— У меня в бюро… спрятана его фотография. Возьми ее, — прошептала она.
Через несколько мгновений Ева уже держала в дрожащих руках старую фотографию. Сквозь слезы она увидела красивого мужчину с черными миндалевидными глазами — и сердце Евы вдруг радостно забилось: Лютер Амос оказался именно таким отцом, о котором она всегда мечтала.
— Спасибо, мама, — прошептала девушка.
— Мне очень горько, что ты никогда не встретишь его. Я не жду, что ты простишь меня… но прошу тебя, поверь, что я никогда, ни на миг не переставала любить тебя!
Ева верила ей. Слезы текли по ее лицу, когда она склонилась и обняла мать.
— Мама, ты должна перестать винить себя! Тетя Корнелия и дядя Льюис воспитывали меня, как родную дочь, и я благодарна им за это, — Ева вытерла слезы. — Может быть, и гораздо лучше, что ты увезла меня подальше от Макса. Я бы не вынесла его жестокостей, того, как он обращается с канаками!
— Это было ужасно. Я не могла ничего изменить, но сейчас…
— Что?
— Сейчас я, быть может, смогу что-то сделать…
Ева не желала, чтобы Летиция подвергала себя опасности.
— Мама, — сказала она свистящим шепотом, — кое-что уже сделано. Я не могу сейчас говорить об этом, а тебе в данный момент лучше успокоиться и постараться поскорее поправиться.
— Не пиши больше в газете. Это слишком опасно.
Ева покачала головой:
— Мама, ответь мне… Это Макс столкнул тебя со ступенек?
Летиция вздрогнула, впервые подумав о такой возможности.
— Я помню, что мы ссорились, и помню, что пошла на веранду. Там было темно. Я сказала ему, что ухожу от него и уезжаю в Новую Зеландию. Я забыла, что стою на самом краю, и повернулась… Да, Макс бросился ко мне, но он хотел удержать меня. Может быть, он нечаянно и подтолкнул меня еще больше, или, быть может, я наступила на платье… я просто упала…
— Надеюсь, для его же блага, что это был несчастный случай. С тех пор он вел себя как грубое животное! Я привезла сюда доктора, и он даже не впустил нас!
Летиция нахмурилась:
— Он оскорблен и озлоблен. Я тогда была возмущена, но помню, как он был ошарашен, узнав от меня, что ты не его дочь.
— А разве он не обрадовался, что я не его дочь? Мне всегда казалось, он ненавидит меня!
— Он всегда притворяется бессердечным человеком, но я помню его выражение, когда ты только начала ходить, когда ты в первый раз сказала «папа». Мне показалось тогда, что на грудь ему повесили золотую медаль, так он был горд. Я уверена, он тоже помнит, что он тогда чувствовал.
Ева с благодарностью слушала мать, но в глубине души не верила, что Макс мог так относиться к ней.
— Я думаю, мама, что тебе нельзя здесь оставаться, — сказала Ева. — Это небезопасно. Поправляйся скорее, нам нужно как можно быстрее уехать отсюда.
— Не волнуйся обо мне. Александра и Силия проследят, чтобы со мной все было в порядке. Мне нужно поговорить с ними до того, как Макс что-нибудь сам им скажет. Это справедливо, если они узнают от меня о моих отношениях с другим человеком… и о том, что ты его дочь. Попроси их зайти ко мне, когда будешь уходить.
— Конечно. Если хочешь, я могу остаться здесь, с тобой.
— Нет, тебе не стоит оставаться здесь. Но, надеюсь, мы скоро увидимся?
— Мы еще поговорим, когда ты поправишься. — Ева чувствовала смущение, она еще не успела привыкнуть к таким откровенным отношениям с матерью. — Мне, наверное, действительно нужно идти… пока Макс не проснулся. — Ева, посмотрев на фотографию отца, улыбнулась и сунула ее в карман рубашки. — Выздоравливай, мама. — Ева, смущаясь, наклонилась и поцеловала мать в щеку. Глаза Летиции увлажнились и она протянула руку к дочери.
— Будь осторожна, Ева.
Только уже выходя из комнаты, Ева поняла вдруг, что мать не назвала ее Евангелиной, и, повернувшие в дверях, улыбнулась матери.
Силия и Ева, надев плащи, шли к воротам. Дождь уже перешел в настоящий ливень, жестоко стегавший их своими тугими струями. Не дойдя до ворот двадцати футов, девушки услышали приглушенный крик. Повернувшись, они увидели, что по лужайкам к ним бежит Макс. Он был босой, в насквозь мокрых брюках и рубашке, и к его искаженному гневом лицу прилипли волосы. Макс был сильно пьян — заметно было, как он на ходу покачивается из стороны в сторону.
— О боже! — крикнула Силия, в испуге выронив ключ от ворот.
Ева, нагнувшись, шарила в луже, не сводя глаз с приближающегося Макса. Силия, не в силах двинуться с места от ужаса, смотрела на изрыгавшего ругань отца. Слов из-за расстояния не было слышно, но ясно было, что он в безумной ярости. Наконец ключ нашелся. Силия, взглянув на застывшую от ужаса Еву, внезапно словно очнулась.
— Живо! — крикнула она, схватила Еву за руку и с силой потащила ее за собой.
Девушки побежали к воротам. Силия буквально тащила Еву, изо всех сил старавшуюся не отстать. Девушки, едва не падая с ног, добежали до ворот. Силия судорожными движениями пыталась открыть замок.
— Быстрее! — крикнула Ева.
— О Боже, помоги нам! — прошептала Силия. Руки ее тряслись так сильно, что ей никак не удавалось попасть ключом в замочную скважину.
Макс упал, но уже с трудом поднялся на ноги. Взглянув через плечо на отца, Силия с содроганием увидела в его руках хлыст.
Казалось, прошла вечность, прежде чем Силии удалось открыть замок. Ева вылетела за ворота — ей хотелось бежать без оглядки, но она испугалась за Силию и остановилась. Силия захлопнула ворота.
— Давай же, Силия, пойдем со мной! — воскликнула она. — Он же убьет тебя, если ты останешься!
Держась руками за прутья ограды, Силия внимательно посмотрела в глаза сестре.
— Беги! И ради бога поторопись! Он не должен понять, что это ты!
Макс был уже близко. Ева пригнулась, втянула голову в плечи и, чувствуя себя дезертиром и трусом, бросилась в олеандровые кусты, решив остаться поблизости, на случай если Силии потребуется помощь.
— Кто это был? — завопил Макс, в бешенстве схватился за ворота и начал трясти их. Повернувшись к дочери, он выхватил ключ из ее рук и наклонился к замку, но был так пьян, что никак не мог найти замочную скважину.
— Отопри! — крикнул он Силии. — Кто это был?
Силия, повозившись с замком, отперла ворота, надеясь, что у Евы было достаточно времени, чтобы скрыться.
— Это Уоррен, папа. Только Уоррен.
Ева слышала, что голос сестры дрожит от страха. Сердце Евы замерло от волнения.
— Он просто хотел повидать меня, папа, — продолжала Силия. — Хотел поговорить о свадьбе. Ты же знаешь, как я люблю его и скучаю… без него.
Макс злобно промычал что-то нечленораздельное и с треском захлопнул ворота. Через несколько мгновений Ева услышала удаляющиеся шаги.
Сердце у нее бешено колотилось, в ушах стоял оглушительный шум. Выждав еще некоторое время, Ева с трудом перевела дух.
— Он ушел, — неожиданно раздался рядом мужском голос, и Ева подпрыгнула на месте от испуга. Высуну и голову из кустов, Ева увидела Джордана, верхом на лошади. Джордан засовывал пистолет за пояс, и Ева, содрогнувшись, поняла, что Джордан был готов стрелять в Макса при необходимости. На Джордане не было плаща — заметно было, что он довольно долго ждал под дождем.
Джордан протянул руку Еве, и она, с трудом держась на ногах, подошла к нему. Наклонившись, он подхватил ее на руки, посадил перед собой в седло и обнял за плечи. Он промок насквозь, но Ева, бессильно опустившись на его руки, совершенно не чувствовала этого. Джордан дернул повод, и лошадь быстрым шагом двинулась по дороге, ведущей в Эдем.
Глава 25
— Ева, что это?
Джордан стоял с открытым от изумления ртом и, вертя головой, осматривал комнату. Он только что вошел в гостиную, и Ева с нетерпением ждала, что он скажет. Его неожиданный вопрос встревожил ее, и она расстроенно посмотрела на Гэби.
В гостиной, столовой, кухне и еще одной комнате на первом этаже ремонт уже завершился, и перед тем, как отправиться за новой мебелью, Джордан и Ева потратили несколько дней на покраску. Гэби тем временем сшила занавески и диванные подушки, но Еве все время казалось, что комнатам недостает чего-то личного и жилого.
Дождавшись, когда Джордан отправится в город, чтобы повидать Рейчел Беннетт, Ева достала вещи родителей Джордана и провела весь день, расставляя их по дому. Она немало потрудилась, и в конце концов дом совершенно преобразился и стал походить на жилой — таким, думала Ева, он, наверное, был в прежние времена. Еве очень хотелось, чтобы Джордан одобрил ее работу, и сейчас, глядя на его растерянное и, казалось, недовольное лицо, она почувствовала, что готова провалиться сквозь землю.
— Вам не нравится? — спросила она, внезапно испугавшись, что сделала что-то не так. Ей очень хотелось сделать что-нибудь для Джордана, чтобы отплатить ему за эти последние несколько недель, счастливейших в ее жизни — в эти дни они очень сблизились. Джордан был особенно внимателен и заботлив: он радовал ее неожиданными пикниками и ночными ужинами на реке, дарил ей цветы и коробки заграничных шоколадных конфет, перенес все ее вещи в отремонтированную комнату на первом этаже, так что теперь и ей, и Тин Ян стало много просторнее. Случайно узнав, что у Евы есть маленькая коллекция морских ракушек, Джордан купил в городе огромную раковину, доверху заполнил ее цветочными лепестками и поставил в ее комнате. При виде этой раковины Ева совершенно по-детски закричала и потом долго расставляла свою нехитрую коллекцию вокруг подарка Джордана.
Проводя долгие часы в совместных занятиях по дому, окрашивая будущий кабинет Рейчел Беннетт, они вели долгие разговоры о своей жизни. Джордан узнал, что у Евы никогда не было друга и что она еще ни разу не была влюблена. Ее невинность глубоко тронула его и заставила еще раз сказать себе, что нельзя играть чувствами этой девушки.
— Не знаю, что и сказать, Ева. — Джордан оглядел комнату, буквально лишившись дара речи от нахлынувших на него воспоминаний. До него доносились какие-то звуки, видимо, это Тин Ян возилась в только что отремонтированной кухне — все точно так же, как если бы на кухне сейчас хлопотала мать. Гостиная была так похожа на то, что было десять лет назад, что, казалось, отец вот-вот войдет в дверь.
— Вы расстроены, разве нет? — спросила Ева, внимательно следя за выражением его лица. — Простите меня, Джордан. Я надеялась, что вам будет приятно…
— Я очень рад, Ева… Меня это очень взволновало… это просто ностальгия… Вы не уделите мне минутку?
Ева подумала, что, наверное, приступ ностальгии оказался слишком сильным для чувств Джордана.
— Я немедленно уберу и сложу все эти вещи, — сказала она, снимая со стола вазу. — Это не займет много времени.
— Нет! Ничего не трогайте, — сказал Джордан и поставил вазу на прежнее место. — Все великолепно, пусть так и останется!
— Вы уверены?
Джордан кивнул в ответ, сел на диван и усадил Еву рядом с собой.
— Я очень рад, что вы сделали все это, Ева. У меня бы просто не хватило духа.
— Вы действительно уверены, что вам все это не помешает? Я не хочу навязывать вам свой вкус.
— Совершенно уверен. Вы очень заботливы, Ева… как всегда. — Джордан ласково улыбнулся. — Благодарю вас! — Он нежно поцеловал ее в лоб, и Ева успокоилась.
С веранды послышался негромкий стук в дверь. Гэби пошла открывать и тотчас вернулась с несколько озадаченным видом.
— К тебе пришел джентльмен, Ева, — сказала она. Глаза у нее заискрились.
— Кто это? — спросила Ева, уверенная, что произошла какая-то ошибка.
— Ирвин… Ирвин Рид. Он сказал, что он из Gazette.
— Ирвин? Здесь?
— Да. Мне пригласить его пройти?
— Он не из тех, кто наносит светские визиты, Гэби, — ответила Ева, вставая. — Я сама пойду и узнаю, что ему нужно.
— Ирвин! Какими судьбами? — воскликнула Ева, выглядывая из-за новой двери. Ирвин стоял на веранде. Держался он как обычно — казалось, его посадили голышом в муравейник.
— Я… вы так давно не появлялись в редакции… что я отправился к мисс Фоггарти, — заикаясь от волнения, начал он и отчего-то покачал головой. Ева поняла, что от Мэри Ирвин добился немногого. — А потом… в городе я встретил Силию Кортленд. Я спросил про вас… и она сказала, что вы живете здесь, — совершенно смутившись, закончил он. То, что Ева не сказала ему, что живет в Эдеме, кажется, задело его, несмотря на то что они не были особенно дружны.
Ева вышла на веранду.
Ирвин, увидев, что она одета в розовый сарафан, а не как обычно в мужскую рубашку и бриджи, и откровенно уставился на нее. Обычной широкополой шляпы сейчас тоже не было, и Ирвин заметил, что ее волосы заметно отросли.
— Я здесь работаю. Почему вы так на меня смотрите, Ирвин? — насмешливо спросила Ева, заметив его озадаченный и смущенный взгляд. — У меня что, вторая голова отросла?
— Простите… Вы… какая-то не такая…
— Не такая? — Ева почувствовала раздражение. В последнее время всеобщее удивление при виде ее новой манеры одеваться стало раздражать ее: иногда ей даже хотелось вернуться к своим бриджам и рубашкам — впрочем, Джордану, кажется, ее новый стиль очень понравился. — Я оставила велосипед под дождем, и он заржавел, так что Джордан разрешил мне ездить в коляске, — объяснила она. — Я носила бриджи только потому, что в платье на велосипеде ездить очень неудобно.
Ирвин кивнул.
— Так вы… тут… работаете, — с нескрываемым облегчением сказал он. Уже после разговора с Силией кто-то сказал ему, что видел, как Ева вместе с Джорданом Хейлом покупала в городе новую мебель, и бедняга уже не знал, что и думать.
— Я не заходила в редакцию, так как не думаю, что меня ждет особенно теплый прием… после того, как я подвела Жюля. Уверена, он был в бешенстве, когда я не принесла статьи о праздничном вечере.
— О… нет… — Ирвин посмотрел на свои косолапые ноги. — Я все написал за вас… и отдал ему. Вы бы, конечно, написали лучше, но и моя статья сошла.
— Вы очень добры, Ирвин, — удивилась Ева. — Только, надеюсь, я не была «гвоздем» вашего репортажа.
Ирвин пожал плечами и покраснел.
— Нет. Обычная слабая водица… о модах, блюдах, которые приготовили дамы из Ассоциации сельских женщин, ну и все в таком духе.
Ева поморщилась — воображения Ирвину всегда недоставало, но Ева с облегчением поняла, что по крайней мере. Ирвину хватило такта не упоминать в заметке о семейном скандале с участием Макса.
— У Жюля сейчас дел по горло, он пишет о Комиссии по правам человека. Они уже обследовали пять ферм…
— А вы не знаете, где они были? — спросила Ева. Комиссия еще не была в Эдеме, но Джордан мог не волноваться — отремонтированным бараком для рабочих можно было гордиться.
— У Фрэнка Моррисона, у Максимилиана Кортленда. Думаю, что и у Сантини…
Ева ахнула от изумления.
— И что же было в Уиллоуби?
— Макса оштрафовали на порядочную сумму. Приказали снести старый барак и построить новый, с канализацией и кухней. Жюль говорит, что это обойдется ему в порядочную сумму.
— Он, должно быть, теперь в бешенстве… — сказала Ева и подумала о матери и сестрах. Силия сообщила ей, что мать почти поправилась, но Ева, зная, как изменчиво настроение Макса, не могла не волноваться за родных.
— Это было что-то невероятное! — продолжал Ирвин. — Жюль пошел к нему вместе с членами комиссии, он обещал подробно написать об этом визите. Сам он говорит, будто все, что он увидел в бараке, просто невозможно описать! — Ирвин замолчал.
— Боже мой, Ирвин, да не молчите вы, как трезвенник на ирландских поминках! Говорите же, что случилось!
Ирвин изумленно открыл рот. Ева тут же сообразила, что случайно употребила одну из многочисленных поговорок О'Коннора. Впрочем, выудить что-нибудь у Ирвина было действительно так же трудно, как вырвать из стены старый ржавый гвоздь.
— Я? А что вы хотите узнать?
— Да, вы! Расскажите мне подробности, Ирвин! Или я сейчас с ума сойду!
— Хорошо, — сказал Ирвин. — Жюль рассказывал, что Макс словно с цепи сорвался. Только чтобы попасть на плантацию, пришлось звать констебля Хокинса. Макс оказался вдребезги пьян и пытался помешать осмотреть бараки, едва не проткнул кого-то из членов комиссии вилами. Разумеется, констебль пытался урезонить его, даже пригрозил Максу арестом…