Девушка говорила и говорила, высказывая наблюдения практика. Петр же вооружившись книжицей, записывал в нее все высказанные замечания. Задавал уточняющие вопросы, просил показать, как она видит решение той или иной проблемы. Анна подняла вопросы не только по ткацким станам, коснулась и иных. Петр продолжал записывать, проявляя всесторонний интерес…
— Спасибо, Анна Александровна. Это очень ценные наблюдения, — пряча книжицу, произнес Петр. — Андрей Константинович конечно длительное время проводил испытания своих махин. Но как говорится, практикам все видится иначе. А уж такому как вы, столь досконально постигшей ткацкое дело и подавно.
— Благодарю, ваше величество.
— Кстати, Анна Александровна. Коли у нас зашел разговор об этом. Брат разговаривал с вами?
— Разговаривал, — ну вот. Только настроение начало поправляться.
— И как? Когда вы будете готовы приступить?
— Никогда, — резко обернувшись к Петру, выпалила девушка. Чем ввергла императора в ступор.
— То есть, как это никогда?
— Я никогда не буду к этому готова, ваше величество, — все так же с вызовом, ответила девушка, которую уже буквально трясло от негодования.
Находившийся все это время рядом с этой парочкой сержант, как-то странно ухмыльнулся и словно невзначай отошел в сторонку. Вот только что, был рядом, а вот уже самым внимательным образом рассматривает, как ткачиха управляется со станом. Хм. Еще и интересуется у нее чем-то, пальцем в махину тычет, да со знанием дела покачивает головой. А потом, приобнял ее и увлеченно слушая, начал отводить в сторону.
Только Анна все это отметила лишь краем сознания, сосредоточив все свое внимание на государе. Нет. Не так. Меча в него из глаз молнии. И как только не испепелила.
— Анна Александровна, каждый из нас отдает все силы на благо государства. У вас есть несомненный талант и просто грешно не поделиться им. Ткацкие фабрики дело совершенно новое и специалистов для них попросту нет. Вы же, достигли просто поразительных успехов. Ни одна казенная фабрика не в состоянии соперничать с вашей. Неужели, вас ничто не заботит кроме собственной выгоды? Так ведь на нее никто и не претендует…
— Не претендует? — Девушка едва не задохнулась от возмущения. — Развалить налаженное суконное производство, только от того, что армии понадобилась посконь. Это вы так ни на что не претендуете? Не убили тогда моего брата, так решили нас всех по миру пустить? Не смотрите на меня так, ваше величество. Брат, он на службе и готов жизнь положить, если то будет потребно России. Но я в первую очередь думаю о его семье, даже если он об этом позабыл. Да где это видано, чтобы государь, желал разорения своим верным слугам?
— Погодите, Анна Александровна. Успокойтесь, — Петр даже растерялся от того напора и пыла, с которым набросилась на него разгневанная девушка.
— А чего мне успокаиваться. Может еще обвините в чем? Так давайте. Лучше уж на плаху, чем видеть это непотребство.
— Какая плаха? Какое непотребство? Вы о чем вообще, Анна Александровна?
Император окончательно потерял нить рассуждений девушки, не в состоянии понять, что вообще с ней произошло. Мало того, он уже и сам начинал сердиться. Перед ним стоял последний человек на этом свете, на которого он хотел бы гневаться, но и совладать с собой ему было все труднее и труднее.
Да что такого особенного он сказал, чтобы заслужить подобное? Вот именно, что ничего. А потому выслушивать этот поток негодования, да еще и несправедливого, он не собирался. Вот только, как ни непристойно вела себя девушка, обижать ее то же никак не хотелось. А вот понять… Понять, очень даже не мешало бы.
— Я о том, ваше величество, что вы повелели наладить производство поскони на фабрике моего брата и ввергнуть его в пучину разорения.
— Развалить столь хорошо налаженную суконную фабрику, чтобы наладить производство поскони? Я что, по вашему на недоумка похож? Ну чего вы так на меня смотрите? Только что, вы не стеснялись в выражениях. Прошу, продолжайте.
Анна в растерянности смотрела на императора, силясь понять происходящее. И не понимала ровным счетом ничего. К горлу подкатил твердый ком. От обиды хотелось плакать. Да что там плакать, она готова была разрыдаться. Пытаясь сдержаться, она часто и глубоко задышала, высоко вздымая грудь. Как он мог? А мог ли? Вон как смотрит. Да и его слова. Неужели… Не-эт, брат не мог ошибиться или обмануть. Да и зачем ему это?
— Вх… Хм. В-ы, ска-за-ли бра-ту ч-что х-хоти-те п-пору-чить м-мне в-выделывать п-посконь. Ч-то он-на пот-требна для армии, — превозмогая себя, и борясь с готовыми вырваться наружу рыданиями, произнесла девушка.
— Да, я говорил это. Да погодите вы, Анна Александровна, — Петр едва успел схватить девушку, уже готовую от него убежать. — Да, я спросил вашего брата, возьметесь ли вы за выделку поскони. Это действительно важно и не только для армии.
— Вот видите, — наконец расплакавшись, и растирая по лицу хлынувшие из глаз слезы, выкрикнула она.
— Господи. Да что в этом такого-то. Я ведь не приказываю вам. Не хотите расставаться с вашей фабрикой. Да Бога ради. Найду кого-нибудь другого. Анна Александровна, давайте присядем вот здесь. Прошу. Во-от так, — помогая девушке устроиться на какой-то колоде и присаживаясь на корточки, напротив нее, самым заботливым тоном произнес Петр. — Итак. У меня сложилось стойкое убеждение, что произошло какое-то недоразумение.
— Да какое недоразумение, коли вы сами говорите, что…
— Говорю. Все правильно. Вот только по моему слыша мои слова, вы слышите только себя…
В усадьбу Петр вернулся испытывая двоякое чувство. С одной стороны, сильное облегчение. С другой, будучи до крайней степени рассерженным. Господи, это же нужно было до такого додуматься! Нет, он конечно же не ангел и тому яркое подтверждение последнее посещение им четырех купеческих домов. Осчастливил, нечего сказать, растряс мошну, веками собираемую и заставил вкладывать нажитое в различные предприятия.
Но даже им он предлагал не просто заняться чем-либо ранее не свойственным, но неизменно сулящим большую прибыль. Да еще и сам выступал в качестве поручителя и гаранта. А тут вдруг, ни с того ни с сего, решил разорить честно служащего престолу офицера КГБ. Да Бог с ней со службой, он никогда и мысли не допускал, пустить кого-либо по миру. Даже семьи заговорщиков, не понесли особых потерь. Люди состоятельные и предприимчивые нужны России как воздух.
На крыльцо большого дома он и Анна поднялись вместе. После чего разделились. Девушка убежала в свою комнату, Петр же направился прямиком в кабинет князя, где со слов прислуги тот и находился. Вот они красавцы. Оба здесь. Все помещение задымили, своими трубками.
— Петр, поди глянь, как идут приготовления к ассамблее, — ничуть не церемонясь, выставил за дверь Шереметева император.
Оставшись наедине с главой дома, Петр прошел к столу, где стояла открытая шкатулка с трубками и табаком. Сноровисто набил одну из них, и раскурил от поднесенного Тумановым огонька. Закашлялся. Давно уж не баловался, да вот сегодня что-то разобрало. Плюнул и бросив уже дымящуюся трубку на стол. Резко распахнул окно, впуская в кабинет свежий воздух. Глубоко вдохнул, расправляя грудь.
— Так что, Иван Александрович, получается готов терпеть разорение от императора, на благо России матушки? Чего молчишь, как воды в рот набрал? Отвечай, коли спрашиваю.
— Готов, государь. Если то потребно для России, готов.
— А России это нужно?
— Армию потребно переодевать, государь. Нынешняя форма нарядна, да только и того. Удобства в ней нет никакого, а это в бою первое дело. И потом, солдату и без того достается, к чему ему еще и эти мучения. А он за Россию сражается.
— Иван, — Петр даже задохнулся, от охватившей его злости, но взял себя в руки, опять сделал вдох, на этот раз не таясь, — дать бы тебе по уху, раскудрить твою в качель.
— Государь…
— Госуда-арь. Ты чего сестре наплел?
— Слова твои передал, государь. Ты же сам спрашивал, возьмется ли Анна за выделку поскони.
— На вашей фабрике?
— Так, а где же еще, государь? Она-то чай здесь управляется. А за нее ответил, потому как я фабрике хозяин.
— Вот мне интересно, ты как умудряешься быть одним из лучших офицеров КГБ, коли таких простых вещей осмыслить не можешь. Значит, купчишек никому неведомых, я к делу выгодному приставляю, да помощь оказываю, а тебя под разорение подвожу. Так получается? А если понял, что веду тебя к разорению, отчего не сказал об этом? Ваня, я хочу большую казенную фабрику поставить, чтобы выделывать на ней ткань посконную, а для того мне нужен знающий управляющий. Лучше твоей сестры у меня и нет никого. Вот и хотел, чтобы она занялась этим. А поскони той потребно будет много, очень много. Она не только для армии пойдет, но и простому люду. И заграницу вывозить станем, потому как она вполне сможет тягаться с бумажной*. Сегодня вся пенька уходит, в канатное да парусное дело. Посконь только кустари и производят. А если тканью продавать, то выгода почти в семь раз выйдет. И это при том, что она дешевле вдвое против сегодняшнего получится, всего-то пять копеек за аршин.
*Бумажная ткань — хлопчатобумажная ткань.
— Так откуда же мне было знать, государь.
— А разве не знаешь, что фабрику закладывать собираемся?
— Знаю. Но где же это видано, чтобы на казенной мануфактуре девка заправляла? Не было такого на Руси.
— В России много чего не было. Так и что с того? Довел сестру. Она чуть рассудка не лишилась.
— А как же с посконью-то? Иль опять солдатушки, по южным степям в зной, в кафтанах суконных расхаживать будут?
— Отчего же. Подправили нартовские умельцы станы, что парусину ткут, сейчас посконь ладят. И машинки швейные уж наладились делать, и швеи для половины полков уж готовы. Их в первую голову обеспечили машиками, за счет полковой казны. Опять же, полк затраты свои восполнит, да солдатские женки при деле окажутся. Пока будем летним обмундированием обеспечивать, на большее средств нет, но то не беда, в зиму в прежних мундирах походят. Так что, за солдат не переживай, их обеспечим. А вот перед сестрой повинись. Хкм, если она не оторвет тебе голову, — не удержавшись от насмешки, закончил Петр.
Довольный собой и тем, что ситуация разрешилась самым благоприятным образом, Петр направился на выход. Конечно не сразу удалось убедить княжну Туманову согласиться на подобный шаг, но все же получилось. Впрочем, не будь у нее здесь знающих и толковых людей, которым она могла бы всецело довериться, то никакого красноречия Петра не достало бы подвигнуть ее на этот шаг.
Теперь он мог быть спокойным по поводу нового предприятия. Под закладку новой фабрики уже готовились станки, велись закупки посконной пряжи. Было подобрано и место, уже с весны начнется возведение зданий. Анна Александровна поставила условием, что она будет присутствовать при строительстве с самого начала и до конца. Пусть в самом строительстве она и не смыслит ничего, но зато знает как и что нужно сделать, чтобы избежать ошибок, которые были совершены при возведении их фабрики.
Петра Шереметева император нашел на крыльце. Тот не скупясь раздавал последние указания. Дело уж шло к вечеру и гости скоро начнут съезжаться. Ан нет. Вон показались сразу три возка с прибывающими гостями. И остальные не заставят себя долго ждать. Что с того, что Тумановы устраивали ассамблею в неурочный час. Чай государь не так часто наезжает. Впрочем, это как сказать. И все к Тумановым норовит, словно нет иных славных родов.
— Как Петр, все ли готово?
— Все государь.
— Вот и ладно. Хорошо все же, что ты у меня есть, а то и не знаю, кто бы всеми этими дворцовыми делами заправлял. Чего косишься? Понимаю, размаху для тебя нет никакого, скупее меня только король прусский. Что? Не так? Ты за языком-то следи.
— Так ведь я молчу, государь.
— Молчит он. Дай только срок, так развернемся, что пышности нашего двора все завидовать станут.
— А вот в это верю, государь.
— И правильно делаешь. Слушай Петр, я тут заприметил, Черкасская Варвара на тебя посматривает, томным взглядом. Про меж вас, часом, ничего эдакого.
— И мыслей не было, государь.
— А вот у нее пожалуй, что и есть. Ты как? А то гляди, могу и сосватать. Мало что сама красавица, кровь с молоком, так еще и батюшка за ней приданное богатое даст.
— Да я тут…
— Угу. Анна Александровна на загляденье хороша. А главное умна и деятельна. Дома такую не удержишь. Я только заикнулся, чтобы она под свою руку казенную мануфактуру близ столицы взяла, так она враз загорелась, как порох вспыхнула. А ведь долгов на имении под сотню тысяч. Но ей только дай, чем новым и интересным заняться. Ладно, пошли отсюда. А то неровен час еще посчитают, что гостей встречаем, так штрафную враз нальют.
ГЛАВА 5
— Чего такой смурной, Тарас Степанович? Неужели след потеряли? — Не скрывая обеспокоенности, поинтересовался майор Прутков, у подъехавшего сотника.
— Та лучше бы потеряли, Андрей Сергеевич.
— Ого. Дай-ка угадаю…
— Та и гадать нечего. Отколовшиеся казачки, чтоб им пусто было, — сдергивая папаху, сокрушенно произнес сотник.
Понять старого вояку не сложно. Одно дело, когда в набег отправляются татары. Враг давний, привычный, опять же иноверцы, поэтому никаких сомнений при встрече с ними нет и в помине. А вот когда судьба сводит на поле брани со своими же казачками, тут уж дело иное.
Казаки, народ особый, сложившийся за сотни лет, беспрерывного проживания на окраинах русских земель. Кого только не приносило в их ряды. Были здесь представители самых различных народов, и любому здесь могло найтись место. Беглые крестьяне, разбойники, татары, турки, из иных народов, здесь принимали всех, невзирая на прошлое. Главное чтобы ты был готов принять православие, если раньше был иной веры, и законы общества, устоявшиеся за долгое время.
Запорожцы были далеко не ангелами. Совершить набег, отобрать последнее, не моргнув глазом лишить жизни, все это было им свойственно, мало того, было их образом жизни. Ничего удивительного в том, что казаки уводили в полон своих же православных не было. Для казака свой, только такой же казак, мужичье ковыряющееся в земле, вполне могло оказаться объектом грабежа. Да что могло, те же казачки, что нынче остались с русскими, еще недавно и сами ходили за добычей на русские земли.
После того, как Запорожье вернулось под руку российского императора, казаки разделились на две неравные части. Большая, осталась с русскими. Меньшая же, не пожелавшая принять руку и законы России, ушла на территорию татар. Так что, ничего удивительного в том, что они решили отправиться на русскую территорию за полоном. Привычное в общем-то дело.
— Сколько их, Тарас Степанович?
— Как и полагали, две сотни. Кабы только с награбленным уходили, то нипочем не нагнали бы. А с полоном, вишь как вышло, — не без сожаления произнес сотник.
— Как думаешь, станут биться, или сразу бросятся на утек? — Майор был серьезен и сосредоточен.
Вопрос вовсе не праздный. Если решат драться, крови это будет стоить изрядной. Рубаки они славные, страха не ведают. Можно сколько угодно твердить, что к татарам ушли самые настоящие отбросы — это вовсе не делало их менее умелыми и свирепыми бойцами.
— Если выхода не будет, то рубиться станут нещадно. А как увидят свет в окошке, то уйдут. Они здесь за добычей, а не за воинской славой.
Ну да. Стоять насмерть, в этой голой степи им не с руки. Вот если бы, у них был уговор, тогда только держись. Казак раньше лишится живота, чем нарушит клятву. А так… Ничего постыдного в том бегстве нет. Прав не тот, кто попусту ищет славы и с подведенным брюхом ходит, а тот у кого под добычей ноги у коней подгибаются.
— А если они уводят полон не на продажу, а для того, чтобы посадить на землю? Ведь к татарам налегке уходили, — усомнился драгунский майор.
Запорожские казаки в значительной степени отличались от тех же Донских. У последних, несмотря на то, что под ногами была плодороднейшая земля, под страхом смерти запрещалось ее возделывать. Отчего так, никто не знал, быть может казачки боялись того, что с возделыванием земли, произойдет расслоение казаков, а может опасались того, что вместе с землепашцами вскоре появятся и господские усадьбы. Как бы то ни было, но землепашество считалось у них неприемлемым.