ОПАСНЫЙ ВОЗРАСТ
Саша
Я не думаю, что Саша хотел привлечь внимание своим самоубийством. Но с такими вещами иначе не бывает. Нельзя сохранить в тайне собственную смерть, если вам шестнадцать лет. Потому что смерть подростка всегда трагична и ужасна. А вот если вы вешаетесь в подъезде в тридцать лет, большинство людей лишь сделает круглые глаза и скажет, что вы псих.
Так что, когда Саша повесился, об этом узнали все в один миг, и сложно было сказать, чего было больше в тот момент: испуга или какого-то нездорового ажиотажа от такой новости. Само происшествие случилось в начале декабря в ночь перед его днем рождения. В квартире больше никого не было, говорят, его предки свалили куда-то по делам.
Надо в таких случаях прятать в доме все веревки, ножи и спички. В шестнадцать лет может произойти что угодно.
Сашу обнаружили днем, повезло консьержке. Она решила занести письма и увидела, что дверь приоткрыта. Это всегда подозрительно. И я иногда гадаю, специально ли Саша оставил ее незапертой.
Так вот она зашла, а потом включилось предчувствие, которое зависает в особенной тишине комнат. В ней слышатся отголоски чьей-то разрушенной жизни, и очень хочется уйти. Но приходится идти вглубь квартиры, по коридору, обклеенному голубыми обоями. Чтобы дойти до конца и увидеть тело, качающееся на люстре.
Следующим человеком, увидевшим тело,был Ян, наш одноклассник, который жил с Сашей в одном доме. Ян как раз спускался по лестнице, когда услышал крик. И он тоже ринулся в этот злосчастный дверной проем, в сердце трагедии, которая манит к себе каждого случайного человека.
Мне кажется, что Саша не из тех людей, которые любят устраивать шоу из чего-либо-то ни было. Он всегда был довольно скромным парнем, избегающим любых публичных проявлений своего существования. Вряд ли его самоубийство было продиктовано той же скромностью, но я не думаю, что он хотел широкого освещения. Я полагал, что самоубийство – это что-то очень личное.
Но в таких ситуациях есть неизбежности, и одна из них это крики консьержек. Другая - появление любопытствующих. Третья неизбежность в непередаваемом ужасе родителей, которые приезжают, чтобы узнать такую новость. В тот день я убедился в расхожей истине, что ко всему прочему, самоубийство – это еще и очень эгоистичный шаг. Своей смертью вы заставляете и других людей быть причастными к вашему уходу из жизни. Никто этого не хочет. Большинство людей избегает мыслей о смерти, потому что им хочется жить, и я их понимаю. Хотя и Сашу можно понять.
Третьим человеком, который увидел его тело в петле, был я. Я пришел к нему, чтобы поздравить и, возможно, мы потом пошли бы в кино или бы просто прогулялись вдоль речки. Вместо этого мне пришлось смотреть на его труп, и в тот момент, я почувствовал, что что-то во мне отрывается и летит в какую-то пропасть. Ту часть себя я так и не смог восстановить. Она куда-то делась вместе с Сашей.
- Ну, что скажешь? – Ян разглядывал меня исподлобья, прислонившись к стене подъезда. Вокруг ходили люди и переговаривались с недоверием и ужасом, посматривая в сторону приоткрытой двери его квартиры.
Я перевел на него взор, чувствуя, что пока мне нечего сказать. Внутри все замерло, хотя я был очень спокоен. Ян тоже не особо волновался, на губах даже скакала какая-то ухмылка. Он пытался казаться с саркастичным и невозмутимым, но это выглядело жалко.
- Представляю, каково тебе, - покачала головой он – вы, как ни как, дружили.
***
На самом деле это сложно объяснить, и я бы не осмелился назвать мое общение с Сашей дружбой. Дружбой это не было, настоящие друзья в жизни – это в принципе большая роскошь. Но мы хорошо друг к другу относились.
Это типично для каждого класса, когда изгои начинают вынужденно имитировать дружбу или просто общаться. Те, кто слабее делают это, потому что не хотят оставаться одни, ведь тогда их статус будет совсем невыносимым. В отстое всегда легче, когда вас хотя бы двое. А у нас таких было аж шестеро.
Я был из тех, кто предпочитал не подменять понятия и не называть вещи неправильными именами. Поэтому я был полнейшим аутсайдером, таких обычно сажают за самую дальнюю парту и не трогают. Я мог бы быть таким, как Саша, который получал тычки на каждой перемене, и он не возражал, ведь противопоставить ему было нечего. Но как-то так сложилось, что у меня появился вообще какой-то отшельнический статус. Они мне были не интересны, и меня тоже не трогали, хотя не обходилось без идиотских шуточек.
В первый раз мы вдруг стали общаться с Сашей прошлым летом. Все время до этого мы продолжали жить в разных мирах. Но так получилось, что наши родители сослали нас в какой-то лагерь, как всегда, полагая, что необщительные дети нуждаются в насильственной социализации. Там мы и встретились.
Я помню, что лагерь был на берегу лазурного озера, вода в котором была, как жидкий лед. Вдали виднелись бледные контуры гор, а небо переливалось всеми оттенками синевы. Большую часть времени я бродил по округе в наушниках, избегая командных игр и намеренно игнорируя походы. Мне нравилось, когда вокруг меня была лишь природа, и я чувствовал ветер на своих голых руках. В такие моменты мне казалось, что я живу другой жизнью.
И Саша делал также. Мы столкнулись в каком-то поле, да так и проторчали там целый день, валяясь в сене. Особо не говорили, он был из тех людей, с которыми получается молчать, не испытывая неловкости. А если и болтали, то о всякой ерунде, типа еда в столовой, наша гребаная школа и прочее.
За это время в лагере, мне казалось, я неплохо его узнал. Он не был слишком сложным человеком, хотя определенно в нем существовала пара закрытых дверей. Я всегда хорошо разбирался в людях, и то, что я думал о нем раньше так или иначе подтвердилось. Саша – очередной интроверт с задней парты, таких пруд пруди в каждой школе. У него неразвитые коммуникативные навыки, есть несколько комплексов, которые уже успели глубоко пустить свои корни, что не оставило ему никакого выхода кроме как закрыться в своем внутреннем мире, и так он не чувствовал боли во внешнем. Слишком мягкий, пассивный, на каком-то этапе даже инфантильный, но не лишенный понимания о сути вещей. Весь он был в своих увлечениях, так называемых странноватых хобби, которые заменяли ему друзей. Это конструкция каких-то роботов, научная фантастика и аквариумные рыбки. Не имея возможности общаться со сверстниками, вернее будучи ими отбракованным, Саша компенсировал это поглощением информации и накоплением в общем-то бесполезных, но занимательных знаний. Так, он отлично разбирался в растениях, знал названия всех рыб на латыни и перечитал всю школьную библиотеку.
Свои проблемы он обсуждать не любил, да и я никогда не лез к нему в душу. Но он был отзывчивым и в целом доброжелательным парнем. Просто у него не заладилось с другими.
Самое запоминающееся из того лета было в конце сезона. Все в лагере собрались на главной поляне, готовясь к прощальной вечеринке, а мы слиняли оттуда подальше и торчали на озере. Вода постепенно темнела, и багровый горизонт медленно сливался с небом. Мы стащили из кухни пару бутылок лимонада, который распивали вдали от всех, и это было прекрасное завершение лета. Потом, под грохочущую вдали музыку, мы бесцельно брели по пляжу, и наши ноги увязали в рыхлом, немного грязном песке. Так мы дошли до высокого забора. Кто-то из лагеря говорил, что это забор проходит и под водой и подплыть под него нельзя. Там, за ним, был дорогой пансионат, и периодически виднелись силуэты девушек в купальниках. Когда мы дошли до забора, то увидели, что это просто обычное ограждение на пирсе, и уж точно там под водой ничего нет.
- Они бы еще придумали, что по нему проходит электрошок, - поиздевались мы над глупыми слухами… и полезли.
Делать все равно было нечего, а на той стороне никого не было. Зато у них был обалденный пирс в несколько ярусов, и ничего не казалось привлекательнее в тот момент маленького ночного приключения.
Чтобы перелезть через прутья, надо было дойти до середины пирса по внешней стороне, где был довольно широкий проем. Правда, пришлось ползти несколько метров над водой, и я видел, как подо мной колыхалась темная бездна. Саша полз за мной, намертво вцепившись в прутья, и я чувствовал его страх.
- Это плохая идея, давай назад, - предложил он.
- да брось, кто нас поймает…
Тогда я не обратил внимание на его поведение. Саша был против, но все же пошел за мной. И впоследствии я узнал, что так он делал всегда. Он много чего не хотел делать, но никогда не мог сказать «нет». А окружающие этим пользовались.
И тут мне в лицо ударил свет фонаря.
Краем глаза я заметил, что Саша мигом присел вниз, и его уже не было видно. Он действовал, как член спецназа.
- Это еще что такое?
Нас засекла охрана.
- добрый вечер, - сказал я – Мы бы хотели походить по вашему пирсу.
- Пирсу?
- Ну да. Можно?
Раздался приглушенный смешок, и тот, кто был за слепящим бельмом фонаря сказал:
- ну давай, лезь, парень…
Саша чуть ожил и проследил за тем, как я поднимаюсь наверх. Там стоял охранник в форме этого пансионата. Я махнул ему рукой, тот лишь хмыкнул. Где-то сзади раздалась возня, это Саша поднимался вслед за мной.
- Только недолго, - предупредили нас.
Я кивнул и прошелся туда-сюда. Саша тоже обошел пару ярусов. Отсюда небо, усыпанное звездами, казалось ближе, а прямо над нами висела полная луна. Мы глядели то вверх, то вниз, и не могли наглядеться.
- здорово да? – спросил Саша.
Я лишь кивнул.
Потом внизу, мы уловили какое-то странное движение. Я увидел, как охранник поставил в сторону свой фонарь, и размотал удочку. Затем закинул ее в воду, и, кажется, совсем про нас забыл.
Саша наблюдал лишь за тенью, которая отбрасывали руки охранника.
- Он изображает театр теней? – был его вопрос.
- Ты что серьезно? – я чуть не рассмеялся – Присмотрись… Он ловит рыбу.
Тогда Саша перевел взгляд на темное пятно, которое было нашим проводником на этом мосту.
- а-а-а…
Я лишь усмехнулся. Саша и впрямь был не от мира сего. Из всего на свете, он подумал про театр теней, хотя стоило лишь присмотреться, как стало бы понятно, что все куда прозаичнее.
Мы попрощались с охранником и вернулись в лагерь. Та маленькая авантюра так и осталась нашим единственным общим секретом. На обратном путимы сели рядом в полупустом автобусе, и между нами возникло чувство какой-то общности. Возможно, тогда мы действительно были друзьями, на одну ночь.
А потом к нам подсадили какой-то христианский детский лагерь, и остаток пути мы провели среди молящихся детей и женщин, читающих Библию. За это время мы лишь заговорили один раз.
- Слушай, Серый… А как тебе хватило духу так нагло попроситься на пирс?
Я перевел на него взгляд, и, похоже, его действительно интересовал этот вопрос.
- Да не знаю. Ляпнул первое, чтопришло в голову.
- И ты не боялся?
- Ну не в воду же нам прыгать…
- ну да, - согласился Саша.
По приезду мы разъехались по домам, но с тех пор периодически виделись. Мы торчали в местном торговом центре на фуд-кортах, где обычно маялось полшколы, обсуждали какие-то отстраненные от нашей жизни вещи. Мы никогда не говорили откровенно. Возможно, не доверяли друг другу, или же просто не видели в этом смысла. То время, на берегу лазурного озера, было лучшим из всего того, что мне довелось пережить с Сашей. А потом наше общение вдруг приобрело привкус какого-то плохо скрываемого отчаяния. Дружба от безысходности? Тогда это и не дружба во все.
Возможно, именно благодаря Саше, я понял, как я на самом деле боюсь и ненавижу одиночество.
***
- А что ты так скалишься? – поинтересовался я, тоже прислоняясь к стене.
Пальцы на автомате нащупали в кармане куртки пачку сигарет, и я вытащил ее.
Улыбка Яна на мгновение погасла.
- А ты больно дерзкий. Что в штаны не наложил при виде трупа?
Я закурил и выпустил в потолок струю дыма.
- А ты? – спокойно поинтересовался я в ответ.
Ян поморщился и тоже вытащил сигареты. Нам в тот момент было наплевать на консьержку, а ей на нас.
- Такое дерьмо… - непонятно к чему сообщил Ян – И зачем… ты… знаешь?
- Нет.
- но вы же дружили.
- Он что должен был мне позвонить, прежде чем полезть в петлю?
- Я в том плане, что может у него были какие-то проблемы.
Я потер переносицу большим пальцем и честно ответил:
- Я не знаю.
Губы Яна скривились, обнажая щель между зубами, и он недовольно вопросил:
- да что вы за друзья, мать вашу?
- Мы ими и не были.
- да не гони. А впрочем какая разница…
И он покачал головой. Я не понимал, почему торчу с этим придурком на этой лестничной площадке. Почему бы сейчас не сорваться с места и не понестись прочь, по промозглым улицам, вдоль бесконечных витрин? Почему бы мне сейчас не оказаться на каменной дамбе над замерзшей рекой, там где ветер и ни души? Возможно, Ян прочитал что-то в моем взгляде, отчего в его лице зажглось какое-то сальное любопытство.
- Ну, теперь прикинь, что начнется. Как все на уши встанут.
- У вас же нет других развлечений.
- Что значит у нас? – на его лице опять проступило знакомое саркастическое выражение – Кто это вообще мы?
- Вы – это сборище извращенцев, которые считают, что смерть какого-то неудачника – это повод потрындеть и поржать.
- Все так делают. Не плакать же нам по нему. Он мне лично никто.
- Так приятно притворяться циниками? – я не упустил случая поддеть его еще раз.
- Цинизм – это нормально. Сейчас такое время, когда нет ничего святого, - со знающим делом заявил он, и его взгляд сощурился.
- Это ваш страх, - я почувствовал, что губы плавно изгибаются в усмешке – Вы смеетесь и делаете вид, что вам все равно. Лишь бы не думать о том, что на самом деле вам до чертиков, до жути страшно, что смерть рядом.
- Да пошел ты, - Ян слегка поперхнулся – Ты вообще больной на всю голову! Ты еще хуже, чем Саша. Тот хоть как-то пытался быть нормальным, а ты просто отморозок.
- Зато я делаю, что хочу, - пожал плечами я.
Я не стал докуривать и затушил сигарету о край урны, а затем выкинул ее.
- Типа не такой, как все, - оскалился Ян – Весь такой вне стереотипов и правил.
- Иди на хрен, - посоветовал ему я.
Он что-то крикнул мне вслед, но я уже не слышал. Последнее слово я оставил за ним, мне было не интересно продолжать этот разговор дальше. Быстрым шагом я спустился по лестнице и вышел на улицу. Был обычный пасмурный день, пропитанный талым грязным снегом и выхлопными газами. Где-то позади меня был Ян, консьержка и кто-то еще. До свидания, Саша. Прощай.
***
В этом городе все улицы похожи друг на друга. Хотя на первый взгляд кажется, будто в центре кипит жизнь, сверкают огни и возвышаются какие-то амбициозные новостройки, в то время как на окраине можно наткнуться лишь на ровный ряд безликих жилых блоков и автостоянки. Тут вообще любят автомобили. И заправочные станции на каждом углу. Люди не успевают обзавестись приличным заработком, но уже приобретают тачку. Поэтому в этом городе уйма пробок, и машины лезут друг на друга на каждом углу.
Я живу тут с рождения, но никогда не чувствовал себя, как дома. Я не люблю этот город. В нем грязно, пыльно и стоит атмосфера какого-то кислого застоя. Иногда чувство ненависти к этому месту настолько сильно, что я чувствую тошноту. Мне хочется блевануть, а потом броситься в бега.
Тем не менее, на улицах я провожу времени больше, чем дома. Просто, когда идешь, кажется, будто что-то меняется. Я двигаюсь, улицы сменяют друг друга, что-то становится иным.
Я люблю ходить пешком. Я исходил весь город вдоль и поперек. Чаще всего меня можно найти где-нибудь в новых районах, там пока мало людей. Там пусто и постоянно идет стройка. Я брожу по пустырям, шатаюсь под мостами вонючей городской речки, которая зимой превращается в серый гигантский арык, взбираюсь на дамбу и торчу там много часов. С дамбы мне открывается вид на длинный извилистый путь реки, который начинается где-то в горах и пересекает полгорода. В эти мгновения я бываю даже счастлив, потому что чувствую ветер, и он говорит мне, что придет день, когда все изменится. И мир вокруг, и я сам.