Щелк. Музыка прекратилась. Воцарилась почти пугающая тишина. Ключ в замке, дверь наполовину открыта, и я удивленно повернулась, услышав, как хлопнула дверца машины. Водитель БМВ выпрямился, пригладил свои и без того гладкие коричневые брюки и седые волосы, снял черные очки и посмотрел прямо на меня:
– Миссис Бриджмен? Элисон Бриджмен?
В течение следующих нескольких секунд я перебирала в уме варианты. Возможно, он психиатр и его прислал доктор Льюис, чтобы проверить, не представляю ли я опасности для окружающих. Или инспектор из Общества охраны животных, которому стало известно о моей репутации отравительницы котов. Или еще того хуже, детектив, которого нанял Пол, чтобы проверить свои подозрения относительно покушения на Линнетт. Опять-таки, возможно, он из лотереи, насчет пропавшего владельца билета, выигравшего миллион фунтов… или агент Джорджа Клуни.
– Простите, а вы кто? – осторожно спросила я.
– Извините, – сказал мужчина, улыбаясь и протягивая мне руку. – Нужно было сразу представиться. Я Ян Унвин. Кажется, вы работаете с моим сыном Саймоном в моей компании?
Вот кого он мне напоминал. Проклятого Сопливого Саймона. Могла бы и сама догадаться.
Мы прошли на кухню – я в шортах и розовой майке с британским флагом, он в своих до хруста отглаженных брюках и кремовой рубашке, – и это так напомнило мне эпизод с его сыном и корзиной цветов, что я просто не в состоянии была сосредоточиться на том, что говорил мистер Унвин. Поэтому, приготовив напитки, я предложила: «Не хотите ли посидеть в саду?» – тоном герцогини, приглашающей гостей выпить коктейль на террасе. Я слишком поздно вспомнила, что уже месяц не подстригала траву и что на газоне до сих пор валяются бренные останки воробья, убитого Кексиком, с которым коту надоело играть.
– Чудесно, – тем не менее сказал гость.
Мы вынесли на улицу чай и печенье, и я поставила наши стулья по обе стороны от воробьиного трупа, который мы оба старались не замечать.
– Я заезжал несколько раз, – сказал он. – Но вас никогда нет дома.
– Я была на пробежке. Я очень много…
– Я вас видел. Я, конечно, не знал, что это вы, но я вас заметил. Вы бегали.
– Я тоже вас заметила. – Я вспыхнула в замешательстве: – То есть вашу машину. Номер «IOU 1». Он… примечательный.
– Мои инициалы, – засмеялся он. – Ян Освальд Унвин. Ужасные имена, но инициалы привлекают внимание.
Последовало неловкое молчание. Что ему нужно? Хочет пожурить меня за то, что я угрожала его сыну ножиком для разрезания грейпфрутов?
– Мне жаль, что вы меня не застали, – сказала я.
– Я мог позвонить. Но мне очень хотелось поговорить с вами лично.
Ох, это серьезно. Наверняка ножик для грейпфрута.
– Ваш сын… – начала я.
– Идиот, – сказал он, пожимая плечами.
О.
– Это моя вина, конечно. Не следовало делать его начальником. Слишком большая ответственность для его слабого интеллекта.
О.
– Но у меня было очень много дел с этим филиалом в Фару.
– О! Значит, филиал в Фару действительно существовал?
– Несмотря на все слухи о турнире по гольфу! – добавил мистер Унвин с широкой улыбкой.
И это была очень симпатичная улыбка. Ну откуда у такого мужчины такой сын, как Саймон? Как же несправедливы законы генетики!
– Ну и как он? – невежливо спросила я. – Филиал в Фару?
– Там все потихоньку налаживается. Я оставил там управляющего, который, надеюсь, поспособнее моего сыночка, – уныло сказал мой гость.
Мне стало его жаль. Он не виноват, что Саймон таким уродился, правда ведь? Мы делаем все, что можем, для своих детей, и если вдруг оказывается, что они безобразно себя ведут, нашей вины в этом нет.
– Я немного их встряхнул, там, в головном офисе, – добавил он.
– Я слышала, – призналась я.
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Ой, мистер Унвин! – воскликнула я. – Вы же должны понимать, люди все время болтают! У меня есть друзья…
– И что они говорят?
– Ну… – Я помешивала чай печеньем, чувствуя себя очень неуютно. – Ну, просто говорят, что вы с Саймоном обменялись парой слов. – Я улыбнулась: – Ничего удивительного, что он явился сюда с цветами…
– Да ну? – Мистер Унвин выглядел удивленным. – А он мне не рассказывал!
И даже про нож?
– Что ж, – добавил он, – надеюсь, сын выразил нашу озабоченность. Из-за вашего стресса.
– Ах, да. Да, конечно. – Я уткнулась носом в чашку с чаем.
Мне было ужасно стыдно. Конечно, он видел, что у меня нет никакого стресса. Люди в состоянии стресса не бегают по улицам, не выглядят здоровыми и загорелыми, не носят старые шорты и розовые майки. Они не ездят на экскурсии в Корнуолл и не заводят там романы с роскошными мужчинами. Они не шляются по магазинам и не покупают новую одежду, ради которой им потом приходится идти в винный бар. Внезапно я со всей очевидностью поняла, что эта история целиком и полностью была явным и очевидным жульничеством. У меня в жизни не было никакого стресса. Это началось с вранья, но доктор Холкомб и доктор Льюис проделали такую большую работу, устанавливая диагноз по выдуманным мной симптомам, что убедили даже меня. Не скрою, приятно было смотреть, как Саймон ерзает у меня на кухне, до смерти боясь, что я потащу его в суд. Поделом ему, и только ради этого стоило затевать эту канитель, но у меня не было никакого желания делать то же самое с его отцом – приятным, искренним и красивым мужчиной, которому нравится «Куин» и который улыбается так, словно ему действительно хочется улыбаться.
– Не было у меня никакого стресса, – сообщила я, поставила чашку на землю и посмотрела ему прямо в глаза.
– Не было?
Гость выглядел озадаченным. Возможно, он тоже хотел бы поставить чашку на землю, но там был дохлый воробей.
– Нет. Врачи… Я побывала у двух разных врачей. Они оба считали, что я страдаю от стресса, и я им поверила. Но теперь мне гораздо, гораздо лучше…
Я остановилась, внезапно смутившись. Если мне стало лучше, значит, что-то со мной было не в порядке, так ведь? Получается, это все-таки была не совсем выдумка. Я нахмурилась, пытаясь это осмыслить.
– Возможно, это было какое-то другое заболевание? – спросил мистер Унвин. – Что-то… менее серьезное? Может быть, вирус?
– Может быть, – неуверенно согласилась я.
– Часто слышишь, – серьезно продолжал он, – о людях, которые подцепят какой-то вирус, незначительный, может, чуть страшнее, чем обычная простуда или грипп, а потом начинают страдать от переутомления…
– Постинфекционный синдром переутомления. – Я энергично закивала. – Я читала об этом в газете.
– И это может продолжаться несколько месяцев, в некоторых случаях даже несколько лет.
– Ну, я очень надеюсь, что была больна чем-то другим.
– Да-да, конечно, но…
– Думаете, это было что-то похожее? – спросила я.
– Возможно, вы устали. Переутомились. Слишком много работали. И тревожились.
О да. Все вышеперечисленное и еще много чего. Измучена, вымотана, сыта по горло – и это только навскидку.
– Но я действительно не думаю, что у меня был стресс, – добавила я с несколько большей уверенностью, – связанный с работой или с чем-то еще.
– Ну что ж, – сказал мистер Унвин, и в голосе его было облегчение. Я почти чувствовала, как от него исходят волны этого облегчения. – Что ж, я рад слышать это, Элисон.
– Спасибо.
– Я приехал, как вы, возможно, догадались, чтобы извиниться. Извиниться за поведение моего глупого сына и его еще более глупой подружки…
– Бывшей подружки, насколько я знаю!
– Да, – улыбнулся он. – Вот дура! Я рад, что она ушла. Ну, я в любом случае, даже если вы и не страдаете от стресса, должен извиниться за их поведение, за все обиды и неприятности, которые они причинили вам…
– Все это не имеет значения, – ответила ему я, и это действительно было так, – теперь все в прошлом. Саймон вообще больше не осмелится связываться со мной, мистер Унвин.
– Пожалуйста, зовите меня Ян, – попросил он. – А почему?
– Думаю, я его напугала, – улыбнулась я, вспоминая, какое было у лицо у моего начальника, когда я рылась в ящике с ножами.
– В таком случае жду не дождусь, когда же вы вернетесь на работу, – отозвался Ян. – Саймону будет очень полезно кого-нибудь испугаться. Это заставит его оторвать от стула свою зад… место пониже спины и немного поработать.
– Сомневаюсь, что я смогу как-то повлиять на него в этом вопросе.
– Может, и нет. Ну, по крайней мере, он больше не будет тратить время на эту дуру Николя.
Ян поднялся и при этом чуть не наступил на воробья.
– Хотите, я похороню это за вас? – спокойно спросил он.
– Мне уже очень давно никто не делал такого любезного предложения, – засмеялась я, удивляясь сама себе. Себе и ему.
Он взял из сарая лопату, он вырыл яму в моем саду, он закопал мой труп воробья, и при этом, подумать только, – во-первых, мы с ним были практически незнакомы, во-вторых, он был моим самым главным начальником! А я стояла рядом и смотрела, как Ян роет яму, и смеялась вместе с ним, и болтала о котах вообще (у него, кстати, тоже был кот, по имени Капитан) и о Кексике в частности. Я рассказала, как он болел, и как мы осушали пруд с рыбками, и как нашли его в машине. А он рассказал мне, что у него был когда-то старый кот, любивший залезать в ванну и засыпать там, и однажды этот кот страшно напугал гостившего в доме старика, который наклонился над ванной, чтобы открыть кран. И к тому времени, когда с погребением птицы было покончено, мы уже совершенно расслабились, и меня уже не смущало, что я называю его Яном и что при возвращении на кухню нам пришлось пройти мимо бельевой веревки, увешанной нижним бельем.
– Ну что ж, – сказал он уже у двери. – Мне было очень приятно с вами познакомиться, Элисон.
– И мне с вами тоже, – ответила я, и это в самом деле было так.
– Лечитесь, пожалуйста, и не вздумайте возвращаться на работу, пока полностью не поправитесь, хорошо? Что бы с вами ни было – вирус, стресс, грипп, растяжение, синдром хронической усталости, – все равно вы нужны нам здоровой.
– Хорошо.
Я открыла дверь. Он помедлил на пороге, глядя на свою машину. Очень милая машина, но зачем ее рассматривать? Я ждала. Не могла же я закрыть дверь, пока он стоял на пороге, и не могла уйти, оставив дверь открытой, так что пришлось стоять, держать дверь и ждать его.
– И еще кое-что, – сказал Ян, когда я почувствовала, что рука, держащая дверь, уже начинает затекать.
– Да?
– Вы любите тайскую кухню?
Думаю, я посмотрела бы на него примерно так же, если бы он предложил мне решить алгебраическое уравнение, записав его японскими иероглифами.
– Простите?
– Тайская кухня. Очень симпатичная. Немного острая, но не такая, как индийская. Больше похожа на китайскую, хотя…
Чего? Он что, в свободное время приторговывает кулинарными книгами?
– Я знаю, что это такое. Я просто не поняла вопроса.
– Есть очень славный тайский ресторанчик около Нью-Парк-роуд. Рядом с баром «Золотоискатель», напротив…
– Я знаю. Знаю, где это. Я просто не понимаю…
– Я подумал, – сказал он, все еще глядя на свою машину, потом повернулся ко мне и выпалил: – Я подумал, не захотите ли вы сходить туда. Как-нибудь вечерком.
– Простите? – еще раз переспросила я.
Давай-давай, скажи по буквам. Тебе придется это сделать. Иначе я все равно не поверю.
– Со мной. Не хотели бы вы поужинать со мной? Пожалуйста.
– Это вряд ли, – сказала я.
Конечно, вряд ли, а вы что думали?
Это же просто трюк.
Надо пойти и повидаться с ней. Вести себя дружелюбно, пить ее чай, есть ее печенье, выразить свою симпатию из-за этого так называемого стресса. Привлечь ее на свою сторону, пожаловавшись на своего сына и его подружку. Похоронить труп воробья в ее саду и обменяться парочкой шуток относительно котов, выпрыгивающих из ванны. Умаслить ее. Улыбаться ей, попросить, чтобы она звала вас Яном. И, наконец, сразить ее наповал. Пусть думает, что действительно представляет собой нечто особенное. Главный босс приглашает ее поужинать с ним! Ух ты! Она тут же возомнит о себе бог весть что. Она будет не в силах поверить своему счастью. Ей будут завидовать все девочки на работе. Она будет есть у вас из рук.
Она не будет представлять для компании никакой угрозы.
Вы никогда и ничего от нее не услышите о стрессе из-за работы.
Ну так вот, дражайший Ян, я на это не куплюсь. Может, я и глупа, но не настолько. Можешь засунуть свою тайскую кухню себе в задницу. И машину туда же.
Все это привело меня в такое дурное настроение, что я чуть не откопала воробья обратно.
Кексик выглядел настолько лучше, когда Пол привез его домой от ветеринара, что было невозможно поверить в то, что еще вчера бедолаге требовалась скорая помощь. Ну, почти невозможно. Он зевнул и потянулся, когда мы вытащили его из переноски, раздраженно махнул на нас хвостом и устремился прямиком к кошачьей дверце.
– Ему можно выходить? – спросила я у Пола.
– Ветеринар сказал, что его надо подержать несколько дней на легкой диете, а в остальном все как обычно.
Кексик открыл кошачью дверцу и вылез наружу. Словно нежные родители, наблюдающие за первыми шагами своего дитяти, мы смотрели из окна кухни, как он невозмутимо прошелся по газону, остановился, понюхал землю, трижды повернулся, опять принюхался и обиженно посмотрел на нас в окно.
– По-моему, он слегка дезориентирован, – сказал Пол.
– Нет, – улыбнулась я. – Он просто не понимает, куда делся его воробей.
Утром во вторник мы все отправились на станцию, чтобы проводить Люси в Корнуолл.
– Зачем ты отпросилась с работы? – подозрительно спросила она у Виктории.
– Чтобы попрощаться с тобой, – ответила любящая сестра. – На случай, если ты уже не вернешься.
– Ну, может, я и не вернусь, – объявила Люси, – но это не значит, что ты можешь пихать свои вещи в мой шкаф.
– Девочки! – воскликнул Пол, который тянул к платформе чемодан на колесиках. – Послушайте, постарайтесь вести себя цивилизованно. Вы будете скучать друг без друга…
– Да, – пожала плечами Люси. – Как скучаешь по прыщу, когда его наконец сведешь.
– Уж кому это знать, как не тебе, – парировала Виктория.
Меня больше беспокоил тот факт, что с работы отпросился Пол. Виктория всегда ищет повод сказаться больной, но Пол другое дело. Из-за него я чувствовала себя так, словно Люси действительно покидает дом. Как будто он думает, что мы с ней можем больше не увидеться. У меня на глаза наворачивались слезы, когда я смотрела на младшенькую: возбужденную, широко улыбающуюся, сжимающую в руках билет и журнал для чтения в дороге. Она уезжает к мужчине, которого любит. Покидает нас без малейших сожалений. Так всегда и бывает, это совершенно нормально. В доисторические времена мужчина-неандерталец дал бы ей дубинкой по голове и утащил в свою пещеру в Корнуолле. В менее далеком прошлом она бы вышла замуж совсем юной и сейчас уже вела бы хозяйство и воспитывала детей. Сегодня, в нашем просвещенном обществе, она может решить свою судьбу сама. Сделать выбор. Разве не так? Или права Виктория со своей новой философией и Люси просто жертва собственных гормонов? Я с грустью смотрела на свою младшую дочь, вспоминая маленький розовый сверток, который я принесла из больницы девятнадцать лет назад; малышку в красных бархатных штанишках, бегающую по дому за своей старшей сестрой; хорошенькую девочку с двумя хвостиками, надевающую свое лучшее платье, чтобы идти на день рождения…
– Ты почему плачешь? – внезапно спросила у меня Виктория обвиняющим тоном.
– Я не плачу. Просто что-то в глаз попало.
– А как ты думаешь, почему она плачет? – к моему удивлению, рявкнул Пол. – Твоя мать будет скучать без Люси, и ты тоже, Виктория, хоть ты и не хочешь это признавать. – Он обнял меня за плечи, и это уже удивило меня до такой степени, что я чуть не подпрыгнула. – Не так уж далеко она уезжает, – мягко сказал он мне. – Ты всегда можешь поехать повидаться с ней. Это же не Австралия.