– Простите. Заходите. – Я в панике металась по прихожей, стараясь не уронить полотенце. – Вы не будете возражать, если я… – Я сделала жест в сторону своей спальни.
– Конечно. Пожалуйста. Прошу прощения, если я чему-то помешал.
– Нет. То есть это не имеет значения. Я… вернусь через минуту. Садитесь. Выпейте что-нибудь.
Бормоча как идиотка, я побежала вверх по лестнице, с ужасом понимая, что мне не следовало предлагать ему напитки Беверли, особенно учитывая, что я ее ненавижу, сейчас соберу вещи и уеду.
Или нет?
За те три или четыре минуты, которые потребовались мне, чтобы натянуть футболку и джинсы и начать швырять вещи в чемодан, я немного успокоилась и обдумала несколько пунктов:
1. В духовке жарились цыплята по-егерски, мое любимое блюдо.
2. Нет никакого удовольствия в поездке в Лондон на машине, особенно в темноте.
3. Я велела Виктории не волноваться.
Третье соображение было самым важным из всех важных соображений. «Не волнуйся», – сказала я Виктории. Так всегда говорят матери, хотя в особом разделе моего мозга волнения уже сидели друг у друга на голове. Добро пожаловать в мой мозг, новое волнение, волнение из-за мамы, остающейся на Майорке. Оставь Викторию в покое, пусть себе живет своей жизнью, в которой главная забота – как удержать Даррена, сидя за рулем старой железной развалины. Оставь в покое мою девочку, иди сюда и мучай меня. У меня и так стресс, так что мне уже все равно!
И потом, если я унесусь из Корнуолла, как летучая мышь из адского пламени, насмерть поругавшись с Бев всего через полтора дня после приезда, как это будет выглядеть с точки зрения Виктории и Люси? Плохо будет выглядеть: я только что обещала все уладить, и вот что натворила.
К тому же цыплята по-егерски.
К тому же должен ведь Джеймс хоть раз увидеть меня в одежде.
Я быстро сняла джинсы и футболку, натянула черное платье и отправилась прямиком на кухню. Где меня встретили волшебный аромат цыплят и холодная враждебность сестры с коротким «нет, спасибо» в ответ на предложение помочь.
Я заняла место за столом и сама познакомилась с собравшимися. Джейн, коллега Бев из колледжа, очевидно, была поражена тем, что увидела меня во плоти. Я ничем не могла это объяснить, разве что предположить, что она давным-давно хранила на груди мою фотографию, на которой я выглядела совсем иначе, но мне показалось, что, пока мы ждали Беверли, прошла целая вечность, в течение которой я отвечала улыбками на девическую болтовню Джейн и думала, не лесбиянка ли она. Среди других гостей был взрослый ученик Бев по имени Майкл, который не мог говорить ни о чем, кроме влияния сексуальной и социальной окружающей среды на поэтов-метафизиков. А еще немолодой битник по имени Бо, бородатый и очень занудный тип, которого на самом деле звали Найджел или Брайан. Он называл всех «мужиками» и все время говорил, что хорошо бы забить по косячку после ужина, но слишком быстро напился и уже не смог ничего забить. А еще был Джеймс.
Во время коктейля с креветками он заговорил со мной, и голос его источал сексуальные флюиды, пока он рассказывал о жизни в Ньюквэе, о разводах, о работе в сфере менеджмента и об отпусках в Южной Африке, а также расспрашивал меня о жизни в Лондоне с двумя дочерьми, и о работе в страховой фирме, и о выходных у Беверли в Ньюквэе. Таким образом мы составили определенное представление друг о друге, за исключением:
1. того факта, что я не в отпуске, а притворяюсь больной;
2. предположения, что я страдаю от стресса, психоза и кучи других психологических проблем, связанных с приближением моего пятидесятилетия;
3. муж ушел от меня к гнусной шлюхе;
4. сексуальная тачка, стоящая у дома, принадлежит не мне, а моей двадцатиоднолетней дочери;
5. мы с сестрой не разговариваем не потому, что мы такие прекрасные хозяйки и предпочитаем развлекать гостей, а потому, что, как выяснилось, давно и глубоко ненавидим друг друга.
Как вы понимаете, это нельзя считать ложью, мы просто избегали сложных тем. Ложь возникла, когда вино окончательно вскружило мне голову и Джеймс начал поглядывать на меня через стол, а его взгляды проникали мне в самую душу. Встречали такие взгляды? У меня была знакомая собака, спаниель, которая отлично умела смотреть таким образом. Правда, когда на меня, слегка виляя хвостом, смотрел спаниель, это действовало не так возбуждающе, как взгляды Джеймса. От спаниеля у меня не дрожали ноги, не колотилось сердце, и я не роняла нож и вилку прямо на цыплят по-егерски.
– По-моему, ты слишком молода, чтобы иметь двух взрослых дочерей, – сказал он, лаская меня голосом.
– Мне тридцать девять, – мило хихикнула я.
Ну, честно говоря, это вовсе не было мило. Скорее, это звучало как пьяное кудахтанье, но почему бы не попробовать. Почему бы не солгать. Я бросила осторожный взгляд на Беверли, чтобы убедиться, что она не слушает нас и не закричит: «Ха! Ты только послушай ее, вот дурочка, ей скоро пятьдесят. Как будто ты сам не догадаешься…» – но она с головой ушла в дискуссию с Майклом об использовании Джоном Донном сексуального воображения в религиозной поэзии. Я ждала, что Джеймс улыбнется мне спокойной, понимающей улыбкой, которая должна означать: «Конечно, мы оба знаем, что если тебе тридцать девять, то я – царица Савская, но обсуждать это незачем». Но он ничего подобного не сделал. Он потянулся через стол, взял меня за руку и очень нежно сжал мои пальцы.
– Ты выглядишь гораздо моложе, – сказал он.
Главное, не забывайте, что я вела монашеский образ жизни с тех пор, как рассталась с Полом, а Джеймс был самым красивым мужчиной из всех, виденных мною в жизни. Если бы не это, я, конечно, откинула бы голову назад, засмеялась и велела ему отстать.
– Спасибо. – Я нежно улыбнулась в ответ.
Во время десерта, который я почти не в состоянии была есть, последовали горящие взгляды и прикосновения ног под столом. Кофе стыл в чашках, пока мы держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Бренди застывал на губах. Что произошло? Всего за несколько часов я превратилась из монахини в нимфоманку. Примерно в половине второго, когда Майкл удалился работать над своим тезисом, Бо заснул на диване, а Джейн и Бев ушли на кухню, чтобы сварить еще кофе, для чего им потребовались целая вечность и масса хихиканья, Джеймс наклонился ко мне настолько близко, насколько позволяли ручки наших кресел, и сказал:
– Я думаю, пора идти.
– Нет! – воскликнула я, даже не успев ужаснуться собственной смелости. – Я не хочу, чтобы ты уходил.
За несколько секунд, которые промелькнули перед тем, как он поцеловал меня, я поняла старую фразу насчет мира, который перестает вращаться. Мир, содрогнувшись, снова пришел в движение, как только поцелуй закончился. Я пыталась отдышаться и сообразить, прилично ли в такой ситуации промокнуть рот салфеткой.
– Я имел в виду, – прошептал он, – пора идти нам обоим.
Он попрощался с Беверли. Я – нет. В сложившихся обстоятельствах, и учитывая нашу взаимную ненависть, я не видела в этом смысла. Пока Джеймс был на кухне, я паниковала уже по другому поводу, а именно: что человек должен взять с собой, когда идет в чью-то чужую квартиру заниматься сексом? Ночную рубашку? Зубную щетку? Презервативы? Уложить сумку с чистым нижним бельем и средством для снятия косметики? Крем для лица? Внезапно я почувствовала себя глупой, наивной и абсолютно не готовой к такому повороту событий. Я никогда не совершала ничего подобного и не знаю, как себя вести. Он все поймет. Я сделаю все неправильно и все испорчу. Он будет смеяться надо мной и выставит меня из своей постели. Эффект от бренди и поцелуя начал выветриваться, и я уже подумывала о том, чтобы вежливо пожать ему руку, поблагодарить за предложение и отказаться. Утром я могла бы поздравить саму себя с тем, что умудрилась сохранить спокойствие и хладнокровие в потенциально опасной ситуации.
– Ну, нам пора, – улыбнулся Джеймс, снова появляясь в комнате. Он взял меня за руку и мягко потянул к парадной двери. – Пошли, – шепнул он мне на ухо, и я задрожала.
– Пошли, – сказала я.
Вот так и получилось, что в ночь накануне моего пятидесятого дня рождения я проснулась рядом с самым красивым мужчиной в мире (а без одежды он был еще красивее), после безудержного и великолепного секса, в котором, как оказалось, я кое-что понимаю и который продолжался всю ночь и закончился на заре. В тот момент я не думала, что это канун моего пятидесятилетия. Мысль о юбилее была явно не первой, пришедшей мне в голову. И не второй, и не третьей… ну ладно, скажу честно, что я полностью забыла об этом. О куче других вещей я тоже забыла, но все они слетелись ко мне с первыми лучами солнца, как мухи на собачье дерьмо. В первую очередь я забеспокоилась о том, как одному человеку уйти от другого, с которым он почти не знаком, но зато от души потрахался. Я имею в виду прощальную фразу. «Ладно, увидимся», – звучит слишком обыденно. «Огромное спасибо, что переспал со мной», – слишком прямолинейно и грубо, но что-нибудь более интимное на этой стадии, учитывая инерцию сознания и отсутствие одежды, может быть неверно истолковано. И куда, черт побери, задевались мои трусики? Я лежала в постели, смотрела, как Джеймс тихо посапывает рядом со мной, и обдумывала положение. Мне казалось, что более опытные люди просто соскакивают в голом виде с кровати, кричат: «Отлично перепихнулись! Огромное спасибо!», находят трусики и убегают. Но не успела я как следует поразмыслить об этом, как другие волнения подступили ко мне, незваными проскользнули в незапертую заднюю дверь моего сознания и начали бить меня по голове дубинами паники.
Бах! Вот тебе! Вспомни о своей сестре Беверли, которая наверняка уже выбросила на улицу твой чемодан и все твои вещи.
Бах! Бух! Не забудь и про мамочку, которая сбежала на Майорку.
Бабах! Бум! В точку! Ты что, забыла о своем муже? Да, о муже, о Поле, которому ты обещала хранить верность до конца своих дней. Ты выплакиваешь все глаза, тоскуя по нему, а в следующее мгновение уже кувыркаешься в постели с этим… этим…
Джеймс повернулся и вздохнул во сне, и все волнения мгновенно вылетели в окно. Я нежно коснулась его лица и ямочек на щеке, и когда он открыл глаза, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не ахнуть вслух. Он был великолепен. Я просто не могла поверить своему счастью. Почему я не могу прекратить волноваться, принять это мгновение и насладиться им?
Господи, спасибо, что послал мне красивого мужчину, с которым мы целую ночь занимались фантастическим сексом. Мужчину…
– О чем ты думаешь? – промурлыкал он, приподнимаясь на локте и внимательно изучая меня.
– Молюсь, – улыбнулась я.
– И о чем ты молишься?
Повторите, пожалуйста. Да поскорее. И пусть мои трусики окажутся где-нибудь в пределах досягаемости.
– Да ты и сам знаешь. Все как обычно. Мир во всем мире, любовь к маленьким пушистым зверушкам, выигрыш в лотерею.
Он тихонько засмеялся и поцеловал меня, очень медленно, и я вся сжалась от этого поцелуя.
– И повтори, пожалуйста. Да поскорее.
Была уже половина десятого, когда я вернулась к дому Беверли и, по царившей там тишине, решила, что сестра уже ушла на работу. А может быть, и нет. Эти преподаватели колледжей, кажется, работают так же мало, как их студенты. Я тихо, как вор, поднялась по ступенькам и прошмыгнула в свою комнату, где со вздохом облегчения бросилась на кровать, говоря себе, что я могу еще поспать часик, прежде чем приступать к серьезному обдумыванию новых тревог, не говоря уж о старых. Если бы я не упала на кровать так безоглядно, у меня не было бы такого шока, когда что-то большое и пушистое выпрыгнуло прямо у меня из-под ног. Я соскочила с кровати как ужаленная, с диким воплем, споткнулась о меховую штуковину и наконец чуть не наступила на нее.
– Томас! Ах ты проклятый кролик! – завопила я вслед его удаляющемуся хвосту, уже лежа на полу. В этот момент дверь спальни Беверли медленно отворилась, и оттуда выглянула совершенно голая Беверли, а за ней совершенно голая Джейн. Обе они уставились на меня, а я удивленно смотрела на них.
– Не беспокойся, – сказала Беверли вскоре после завтрака. Не беспокоиться? Мне? – Я вообще-то не лесбиянка. Вот Джейн – да, и поскольку мы так дружим, я сплю с ней время от времени. Ну, ты знаешь, как это бывает.
– Конечно, – подтвердила я, пытаясь говорить самым легким тоном.
Инцидент с Томасом разбил лед в наших взаимоотношениях, и мы нервно пересмеивались, пока готовили завтрак, причем обе не осмеливались поднять вызвавшую разногласия тему.
– Так как тебе прошлая ночь? – спросила Бев, понимающе глядя на меня и одновременно отправляя в рот большую ложку хрустящих пшеничных подушечек.
– О! Великолепный ужин! Спасибо, Бев! Прости, что сразу не сказала…
– Хватит чепуху болтать, Элли. Я не об ужине. Как все прошло с Джеймсом?
Ужасно раздражает, когда улыбка возникает у вас на лице, несмотря на все ваши усилия не допустить этого. Я попробовала подумать о чем-нибудь грустном. Кексик в пруду с рыбками. Или о чем-нибудь тревожном. Временный работник сидит за моим столом, выполняет мои обязанности, справляется с ними лучше, чем я, и подлизывается к Саймону. Мама выходит замуж на Майорке. Но все это не помогло. Улыбка победила. Я ничего не смогла сделать и расплылась, как полная идиотка.
– Что, так хорошо? – улыбнулась в ответ Бев.
Да. Так хорошо.
– Это отель «Пикадор»? Да? Могу я поговорить с… скажите, у вас остановилась миссис Добсон? А, возможно, они записались под его именем… Мистер… э… его зовут Тед. – Я запнулась. Ну не сказали мне фамилию этого мерзавца. – Нет, мне очень жаль, но я не знаю номера комнаты. Они англичане. Очень пожилые, – добавила я, горя желанием помочь.
Последовала пауза, во время которой до меня доносилось возбужденное бормотание на испанском, потом глухой металлический звук и длинный гудок.
– Нет ответа, – прошептала я Беверли.
– Ну, по крайней мере тебе не сказали, что они уже выехали.
– Нет. – Я повесила трубку и мрачно уставилась в окно. – Наверное, вышли посмотреть пабы.
– Элли…
– Мне это не нравится, Бев. Это слишком внезапно, слишком быстро, она его едва знает…
– Так когда ты снова встречаешься с Джеймсом?
Ух. Я слегка покраснела. Ладно, порозовела.
– Ну хорошо, хорошо. Но я же не думаю о том, чтобы открыть с ним собственное дело, правда?
А о чем я, собственно говоря, думаю?
– Ты знаешь, он не годится для серьезных отношений, – предупредила меня Беверли в тот вечер, когда я примеряла шестой или седьмой туалет в отчаянной попытке подобрать что-нибудь подходящее для ужина с Джеймсом.
– Боже, Бев! Ты о чем? Мы же оба взрослые люди, ты не забыла?
– Просто мне кажется, что ты… в каком-то стрессе из-за всего этого. Может быть, ты слишком серьезно это воспринимаешь.
– Конечно, у меня стресс, – рявкнула я, с отвращением стягивая с себя белые штаны. Представления не имею, зачем я вообще их купила, в них задница у меня выглядит такой огромной, что я могла бы с тем же успехом повесить на шею объявление: «Большая толстая мамаша». – И в этом нет ничего удивительного, я же страдаю от стресса, помнишь?
– Успокойся, – сказала сестра немного ласковее. – Черная юбка выглядит просто отлично. А наверх красненькую кофточку.
– Ты так думаешь?
– Ему понравится.
– Ты уверена?
– Ради бога! Ты же сама сказала, что ты взрослая женщина, а не тринадцатилетняя девочка, собирающаяся на первое свидание!
Ну вот, в этом-то все и дело. В некотором смысле это и было мое первое свидание. Видите ли, я знала Пола практически всю жизнь, так что мы не проходили стадию свиданий, как другие пары. Мы просто стали всюду бывать вместе, после того как довольно долго гуляли вместе, а гулять вместе мы начали, когда нам надоело играть в камешки. Я всегда чувствовала себя комфортно с Полом, потому что мы были прежде всего товарищами. Поэтому я никогда не спрашивала себя, что надеть, когда мы собирались куда-то пойти. Не было ни этого страха, ни волнения, ни…