Когда меня определили на постой в дом старосты деревушки, и там прямо с порога усадили за стол, именно об этом я и спросил, ожидая, пока хозяйка накроет стол к обеду (я выбрал весьма удачное время для появления).
— Да вроде нет ничего такого, — беспечно пожала плечами женщина. — Леший вот только озорует, но как уж его усмиришь? Привыкли давно.
— Да, с лешим ничего не поделаешь, — солидарно покивал я. — А у вас хорошо, — не удержался от похвалы. Изба действительно была замечательная; чистая, светлая. На окнах вышитые занавески, нарядная белёная печь с росписью, чистая свежая скатерть на столе, тоже вышитая. Всё так и дышит уютом и домашним теплом.
Только меня отчего-то не оставляло смутное ощущение, будто недостаёт какой-то маленькой детали во всём облике этого благополучного дома, без которой оное благополучие кажется неполным, наигранным. Но, разумеется, этих измышлений вслух я высказывать не стал.
— Это всё Марёнушка, — отозвался сидящий напротив меня хозяин, с нежностью посмотрев на хлопочущую у печи супругу. — Уж такая мастерица на все руки, такая рукодельница!
— Отрадно видеть, что здесь остались вот такие живые деревушки, которые чудом обошла большая беда, — задумчиво проговорил я. Смутные подозрения бередили душу и не давали расслабиться.
— Повезло, — отмахнулся он, как-то странно переглянувшись с супругой. — Да что прежнее ворошить, отвоевали — и ладно. Вот лучше отдохните с дороги, да поешьте как следует. Небось, сто лет уже нормальной еды не видали!
— Ваша правда, — спорить было глупо, тем более запахи были совершенно потрясающие. Щи, гречневая каша, молоко, пирожки… Всё, чтобы почувствовать себя счастливым.
— Не ешь ничего, и не пей, — раздался над самым ухом хорошо знакомый голос. Судя по всему, где-то там, в районе уха, Тень и залёг, да ещё для чего-то говорил едва слышно, шёпотом. — Это я, я потом всё объясню. Сделай вид, что всё съел, что очень понравилось, но ничего не ешь! — повторил Тень и замолчал. Не знаю, как, но у меня получилось сохранить неизменное выражение лица.
В разведку податься с таким талантом, что ли? Хотя, кто меня туда возьмёт! Полыхающая стихийной силой аура не видна простым людям, а вот любой грамотный маг за версту заметит. Проще уж сразу начать красным флагом размахивать и запеть гимн. Ни-ка-кой из меня разведчик.
Лицо-то сохранить удалось, а вот с душевным спокойствием получилось плохо.
Допускать, что Тень просто неудачно пошутил или в чём-то ошибся, я не стал. У этого события была настолько ничтожная вероятность, что её можно смело приравнивать к нулю.
А вот все остальные варианты не радовали. Если нельзя есть местную пищу, значит, случилась большая беда. С моими хозяевами, что совершенно точно, и со всей этой деревней, что почти так же точно: такого масштаба неприятности не ограничиваются одним двором.
Итак, варианты.
В еде и воде может быть снотворное или яд, которых я не могу почуять. Это простое, немагическое объяснение. Вся еда была приготовлена ещё до моего прихода. Конечно, они могли заметить меня давно, и спешно добавить яд в еду, но тогда они должны были запастись противоядием, или принять его загодя. В первом случае мы имеем дело с веществом замедленного действия, во втором — с тем, противоядие от чего рассасывается медленно. Или хозяйка должна была очень ловко и незаметно подмешать отраву только мне в тарелку. Или яд этот на хозяев по какой-то причине не действует.
Второй вариант — магический. На еду наложены чары. И вот тут существует огромное количество нюансов. Во-первых, чему-то опасному может быть придан вид безобидной еды. Во-вторых, уже готовая еда может быть зачарована. В-третьих, она может быть приготовлена из зачарованных продуктов. В-четвёртых, чары могли быть наложены на печь, на посуду, на саму повариху или даже на всю деревню разом. Ну, и так далее. У всех этих вариантов есть одна общая черта: зачарование настолько отличное, что я не могу уловить никакого следа даже при очень пристальном осмотре. Это, мягко говоря, плохо; значит, чары очень сильные, и накладывал их крайне талантливый специалист высочайшего уровня. Кроме того, я не видел ничего странного и настораживающего снаружи, и внутри не вижу, и на хозяевах дома, и на еде. Маг явно хоть в чём-нибудь, да прокололся бы; не вечно же ему пользоваться чарами повышенной сложности. Не к добру вспоминается давешний Ловец Душ, но, если бы это был он же, Тень бы меня точно предупредил.
Тень бы предупредил меня, если бы это было хоть что-то, с чем ему довелось сталкиваться в моей компании. Он явно пытался говорить короче и быстрее, будто боялся быть услышанным. Ведь куда проще назвать тварь или, хотя бы, место, где мы с такой встречались, чем объяснять про еду, рискуя быть непонятым. Значит, то, с чем я имею дело, моему загадочному спутнику незнакомо. Или, как упомянутый мной Ловец, знакомо только ему одному. За этот вариант говорит и боязнь тени быть обнаруженным; он точно что-то знает.
Похоже, да вот отличия тоже есть. Кривое Озеро — это была деревенька, замершая во времени в прошлом, между двух войн. А здешние обитатели явно в курсе прошедшей войны, но не хотят о ней вспоминать. Офицеру, опять же, радуются как родному… может, они именно магической силой питаются, поэтому я для них — лакомый кусочек? Но тогда были бы хоть какие-нибудь признаки! Энергетические вампиры оставляют ни с чем не сравнимые следы на теле мира, которые невозможно скрыть или уничтожить. Это своеобразные прорехи в воздушной стихии, оставляемые проходящим существом, чёткие, как тоннель в скале. Они появляются из-за того, что энергетический вампир постоянно качает силу из окружающего мира — неосознанно, маленькими порциями. Примерно так, как наша кожа дышит воздухом. И коридоры эти затягиваются достаточно долго, больше суток.
Что же, Чернух побери, здесь происходит, если я вообще никаких странностей не ощущаю, а Тень боится быть услышанным?
Хотя, секунду. Есть странности. Я же с самого начала почувствовал, что в этом доме не всё в порядке, не хватает чего-то важного.
Я начал внимательно перебирать в уме, что же могло меня насторожить.
Пока мысли метались в голове, руки и тело сами делали, что нужно. Со стороны казалось, что я увлечённо жую предложенные разносолы, явно довольный вкусовыми качествами пищи. На деле же хотелось плеваться.
Не так-то просто с вдохновенно-довольным видом жевать уголь, а именно это мне приходилось делать. Простой отказ от пищи мог вызвать подозрение, поэтому приходилось выкручиваться. Откушенный кусок прямо у меня во рту превращался в прах под действием стихии. Огонь ещё и поэтому считается идеальным для борьбы со всяческими тёмными сущностями: то, что проходит сквозь пламя, теряет следы любых чар.
Вот и жевал я мелко покрошенную угольную пыль, от души её нахваливая.
Если окажется, что Тень поднял панику из-за какой-то несущественной мелочи, я точно придумаю способ набить ему морду.
Но я опять отвлёкся. Что же, что мне с первого взгляда не понравилось в этом чудесном, светлом, благополучном доме?
Обычная изба, каких по всей нашей земле пруд пруди. Печь, напротив неё — красный угол с идолами. Там, на первый взгляд, тоже всё нормально; но чтобы удостовериться в подлинности идолов, их нужно подержать в руках некоторое время, «настроиться» на маленькую деревянную фигурку, схематично изображающую того или иного бога, а такой возможности у меня не было. Так что это было что-то другое. Вот если бы идолов на положенном месте не оказалось, тогда да, можно было бы о чём-то говорить. Но не сейчас, когда я нахожусь в сажени от них.
Дети в доме тоже явно есть, просто сейчас где-то бегают. А тот факт, что обедать сели без них — ну, везде свои порядки. Что ещё?
Я не видел на подходе к деревне совсем никакой техники. Более того, не видел следов тракторов и на дороге, и, кажется, в поле… но за это не поручусь, не приглядывался. Но опять не то; во-первых, деревенька маленькая, и пройденные мной поля были достаточно небольшими, чтобы силами одной деревни можно было обработать их, скажем, с помощью лошадей. Ну, нет у них тут тракторов, что поделаешь! Доманцы отобрали, в помощь фронту отправили, бомбой или заклинанием каким уничтожили, или свои, или доманцы — местность эта раза четыре из рук в руки переходила. А, во-вторых, мне же внутри дома что-то показалось неправильным!
Думай, думай, гвардии-обермастер, ты ж не дурак!
Чего-то недостаёт для образа благополучного дома, без чего этот образ…
Чернух побери! Нет, кажется, и вправду дурак.
Домовой! Я не чувствую присутствия здесь домового. Вот что мне не понравилось! С детства я привык к мысли, что без домового дом не дом, и порядка в нём не будет. Точно так же считали почти все, а уж в деревне — без «почти». Сложно в деревне без домового, он и скотину от болезни оградит, и амбар от мышей, и поможет, если что по мелочи. А здесь домового нет, и нет очень давно; настолько давно, что я даже не могу понять, что с ним случилось. Что вообще может случиться с домовым, если его дом цел?
Кто бы ни жил в доме, этот дух его не покинет. Он просто физически не способен, для этого ему нужна помощь очень сильного мага, причём неважно, какой стихии: я же смог забрать домового от погибших хозяев.
Здесь же домового нет, и будто никогда не было. Значит, либо дом построили и не пригласили в него духа, либо ему помогли отсюда выселиться. Либо кто-то унёс, либо… либо его уже нет в живых. А убить домового, не разрушая дом — это, мягко говоря, задача не из лёгких.
— А что вы говорили про лешего? В чём его озорство заключается? Можно попробовать призвать к порядку, — между прочим поинтересовался я, пока хозяйка возилась с самоваром.
— Ой, да стоит ли возиться? — отмахнулся хозяин дома.
— А всё-таки, озорство лешего может привести к неприятностям, так что лучше перестраховаться, — продолжил настаивать я.
— Да водит он, зараза, — мужик вздохнул. — Кто в лес ни сунется, плутает. А через час-другой обратно к деревне выходит, ровно на то место, где вошёл. Даже если по дороге идти, всё равно то же самое получается. Но, с другой стороны, насмерть ещё никого не заплутал, все к дому выходили. Вот мы и решили с ним не воевать… вдруг, наконец, смилуется?
— Так что, никто не может из деревни выйти? — опешил я.
— Ну, нет, не совсем, — рассмеялся он. — Иногда всё-таки получается.
После чая (кстати, действительно именно чая; я не стал уточнять, откуда такое богатство) хозяин распрощался и ушёл по каким-то своим делам, жена его возилась в огороде. Чтобы не мешать и не маячить над душой, я для начала отправился на прогулку по деревне.
Если бы не комментарий тени, заставивший меня насторожиться, я бы никогда в жизни не заподозрил, что в этой деревеньке что-то неладно. Ну, относятся ко мне неожиданно хорошо; так кто знает, что у них случилось за войну? Может, вот такой офицер вроде меня всю деревеньку спас, они с тех пор и бояться перестали. Про домового я бы и не вспомнил, леший… да Чернух его знает, что на уме у этого природного духа! Мало ли, почему он деревенских невзлюбил.
В общем, за время прогулки, как ни старался, ничего хоть сколько-нибудь подозрительного и позволяющего судить об обрушившихся на деревню неприятностях я не заметил. Я уже склонен был смириться, что тени померещилось, или он поиздеваться решил. Это не в его духе, но вдруг он мне так за обиду мстит?
Не найдя, к чему придраться, я немного отошёл от деревни к опушке редкого перелеска, за которым виднелось поле и, усевшись на какое-то поваленное дерево, принялся рыться в вещмешке. «Всё своё носи с собой» — очень удобный принцип, ещё ни разу не подводивший.
Стоило рассеянному дневному свету попасть на резную фигурку идола, рядом со мной бесшумно возник домовой. Я протянул ему половину по-братски разделённой последней лепёшки, оставшейся от позднего ужина в лесу. После сытного обеда в доме старосты во рту был гадостный привкус, а живот недовольно ворчал. Домовой лепёшку взял с королевским достоинством и принялся аккуратно её грызть.
— Послушай, у меня к тебе возник вопрос, — задумчиво начал я. — С какими видами нечисти или нежити домовой не может ужиться? Причём до такой степени, что покинет дом, в котором живёт. Ну, или какая живая или мёртвая тварь настолько не любит вашу братию, что первым делом вас изводит? Да, ещё леший их очень не любит.
Домовой крепко задумался.
— Вот так вот, ежели сходу, даже на ум ничего не приходит, окромя умёртвий. А ежели не сходу… Ты ж про деревню эту что-то заподозрил? Не ведаю я, Росом клянусь! Есть там что-то нехорошее в этом месте, а вот что — не знаю, — дух печально вздохнул. — Может, оно спит сейчас, а ночью проявляется, оттого и непонятно ничего?
— Дурак твой хозяин, — вздохнул я, стряхивая крошки с коленей. — Мне такая простая мысль в голову не приходила, а она многое объясняет. Правда, всё равно непонятно, с чем мы имеем дело.
— Всё сразу знать и обо всём догадываться только боги могут, — философски заключил домовой. — Одна мелкая ошибка не повод сразу себя в дураки записывать. Береги себя, хозяин. Если гадость эта света белого боится, и леший её терпеть не может, стало быть, она из худших тварей, какие только топчут землю. Солнца тот боится, чья суть черна и убога настолько, что и светилу небесному смотреть нестерпимо.
С этим напутствием мой бездомный домовой исчез. Завернув идола обратно в платок, я спрятал его в мешок и задумался. Вначале тщетно перебирал в памяти все возможные варианты, но так ничего и не вспомнил. Правда, один вывод сделал; это не было похоже на нежить. Из не-мёртвых света по-настоящему боятся только самые слабые. Это явно что-то куда более экзотическое.
Причём настолько, что я о подобном никогда раньше не слышал, если не считать всё того же Ловца Душ. Там я точно так же не мог отличить мёртвую деревню от живой, и, не знай твёрдо, что никого живого в тех местах нет, тоже бы не заподозрил странного. И, опять же, Тень явно что-то знает.
Но при всём сходстве, отличий множество.
Чернух побери, опять мысли по кругу пошли!
Усилием воли оставив бессмысленную игру «угадай-ка!», я попытался решить, что лучше — ночевать в деревне, или остаться здесь, в лесу. Или, ещё лучше, уйти от деревни подальше и наблюдать со стороны.
Привлекать внимание к собственной персоне и давать знать, что я подозреваю неприятности, не хотелось. Знать бы ещё, как должна была на меня подействовать местная еда!
В итоге, решил рискнуть и остаться в доме. Спать вполглаза в полном обмундировании война приучила уже давно, риска пропустить что-нибудь интересное не было. К тому же, под крышей и ночевать куда приятнее, тем более в такую погоду. Остаётся придумать, чем заняться до вечера. С лешим бы поговорить, но днём он со мной на опушке разговаривать не будет, а искать его по буеракам долго; проще уж после заката пойти.
Ещё немного побродив по окрестностям, так и не найдя ничего хоть сколько-нибудь примечательного, я вернулся в приютивший меня дом. Он оказался достаточно большим, чтобы нашлась комнатка, выделенная в моё личное распоряжение; как сказала хозяйка, в ней раньше жили старшие дочери, которые уже успели выйти замуж. Воздух в комнате оказался спёртый и неживой, поэтому я первым делом настежь распахнул единственное окно, и только после этого завалился на предоставленную мне тахту поверх застилающего её лоскутного одеяла. Даже разуваться не стал на случай непредвиденного бегства, из тех же соображений положил под голову вместо подушки вещмешок и скрутку с шинелью.
Ближе к вечеру в комнату тихонько зашла хозяйка — видимо, хотела пригласить к ужину, — но, найдя меня спящим, передумала. Я же проявлять активность не стал; ради горсти угля прерывать сон, пусть и чуткий, поверхностный, было верхом глупости. Поесть я ещё успею, а вот голову на случай беды лучше иметь ясную.
Несколько раз я выныривал из полусонного состояния оглядеться. В окружающем мире, насколько можно было судить, даже с закатом не произошло никаких изменений. Точно так же тикали ходики в соседней комнате на стене, иногда где-то раздавались шорохи и тихие скрипы — обычный набор звуков деревенского дома, не настораживающая абсолютная тишина. Впрочем, обольщаться я не спешил: пик активности всевозможных ночных тварей приходится часа на два пополуночи, и времени у них было предостаточно.