в это нет. Многие государства имеют схожие со столицами названия. А происходит это оттого, что страна эта, из столицы, так сказать, и выросла. Был поселок, Вилюйск какой-нибудь, например. Людей в нем все больше становилось, новые дома строились — расширялся, одним словом. И расширился за сотни лет до размеров страны. Так что теперь? Вилюйск из-за того, что он стал страной, переименовывать? Глупо. А то место, где раньше этот Вилюйск был и теперь, соответственно, столица находится — еще глупее. Вот так и тут. Ну, пришли в Бразилию. Попрощались с нами тепло, одежду кое-какую туристы подарили, еды всучили.
Казалось бы, чего еще? Только график я свой потерял-то. А без него — как без рук. И спросить, когда нужный нам корабль будет, не могу. Португальского не знаю. Есть такой пробел в моем образовании. На английском говорю свободно, грузинским владею, французский — пожалуйста, даже африканский язык сухохилей и то знаю. А вот португальский — нет, как назло. А нам по Амазонке вверх надо. По ней я намеревался пересечь Южную Америку. Пешком сложно и неудобно. А по воде, запросто. Кто не велит? Ты сидишь, а кругосветное путешествие, как говорится, идет. Ладно, думаю, как-нибудь объяснюсь. Уж название самой большой реки все, наверное, знают. Выбрал я человека попроще.
Стоит бразилец в эдакой шляпе-грибе. Я сразу понял, что он каучос — местный пастух. Только вот почему каучосов пастухами называют, я так и не понял. Каучос ведь делают каучук из сока резиновых пальм. Ну, подхожу и с выражением вопроса на лице говорю: «Амазонка?». А, пастух, понимаете ли, кивает и делает жест в сторону каких-то кустиков на берегу. Я, поблагодарил его и с помощником отправился к великой реке. Только зашли за кустики, гляжу: там канал какой-то метра три шириной. Я, признаться, удивился, что величайший в мире речной водоем в таком пространстве помещается. Но потом подумал: мало ли что. Может, засуха?
Тут смотрю, Балласт зовет меня к какой-то посудине у берега. Гляжу, а там надпись во весь борт: «Амазонка». Понял я, что ошибся каучос. Ну, думаю, раз уж все равно здесь, поинтересуюсь у кого-нибудь из команды, как нам до настоящей Амазонки добраться. Зашли. Смотрю: там между трубой грязной и мачтой гамак привязан, а в нем индеец спит в полном облачении. С копьем. Я сначала было побоялся его будить, а-то спросонья пустит еще свое оружие в ход. Потом все же решился, и уже собирался прокашляться погромче, как Балласт проявил некоторую неосмотрительность.
Подошел к индейцу и фамильярно так потряс его за плечо. Неопытность помощника не дала ему предвидеть возможных последствий. А между тем, это могло плохо кончиться. Видите ли, молодой человек, из-за особенностей культур в разных государствах, одни и те же жесты, движения, могут трактоваться по-разному. Вот у нас, например, выставить большой палец — это значит показать, что у тебя все хорошо, а в Иране — не пора ли тебе к праотцам, на небо, то есть. Так и тут. У нас-то по плечу хлопнуть — значит, оказать тебе дружеское расположение, а кто его знает, что это — у индейцев? Может, последнее оскорбление? Ну, я сжался весь, жду неприятных последствий. И они не замедлили себя показать. Индеец вскрикнул страшным образом. Как есть, не разгибаясь, выпрыгнул из гамака, па из какой-то немирной пляски оттанцевал и копье поднял. Тут из каюты вылетело похожих субъектов человек двадцать, только не с копьями, а с дудками, какими-то, волынками. Не по себе мне несколько стало. Лишь бы воспитанника не тронули, думаю, я-то ладно. А Балласт, молод еще.
Хотя в общем-то и мне жить, прямо скажем, не надоело. И хотел я все это объяснить коренным жителям южноамериканского континента, но потом выяснилось, что опять мы впросак попали. Это оказывается, ансамбль местной песни и пляски. Они на этом, с позволения сказать судне, гастролировали, ну и спали, конечно, чтобы с гостиницами не связываться. И у того, что в гамаке спал, не копье было, а что-то вроде флейты, саженной длины. Потом оказалось, они английским владеют не плохо.
Разговорились. Я им объяснил цель нашего похода. Мол, идем в кругосветку, молодежь воспитываем. Ну, они согласились, конечно, что нужное это дело, полезное. Они-то тоже ведь, в некотором смысле, просвещением занимались. А когда узнали, что я — боцман Штормтрап, то сразу загомонили, заспорили и предложили мне свой катерок в помощь. До устья Амазонки добраться.
«Обратно, — говорят, — даже можете не возвращать. Все равно катер старый, а нам завтра в Болгарию улетать с концертом.»
Осмотрел я судно, прикинул его возможности и, знаете ли, согласился. Конечно кое-что поправить придется, ну да столько ходил и еще один раз сплавает, не рассыплется. Да-с. Заодно, думаю, и помощника своего азам морского дела научу. Единственное, ансамбль этот просил гостинцы в их деревню по пути забросить. Я согласился, конечно. Отчего бы людям не помочь? Вынесли они свои инструменты, попрощались с нами сердечно и отправились в аэропорт. А потом, гляжу, штуку, какую-то забыли, вроде волынки. Хотел было я артистов догнать. Да где там! Ну, потом осмотрел ее, играть пробовал даже. Только она звуки какие-то странные издает — будто собака лает. Необычно, конечно, но как-то не очень музыкально. И закинул я ее подальше. А сам принялся за катер.