– Я его бросила, – продолжила дочь, весело склонив голову на плечо.
Хорошо. Он это заслужил, свинья, клоп несчастный, мерзкий прыщ на попе человечества…
– Из-за Риса.
– Из-за Риса?
Секундочку, я немного выпала из обоймы. Пропустила пару страниц. Откуда взялся Рис?
– Кто такой Рис? – спросила я и поглядела на Люси в поисках поддержки.
Она возвела глаза к небу, явно зная, что последует за моим вопросом.
– Он великолепен! – просуфлировала Люси, изображая свою сестру, с обожанием взирающую на Риса.
– Он великолепен! – сентиментально вздохнула Виктория.
– Думаю, я люблю его! – продолжила Люси, засовывая два пальца в рот и притворяясь, что ее тошнит.
– Думаю, я люблю его, – счастливо улыбнулась Виктория без малейших признаков тошноты.
– А-а. Ну хорошо. Это чудесно, – сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало восхищение – немного больше восхищения, чем в прошлый раз, по поводу Даррена, а до него – из-за Адама, появившегося вскоре после Натана, который заменил на посту номер один Бена и Лайама.
– Рис точно мой суженый, – мечтательно проговорила Виктория.
– Она опять читала «Журнал для невест», – наябедничала Люси.
– Прелестно, – пробормотала я.
На самом деле я не слишком беспокоилась. Даже если Виктория назначит дату свадьбы, к этому моменту Риса наверняка заменит кто-нибудь, более подходящий на роль единственного и неповторимого.
– Ты поняла насчет папы, как только познакомилась с ним? – спросила Люси, когда мы примеряли брюки в «Нью гланс».
– Что именно?
– Ну, что он… ты понимаешь… суженый.
– Как Рис, – пояснила Виктория с мечтательной улыбкой.
Я присела на маленький стульчик в примерочной, так и не натянув до конца штаны цвета хаки в милитари-стиле.
– Не знаю, о чем я тогда думала, – сказала я, внезапно почувствовав себя усталой и измученной и вспомнив о том ужасе, который я испытала предыдущим вечером, когда поняла, что никогда в жизни не была влюблена в него. Но я же не могла сказать об этом девочкам. – Мы познакомились, когда были еще детьми, помните?
– Да-а. Любовь с детства, – радостно сказала Люси.
«Любовь-морковь, – сказал гадкий голосок у меня в голове. – Ты гуляла с ним только потому, что никто другой тебе особо не нравился. Ты вышла за него замуж только потому, что все этого ждали. Ты оставалась с ним только потому, что это было безопасно, надежно, нормально и удобно…»
– У тебя никогда не было сомнений, мам? – настаивала Виктория. – Неужели тебе никогда не нравился никто другой? Неужели ты никогда не смотрела на другого мужчину и не думала: «Бог мой, я бы не возражала, если бы он…»
– Нет, – отрезала я, глядя в пол, на свои голые ноги, торчащие из слишком тесных военных штанов, как сосиски, которые вылезли из шкурки. – Нет, по большому счету никогда. Никогда я ни на кого не смотрела.
«Нет, но если бы ты все-таки посмотрела? – снова влез гадкий голосок с обескураживающей решительностью. – Если бы посмотрела на кого-нибудь другого, на кого-нибудь, похожего на Джеймса, а? Что тогда? Если бы ты встретила кого-нибудь с такими глазами, с такой улыбкой, с такой манерой разговаривать, что сразу хочется есть у него с рук и чуть ли не срывать с себя одежды, как только он к тебе прикоснется? Хочешь сказать, ты хранила бы верность старому доброму Полу? Ты бы проигнорировала этот гормональный вихрь, стала бы искать другой путь и думать о своем браке… о своем прекрасном, надежном, стабильном… скучном браке? Ответь мне на этот вопрос сейчас, если сможешь, если осмелишься, когда ты еще ощущаешь тепло Джеймса, и скажи: неужели ты до сих пор так и не поняла, что произошло между Полом и Линнетт?»
Я вскочила со стула и чуть не упала, торопясь вытащить ноги из штанин.
Я думаю, гадким голоскам, которые начинают звучать в головах у людей, лучше всего велеть заткнуться.
– Ничего не подходит, – сказала я девочкам, когда перемерила уже чуть ли не все штаны в Труро. – Что же это делается? Может, размеры изменились?
Повисло неловкое молчание. Люси сжимала свой пакет с множеством крошечных летних топиков пастельных тонов и что-то тихонько мурлыкала себе под нос. Виктория притворялась, что рассматривает обувь в витрине.
– Что? – потребовала я ответа у собственного отражения в витрине.
Я смотрела, как отражение Виктории повернулось к моему, поглядело на него, словно взвешивая, не сказать ли что-нибудь, а потом снова отвернулось к обуви. В этот момент я поняла ужасную истину. Не было смысла скрывать и притворяться. Ничего хорошего в том, что все так добры ко мне в день моего рождения, моего пятидесятого дня рождения, моего полувекового юбилея. Факты говорили сами за себя. Зеркало никогда не лжет.
– Я растолстела, да?
– Ну, может быть, чуть-чуть, – признала Виктория.
– Не так уж сильно, – добавила Люси.
Я была огромна. Я была настоящей великаншей, гигантской женщиной со свисающим отовсюду жиром. Мои руки и ноги весили столько, что я едва могла поднять их. Лицо расплылось во всех направлениях. Шея была дряблой, живот отвис, а зад колыхался, словно два гигантских куска желе. Как я могла не заметить этого раньше? О, какой позор! Как я могла лечь в постель с самым восхитительным человеком вселенной; как он мог вынести вид этой отвратительной плоти? Как он мог дотрагиваться до меня? Кто же он после этого? Извращенец? Фетишист, обожающий жир?
– Я сажусь на диету! – заорала я, доставив огромное удовольствие группе проходивших мимо подростков.
Я была на грани истерики. Но можно ли меня винить? Это просто нечестно. Все на свете, все, кто страдает от стресса, связанного с переутомлением на работе, теряют вес, разве не так? Они становятся худыми, тощими, вянут, сохнут и тают. Люди суетятся вокруг них, умоляя выпить хотя бы чашечку укрепляющего бульона и – пожалуйста, ну пожалуйста – попробовать вкусную рыбку на пару и шпинат. Они лежат на кровати, слабые и неподвижные, пытаясь сохранить силы и калории, необходимые им для борьбы за свое тело и душу. И можете поспорить на что угодно, они нипочем не станут бегать по ночам за печеньем и орешками. Они не ходят в шикарные рестораны с роскошными мужчинами и не заедают эти четырежды проклятые обеды шоколадными трюфелями в бумажных конвертиках, они просто не в состоянии выпить бутылку риохи под главное блюдо, а потом опрокинуть еще пару рюмочек коньяку под десерт. Это в который раз доказывает, что жизнь невероятно жестока. Стараешься быть веселой, стараешься держаться ради всех окружающих, несмотря ни на что, а жизнь готова нанести удар с любой стороны (включая Майорку). Не сдаешься и не хандришь. Не утопаешь в жалости к себе. Живешь своей жизнью и пытаешься получать от нее удовольствие. И что происходит? Становишься невероятно толстой.
Толстой и пятидесятилетней.
Толстой и пятидесятилетней, черт побери.
– Да! – крикнула я вслед удаляющейся группе подростков. – Я сажусь на диету. Сейчас же! Немедленно!
– Попробуй померить что-нибудь другое, мам, – умиротворяюще сказала Виктория, взяв меня за руку.
– Да, пошли, зайдем в другой магазин. А то в некоторых местах размеры такие крошечные, что в них никто не может влезть! – храбро вставила Люси.
Люси, с ее пакетом топиков сорок второго размера.
И девочки потащили меня в отдел для полных.
Если говорить честно, я примерила несколько очень милых вещичек в этом отделе. Но я просто не могла смириться с этим. Я примерила их очень быстро и так же быстро сняла, в ужасе от того, что кто-то из моих лондонских знакомых может случайно увидеть, как я захожу в примерочную отдела для полных в Труро. На самом деле мне вовсе не нужно было их примерять, потому что я собиралась сесть на диету сегодня же вечером, так что не стоило зря тратить деньги на вещи такого гигантского размера.
– Примерь саронг, мам, – осенила Викторию светлая мысль.
– Зачем? – подозрительно спросила я.
– А они безразмерные. Все одинаковые. Ты влезешь в любой. Нынешним летом это страшно модно. А когда сбросишь вес, он все равно будет тебе как раз.
– Ну ладно, ладно, уговорила. Я возьму саронг у «Маркса и Спенсера».
И вот я, счастливая, вернулась домой со своим саронгом, а девочки восторженно притащили пакеты с множеством самых разных туалетов, которые выглядели просто кукольными. Весь вечер мы устраивали показ мод: дочери демонстрировали мне свои невесомые наряды, а я прохаживалась в саронге с застывшей улыбкой, от которой у меня уже начинало болеть лицо. Это происходило вовсе не потому, что я много думала о Джеймсе. Все дело было в том, что я изо всех сил старалась не думать о нем.
– Может, он еще вернется. Ему просто надо переступить через это, – сказала Бев, когда пришла домой с работы и заметила выражение моего лица.
– Меня он совершенно не интересует. – Я попыталась спрятать голову в песок.
– Не ври мне.
– Да нет, проблема-то не в этом. Мне не следовало врать ему. Я постоянно делаю это. Раньше я никогда не врала, а теперь просто не могу остановиться.
– Не накручивай себя, Элли. Нет никакой катастрофы в том, что ты старше, чем он думал. Или в том, что здоровье у тебя хуже, чем он думал!
– Очень смешно.
Собственно, я вообще не больна. Это опять ложь.
– На самом деле я не больна, – сказала я, желая покончить с ложью раз и навсегда, пока она не натворила новых бед. – Я пошла к врачу за справкой только потому, что мне пришлось прогулять несколько рабочих дней.
– Врачи не идиоты, – резко заявила Бев.
– Но мне попалась идиотка.
– Нет. Тебе просто не понравилось то, что она сказала. Если хочешь знать мое мнение, Элли, это чертовски здорово, что ты пошла к врачу, иначе кто знает, сколько времени этого никто бы не замечал.
– Чего? Симуляции? Вранья?
– Стресса! Ты даже не понимаешь, что мучаешься от него.
– Да нет у меня стресса. Я пытаюсь объяснить, вовсе это не…
– Видишь, ты до сих пор отказываешься принять очевидное!
Я сдалась. Люди просто не желают верить мне, когда я говорю правду.
Вечером у нас был ужин в честь дня рождения, только для нас четверых, с колбасными рулетиками, пиццей, нарезанной на кусочки смешной формы, бисквитом с вином и взбитыми сливками и двойным шоколадным тортом. Я отщипывала кусочки сыра и сельдерея и ужасно жалела себя.
– Это глупо, – сказала наконец Виктория, поставив передо мной большой кусок торта и сунув мне в руку вилку. – Это твой день рождения, а ты издеваешься над собой и над всеми окружающими. Съешь что-нибудь, мать, ради бога, а о диете подумаешь завтра, раз уж тебе так хочется.
Ненавижу, когда они называют меня «мать». Звучит очень сердито.
– Простите, – тихонько сказала я и взялась за вилку.
– Если, конечно, ты не из-за мужчины страдаешь, – добавила дочь еще более сердито.
– Не говори глупостей! – огрызнулась я.
А я и не страдала.
Правда, не страдала, что бы вы там ни думали. Я отлично знала, что долго эта история с Джеймсом не продлится. Я только жалела, что она закончилась вот так, когда я к этому совершенно не готова и прошло еще так мало дней. И так мало ночей. Совсем не по-дружески. В атмосфере всеобщего порицания. Пока я все еще хочу его. Я знала, что когда-нибудь буду со смехом вспоминать выражение его лица, когда он увидел шарики с цифрой «50», и то, как он повернулся на каблуках и убежал при упоминании о моем стрессе. Надо только дожить до этого «когда-нибудь», вот и всё.
Я сунула в рот большой кусок торта, полюбовалась удовлетворенной улыбкой Виктории и чуть не выплюнула весь торт обратно, когда зазвонил телефон.
– Ну вот, пожалуйста, – подмигнула Беверли. – Он хочет сказать, что сейчас зайдет!
– Здравствуй, Элисон, дорогая! – Это был голос моей матери с Майорки. – Звоню поздравить тебя с пятидесятилетием!
– Мам! – закричала я, брызгая на трубку шоколадом. – Мы пытались найти тебя! Что это за ерунда? Насчет того, чтобы остаться там?
– Это не ерунда, – твердо сказала мать. Я так и видела, как окаменело ее лицо. – Мы собираемся заняться бизнесом. Мы покупаем маленький бар на главной площади у самого моря!
– Не может быть! Ради бога, мамочка, скажи, что ты еще ничего не подписала…
– Нет, мы всё подписали! Мы приедем домой в конце месяца, на пару недель, чтобы утрясти все наши дела в Англии, упаковать вещи…
– Мама!
– …а бар мы переоборудуем и оформим в стиле кокни.
– Мама!
– И будем готовы открыться в следующем месяце. Захватим пик сезона. Мы сняли жилье рядом с…
– Мама, послушай меня!!!
Молчание. Я слышала собственное тяжелое дыхание в телефонной трубке. Вдох, выдох, вдох, выдох. Успокойся, успокойся.
– Незачем так кричать, – обиженно сказала мама.
– Я не могу поверить, что ты это сделала, – простонала я. Вдох, выдох, вдох, выдох. – Ты же ничего не знаешь о пабах…
– Мы всё прекрасно знаем. У Теда был паб. «Белый олень», в Тоттенхэме. Знаешь, где автобусное кольцо, за магазином Вулворта…
– Но это совсем не то же самое, что этот чертов бар в стиле кокни на Майорке! – Дыши. Вдох – раз, два, три, выдох – раз, два, три. Постараться успокоиться…
– Что она говорит? – прошипела Бев через всю комнату.
– Они открываются в следующем месяце, – сказала я, передавая ей трубку. – Сама с ней поговори.
– Мам? – Беверли старалась, чтобы ее голос звучал радостно и ободряюще. – Как дела? Нашли подходящее заведение, да? – Не очень хорошая мысль – снисходительно разговаривать с нашей мамой. Даже до меня донесся негодующий рокот, а бедной Беверли пришлось отодвинуть трубку подальше от уха. – Ну конечно, мы все желаем тебе добра, мам. Да нет, ничего мы не отвергаем. Мы просто озабочены. Но ты же должна понимать, что мы волнуемся… Да, я знаю, что за тобой отлично может присмотреть Тед, но мы же его почти не знаем, правда, мам? Нет, я уверена, что он прекрасный человек… Да, думаю, он действительно заботится о тебе гораздо больше, чем я… О, ради бога! – Бев швырнула трубку назад мне; лицо у нее было красное, руки дрожали. – Мне нужно выпить!
Я сделала еще несколько вдохов и выдохов с трубкой в руках, прежде чем продолжить.
– Ты, – медленно проговорила я матери, – не совсем здорова.
– Здесь я чувствую себя гораздо лучше. Солнце. Это мне очень полезно. Я помолодела на двадцать лет.
Помолодела на двадцать лет. Черт, это ведь немало, правда? И, если говорить честно, голос у нее стал совсем другой. Оживленный, возбужденный. У нее снова появился интерес к жизни, она снова строит планы. Надежда. Вот что требуется всем нам, без исключения. Нам нужно просыпаться по утрам и думать: «Сегодня будет отличный день. Он может быть захватывающим, он может быть интересным!» – даже если на самом деле день получается скучным и нудным. Даже если все до единого дни нашей жизни до сих пор были скучными и нудными, нам необходимо верить, что, может быть, завтра нас ждет нечто совершенно другое. Потому что, если это не так, то какой во всем этом смысл? Можно с тем же успехом весь день оставаться в постели.
Как знать, вдруг до сих пор моя мать чувствовала себя так, словно все время проводит в постели? А зачем ей было вставать, если хорошенько подумать? Ей все надоело, она скучала и жаловалась. Каждый день она находила какую-нибудь новую проблему, очередную болезнь или недомогание. Нечто такое, на что можно посетовать, что может осложнить жизнь еще кому-нибудь. А теперь она наслаждается солнечным светом с мужчиной, который любит ее, и, конечно, она чувствует себя на двадцать лет моложе. Да что со мной такое? Неужели это просто зависть?
– Прости меня, мамочка, – сказала я совсем тихо.
– Простить? За что? – спросила она, явно удивленная.
Внезапно во мне возникло удивительно теплое чувство к ней. Это произошло чуть ли не первый раз в жизни.
– Прости, что я была… да, немного негативно настроена. Если ты посоветуешься с хорошим юристом… да, я уверена, что Тед знает, что делает, но… да, и совет финансиста тоже… Нет, я в этом не сомневаюсь; судя по тому, что ты говоришь, он просто супермен… ну, я надеюсь, у вас все пойдет удачно. И Беверли тоже. Да, она кивает мне через комнату, она тоже на это надеется. – Беверли приветственно подняла бокал с вином с совершенно безмятежным видом. – И девочки тоже здесь, мам! Виктория и Люси – они обе надеются, что все будет хорошо! Ладно, слушай, этот разговор будет стоить тебе кучу денег, так что… Да, у меня чудесный день рождения, спасибо. И… мы желаем тебе удачи. Что бы ни случилось.