– Это «О Законах Торговли» Крючконоса, – объяснил турист. – Очень хорошая книжка, здесь много говорится об удвоении и о том, как…
Смерть костлявой рукой выхватил книгу и начал ее листать, совершенно не обращая внимания на обоих приятелей.
– ТАК, – сказал он наконец. – ЧУМА, РАСПЕЧАТАЙ-КА ЕЩЕ КОЛОДУ КАРТ. Я ДОКОПАЮСЬ ДО СУТИ ЭТОЙ ИГРЫ, ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО БУДЕТ СТОИТЬ МНЕ ЖИЗНИ – ФИГУРАЛЬНО ВЫРАЖАЯСЬ, РАЗУМЕЕТСЯ.
Ринсвинд схватил Двацветка за руку и выволок из комнаты. Позже, когда они бежали по коридору, сопровождаемые несущимся сзади Сундуком, волшебник спросил:
– О чем это вы там болтали?
– Ну, у них уйма свободного времени, и я подумал, это может им понравиться… – задыхаясь, выговорил Двацветок.
– Что, играть в карты?
– Это особая игра, – возразил Двацветок. – Она называется… – он заколебался. Языки никогда не были его сильным местом. – На вашем языке это называется почти как та штука, которая надевается на нижнюю часть туловища и ноги, – заключил он. – Мне так кажется.
– Штаны? – начал гадать Ринсвинд. – Брюки? Лосины? Галифе?
– Да, нечто вроде.
Они выбежали в переднюю, где большие часы по-прежнему срезали секунды с жизней всего мира.
– Как ты думаешь, надолго их займет игра?
Двацветок приостановился.
– Не знаю, – задумчиво проговорил он. – Наверное, пока козыри не выйдут… Какие удивительные часы…
– Не пытайся их купить, – посоветовал Ринсвинд. – Вряд ли твой порыв здесь оценят…
– Где здесь? – полюбопытствовал Двацветок, подзывая к себе Сундук и откидывая крышку.
Ринсвинд оглянулся вокруг. В передней было темно и пусто, высокие узкие окна покрывал морозный узор. Ринсвинд опустил глаза. От его щиколотки отходила уже знакомая бледно-голубая нить. Теперь он видел, что такая же нить имеется и у Двацветка.
– Мы вроде как неофициально мертвы, – сказал он. Лучшего ответа он придумать не смог.
– О-о, – Двацветок продолжал рыться в Сундуке.
– Тебя это ни капельки не волнует?
– Ну, обычно в конце концов все устраивается. Во всяком случае, я абсолютно уверен в том, что реинкарнация существует. В каком виде ты хотел бы вернуться в мир?
– Во-первых, я не хочу из него уходить, – твердо сказал Ринсвинд. – Ладно, давай выбираться от… о нет. Только не это.
Двацветок выудил из глубин Сундука коробку. Большую и черную, с рычажком и маленьким круглым окошечком спереди. А еще у коробки был ремешок, на котором Двацветок мог повесить ее себе на шею, что он и сделал.
Было время, когда Ринсвинд испытывал к этой коробке довольно теплые чувства. Он верил – несмотря на то что весь его опыт доказывал ему обратное, – что мир по сути своей познаваем и что, если бы только ему, Ринсвинду, удалось вооружиться нужным ментальным набором инструментов, он мог бы снять с мира заднюю крышку и посмотреть, как он устроен. Разумеется, он был в корне не прав. Иконограф делал картинки вовсе не за счет того, что пропускал свет на специальным образом обработанную бумагу, как предположил было волшебник. Все было гораздо проще – внутри него сидел маленький чертик, который хорошо чувствовал цвет и умел быстро работать кистью. Узнав об этом, Ринсвинд очень расстроился.
– У нас нет времени делать картинки! – прошипел он.
– Я быстро, – твердо сказал Двацветок и постучал по стенке иконографа.
В ней распахнулась крошечная дверца, и оттуда высунулась голова беса.
– Тысяча демонов! – воскликнул он. – Где мы?
– Это неважно, – ответил Двацветок. – Итак, сначала мы сделаем картинку часов.
Бес сощурился.
– Освещение плохое, – заявил он. – Добрых три года при диафрагме 8, если тебя интересует мое мнение.
Он захлопнул дверь. Секундой позже послышался слабый скрип стула, который подвигался к мольберту.
Ринсвинд заскрежетал зубами.
– Зачем делать картинки, когда можно все запомнить? – выкрикнул он.
– Это не одно и то же, – спокойно возразил Двацветок.
– Это лучше! Это более реально!
– На самом деле нет. Через много лет, когда я буду сидеть у огня, пылающего в…
– Ты будешь жариться в этом огне до конца своих дней, если мы отсюда не выберемся!
– О, я все-таки надеюсь, что вы не покинете меня.
Они обернулись. Изабель стояла в дверях, еле заметно улыбаясь и сжимая одной рукой древко косы – косы, острота лезвия которой вошла в поговорку. Ринсвинд попытался не смотреть на голубую нить своей жизни. Девушка, держащая в руках косу, не должна улыбаться такой неприятной, всезнающей и слегка безумной улыбкой.
– Похоже, папочка сейчас немного занят, но я уверена, что ему и в голову не пришло бы позволить вам просто так взять и уйти, – добавила она. – Кроме того, мне тут не с кем поговорить.
– Кто это? – спросил Двацветок.
– Она вроде как живет здесь, – пробормотал Ринсвинд. – Вроде как девушка.
Он схватил Двацветка за плечо и попытался незаметно, не отрывая ног от пола, переместиться в сторону двери, ведущей в темный, холодный сад. Из этого ничего не вышло – главным образом потому, что Двацветок не принадлежал к тем людям, которые понимают намеки с полуслова. Кроме того, турист и мысли не допускал, что может угодить в опасную передрягу.
– Я, право же, очарован, – заявил он. – Очень милый у вас тут домик. Интересный барочный эффект с этими костями и черепами.
Изабель улыбнулась. «Если Смерть когда-нибудь передаст ей семейное дело, она справится с ним лучше, чем он, – подумал Ринсвинд. – Она просто чокнутая».
– Да, но нам нужно идти, – сказал он.
– Даже слышать ничего не желаю, – возразила она. – Вы должны остаться и рассказать мне все о себе. У нас уйма времени, а здесь так скучно.
Она метнулась в сторону и замахнулась косой на сверкающие нити. Коса, словно кастрированный кот, взвизгнула в воздухе – и резко остановилась.
Послышался хруст дерева. Крышка Сундука захлопнулась на лезвии.
Двацветок изумленно взглянул на Ринсвинда. Волшебник не торопясь примерился и с некоторой долей удовлетворения со всего размаху врезал ему в челюсть, а потом, когда маленький турист начал заваливаться назад, подхватил его, забросил на плечо и кинулся прочь.
В залитом светом звезд саду его хлестали ветки, а маленькие мохнатые и, наверное, ужасные твари порскали из-под ног, когда он отчаянно несся вдоль бледной нити, сияющей призрачным светом на замороженной траве.
Из оставленного позади домика вылетел пронзительный вопль разочарования и ярости. Ринсвинд врезался в дерево, отскочил и помчался дальше.
Где-то здесь, насколько он помнил, была тропинка. Но в этом лабиринте серебристого света и теней, в лабиринте, который теперь, когда присутствие ужасной новой звезды ощущалось даже в потустороннем мире, был подсвечен красным, все выглядело не так, как должно было выглядеть. Во всяком случае, нить жизни вела абсолютно не туда, куда надо.
Сзади послышался чей-то топот. Ринсвинд, сипя от напряжения, прибавил скорости: судя по всему, сзади скакал Сундук, а в данный момент волшебнику не хотелось встречаться с этим ящиком, который мог неправильно истолковать удар, нанесенный его хозяину. Своих недругов Сундук, как правило, кусал. У Ринсвинда так и не хватило мужества спросить, куда они деваются после того, как над ними захлопывается тяжелая крышка. Одно он мог сказать точно: когда крышка снова раскрывалась, их внутри не было.
На самом деле ему нечего было беспокоиться. Сундук, быстро мелькая маленькими ножками, легко обогнал его. Причем, как показалось Ринсвинду, Сундук целиком и полностью был сосредоточен на беге – словно он имел некое отдаленное представление, что настигает их, и это ему совершенно не нравилось.
«Только не оглядываться, – вспомнил волшебник. – Возможно, вид отсюда не очень впечатляющий».
Сундук с треском продрался сквозь куст и исчез.
Мгновение спустя Ринсвинд обнаружил причину его исчезновения. Сундук перевалился через край выступа и падал в гигантскую дыру, подсвеченную снизу слабым красноватым сиянием. От Ринсвинда и его ноши в дыру тянулись две сверкающие голубые нити.
Он неуверенно остановился – хотя слово «неуверенно» не совсем точно. В нескольких обстоятельствах он был уверен на все сто процентов: во-первых, ему не хотелось прыгать; во-вторых, ему ни в коем случае не хотелось встречаться с тем, кто настигает его сзади; в-третьих, в мире духов Двацветок весил куда больше, чем на Диске; и в-четвертых, бывают вещи похуже, нежели просто умереть.
– Назови хотя бы две, – пробормотал он и прыгнул.
Через несколько секунд подскакали всадники. Достигнув края скалы, они не остановились, а просто выехали в воздух и придержали лошадей над пустотой.
Смерть посмотрел вниз.
– ВОТ ЭТО МЕНЯ ВСЕГДА РАЗДРАЖАЕТ, – пожаловался он. – С ТАКИМ ЖЕ УСПЕХОМ Я МОГ БЫ УСТАНОВИТЬ ВРАЩАЮЩУЮСЯ ДВЕРЬ.
– Интересно, чего им было нужно? – сказал Чума.
– Понятия не имею, – отозвался Война. – Однако игра была хорошая.
– Точно, – согласился Голод. – Мне она показалась захватывающей.
– У НАС ЕСТЬ ВРЕМЯ ДЛЯ ЕЩЕ ОДНОГО ЭТОГО, КАК ЕГО, БОБРА, – заметил Смерть.
– Роббера, – поправил его Война.
– КАКОГО-КАКОГО БОБРА?
– Это называется роббером, – пояснил Война.
– ТОЧНО. РОББЕР, – сказал Смерть. Он посмотрел на новую звезду, ломая себе голову над тем, что она может означать. – ДУМАЮ, У НАС ЕСТЬ ЕЩЕ ВРЕМЯ, – немного неуверенно повторил он.
Выше уже рассказывалось о попытке ввести немного правдивости в сочинительство на Диске и о том, как поэтам и бардам под страхом… ну, в общем, под страхом всяких страшных последствий запретили разглагольствовать о бормочущих ручейках и розовых пальцах зари. Подумать только, они могли говорить, что чье-то лицо отправило в дальний путь тысячи кораблей, только в том случае, если представляли заверенные отчеты из доков.
И посему из уважения к этой традиции мы не будем утверждать, что Ринсвинд и Двацветок превратились в голубую, как лед, синусоиду, извивающуюся сквозь темные измерения; что это сопровождалось звоном, который обычно раздается от удара по чудовищному бивню; что перед глазами друзей промелькнула вся их жизнь (у Ринсвинда прошлая жизнь мелькала перед глазами так часто, что в самых скучных местах он уже начинал засыпать) или что вселенная шлепнулась на них сверху, как огромный студень.
Мы всего-навсего скажем правду, которая экспериментально доказана. Они услышали звук, как если бы по деревянной линейке сильно ударили камертоном, настроенным на «до диез» или «си бемоль», и двух приятелей охватило ощущение абсолютной неподвижности.
Это случилось потому, что они были абсолютно неподвижны и вокруг царила абсолютная темнота.
У Ринсвинда возникло подозрение, что что-то где-то пошло наперекосяк.
Потом он увидел перед собой бледно-голубой узор.
Он снова очутился внутри Октаво. Интересно, спросил он себя, что произойдет, если кто-нибудь откроет книгу? Сойдут ли они с Двацветком за цветную картинку?
Скорее всего, нет, решил он. Тот Октаво, в котором они находились, отличался от обыкновенной книги, прикованной к кафедре глубоко в подвалах Незримого Университета, книги, которая была всего лишь трехмерным представлением многомерной действительности и…
«Постой-ка, – сказал он сам себе. – У меня не бывает таких мыслей. Кто думает за меня?»
– Это Ринсвинд, – раздался голос, похожий на шуршание старых страниц.
– Кто? Я?
– Конечно, ты, тупица.
В истерзанном сердце Ринсвинда на миг вспыхнул вызов.
– А, вам уже удалось вспомнить, как начиналась вселенная? – ядовито осведомился волшебник. – Это было все-таки Прокашливание или Набирание Воздуха В Грудь, а может, Почесывание Головы или Попытка Вспомнить То, Что Вертелось на Кончике Языка?
– Ты, видно, забыл, куда попал, – прошипел другой голос, сухой как трут.
По идее, невозможно прошипеть предложение, в котором нет ни одной шипящей согласной, но голос сделал все, что было в его силах.
– Забыл? Вы думаете, что забыл? – заорал Ринсвинд. – Забыть это трудновато, знаете ли! Я сижу внутри какой-то чертовой книги и разговариваю с кучей голосов, которых я не вижу, так почему бы мне вдруг не выйти из себя?
– Полагаю, тебе будет интересно узнать, почему мы снова перенесли тебя сюда, – вступил в разговор голос возле его уха.
– Нет.
– Нет?
– Что он сказал? – спросил другой бестелесный голос.
– Он сказал «нет».
– Он действительно сказал «нет»?
– Да.
– О-о.
– А почему?
– Подобные неприятности случаются со мной все время, – объяснил Ринсвинд. – То я падаю с Края света, то оказываюсь внутри книги, то попадаю на летучую плиту, то смотрю, как Смерть учится играть в Лосины, Галифе или одни боги знают во что… Думаете, после такого меня еще что-то интересует?
– Ну, нам кажется, ты должен спрашивать себя, почему мы не хотим, чтобы нас произнесли, – сказал первый голос, чувствуя, что теряет инициативу.
Ринсвинд заколебался. Похожая мысль навещала его голову, но буквально на пару секунд, при этом все время нервно оглядываясь по сторонам, чтобы ее кто-нибудь не зашиб.
– Зачем вообще вас произносить?
– Это все звезда, – ответило Заклинание. – Багровая звезда. Волшебники уже ищут тебя. Если тебя поймают, то Восемь Заклинаний будут произнесены и будущее изменится. Они думают, что Диск столкнется со звездой.
Ринсвинд обдумал это.
– А он столкнется?
– Не совсем, но в… Что это?
Ринсвинд посмотрел вниз. Из темноты неслышно вышел Сундук. В его крышке торчал длинный обломок лезвия от косы.
– Всего-навсего Сундук, – сказал волшебник.
– Но мы не звали его сюда!
– А его никто никуда не зовет, – сообщил Ринсвинд. – Он сам появляется. Не обращайте на него внимания.
– А-а. О чем это мы говорили?
– О багровой звезде.
– Правильно. Для нас очень важно, чтобы ты…
– Эй! Эй! Есть там кто-нибудь?
Это был слабенький, писклявый голосок, и доносился он из иконографа, висящего на бесчувственном теле Двацветка.
Чертик-художник открыл дверцу и, прищурившись, взглянул на Ринсвинда.
– Где это мы, милостивый сударь? – осведомился он.
– Точно сказать не могу.
– Мы все еще мертвы?
– Возможно.
– Что ж, будем надеяться, в ближайшем будущем черная краска нам не понадобится, потому что она вся вышла.
Дверца захлопнулась.
Ринсвинду на мгновение представилось, как Двацветок раздает свои картинки, приговаривая нечто вроде: «Это я, терзаемый миллионами демонов» и «А это я с той забавной парочкой, которую мы встретили на промерзших склонах Того Света». Ринсвинд не знал наверняка, что случается с человеком, когда тот по-настоящему умирает, а авторитеты высказывались на этот счет несколько туманно. К примеру, один смуглокожий моряк из Краеземелья считал, что после смерти обязательно попадет в рай, где его будут ждать шербет и много гурий. Ринсвинд не знал, что такое «гурия», но после некоторых размышлений пришел к выводу, что это маленькая лакричная трубочка, через которую потягивают шербет. Во всяком случае, он от шербета начинал чихать.
– Надеюсь, теперь, когда нам не мешают, – твердо сказал сухой голос, – мы можем продолжить. Очень важно, чтобы ты не позволил волшебникам отобрать у тебя Заклинание. Если Восемь Заклинаний будут произнесены слишком рано, произойдет нечто ужасное.
– О боги, оставьте меня в покое, а? – закатил очи Ринсвинд.
– Хорошо, хорошо. С того самого дня, когда ты впервые открыл Октаво, мы знали, что можем доверять тебе.
Ринсвинд вдруг засомневался.
– Подождите-ка, – проговорил он. – Вы хотите, чтобы я бегал от волшебников и не давал им собрать все Восемь Заклинаний воедино?
– Вот именно.
– И поэтому одно из вас забралось ко мне в голову?
– Точно.
– Вы вообще знаете, что целиком и полностью погубили мою жизнь? – с жаром воскликнул Ринсвинд. – Я, может, все-таки стал бы волшебником, если бы вы не решили использовать меня в качестве портативной магической книги. Я не могу запомнить ни одного заклинания, они боятся лезть в голову, в которой уже сидите вы!