Вечером мне звонит мама:
– Тебе не кажется, что пора что-то подыскивать?
– Что подыскивать? – я делаю вид, что не понимаю. Словно этот разговор не повторяется по меньшей мере дважды в неделю.
– Работу. Я послала тебе приложение к газете. Ты ведь хотела его просмотреть?
– Мама, Элли пойдет в школу только через шесть месяцев.
– Бет, ты прекрасно знаешь, что начать поиски заранее не повредит. Не забывай, сколько времени ты потратила тогда, – слово «тогда» она произносит с нажимом и укоризной, этот ее тон я не выношу.
Тогда – это моя другая жизнь. Тогда я окончила университет, и весь мир лежал у моих ног, мои мечты простирались передо мной точно непаханое поле, сияющие огни Сити манили к себе, а мой диплом, предмет страстного вожделения, награда за тяжкий труд, обещал открыть передо мной головокружительные перспективы. Меня ждала работа с огромной зарплатой и потрясающим страховым пакетом. Я предвкушала, как потенциальные боссы будут валяться у меня в ногах, умоляя хотя бы денек поработать в их компании.
Сходив на несколько десятков собеседований, я прекратила рассылать резюме и поступила на временную работу.
– Почему? – спросила мама.
– Потому что все это меня достало. Потому что у меня больше нет сил. Потому что я в отчаянии. Я не представляла, что меня ждет. И потому что карьера меня больше не интересует. Я хочу ребенка.
– Ребенка? – воскликнула моя мать.
– Ребенка? – воскликнули мои друзья.
– Ребенка? – воскликнул Дэниел.
Зачем было отдавать столько сил учебе, жертвуя всем остальным? Если все, что тебе нужно, это ребенок, можно было окончить школу и в шестнадцать лет присоединиться к армии юных мамочек с колясками, что выстаивают нескончаемые очереди за пособиями.
Зачем женщины добивались равных прав для таких, как ты, приковывая себя к рельсам? Зачем твоя мать лезла вон из кожи, стараясь дать тебе достойное образование, не позволяя тебе прогуливать школу и усаживая тебя за уроки, когда тебе хотелось гонять на велосипеде? Если ты намерена следовать животным инстинктам, как неграмотная крестьянка из африканской деревни, твои родители могли бы просто продать тебя богатому мужу, когда ты достигла половой зрелости, и дело с концом.
– Но, мама. Ты сама говорила, что образование никуда не денется. Говорила, что, если я захочу иметь детей, мое образование пойдет им только на пользу. Ты говорила, что диплом – это путевка в жизнь, и она бессрочна, и если моя карьера прервется, меня всегда с радостью примут обратно…
– Твоя карьера не может прерваться, – сухо ответила мать, – пока у тебя нет никакой карьеры.
Вот что стоит за тогда, которое произносится с бесконечным укором. Тогда я сдалась, стала перебиваться временными заработками – набирала тексты, занималась регистрацией документов, – а потом собирала листки учета отработанных часов и чеки, которыми мне платили зарплату, и… прекратила принимать противозачаточные таблетки. Тогда я решила действовать на свой страх и риск, я убедила своих друзей, что все обдумала, я убедила свою мать, что приняла зрелое и взвешенное решение сначала родить ребенка и лишь потом заняться карьерой… я убедила Дэниела, что в двадцать пять лет он хочет стать отцом.
Все это было до появления Элли.
Теперь все иначе. В первую очередь я должна думать об Элли и лишь потом – о себе.
– Я не собираюсь выходить на работу, пока Элли не пойдет в школу, – говорю я твердо, тверже, чем обычно. Внезапно моя уверенность в себе крепнет, и знаете почему? Я вспомнила о том, что решила в квартире Алекса Чапмэна. Я знаю, что я буду делать.
– И потом, у меня есть кое-какие наметки, – роняю я небрежно. – Мои планы немного изменились.
– Господи, – вздыхает моя мать. – Надеюсь, ты не собираешься рожать второго?
Не знаю, как удается людям – например, Фэй или моей матери – справляться с двумя или тремя детьми. Я трачу все силы на одного ребенка, и порой мне кажется, в моей жизни не осталось ни кусочка, который не принадлежал бы Элли. Я целиком в ее власти. Даже когда она спит, даже когда она в садике или у Фэй, я чувствую, что она управляет моей жизнью, она делает за меня выбор и принимает решения, она определяет, что я могу делать, а что нет, куда я могу пойти, а куда нет, с кем мне встречаться, что есть, когда спать и о чем думать. В основном я думаю о ней. Оставляя ее у Фэй, я беспокоюсь, что она вырастет с обидой на мать, которая проводила с ней так мало времени в годы становления ее личности. Меня тревожит, что она не встречается с отцом. Меня волнует, что она проводит столько времени с Джеком и успела возненавидеть его. Меня беспокоит, любят ли ее дети в садике, может быть, она слишком много командует или, наоборот, чересчур застенчива. Я переживаю, не слишком ли она крупная или маленькая для своих лет, понравится ли ей в школе и поступит ли она в университет. Сделает ли она карьеру или будет перебиваться временными заработками? Встретит ли она того, кто полюбит ее и захочет, чтобы она родила ему ребенка? Удастся ли ей взять ссуду и купить дом? Господи! Ей всего четыре, а я думаю о том, что будет бог знает когда.
– Тебе всего двадцать девять, – говорит моя мать. – Ты еще успеешь нарожать кучу детей.
– Мама, я не собираюсь заводить второго ребенка. И даже если бы собралась, я не желаю иметь дело с мужчинами, понимаешь? Я не хочу секса. А без этого детей не бывает.
– В наши дни возможно все. Оплодотворение в пробирке. Суррогатные матери. Все что угодно. Но у тебя еще предостаточно времени. Теперь рожают и в пятьдесят.
Почему мы завели этот разговор? С чего она взяла, что я этого хочу?
– Я скорее отрежу себе голову, чем заведу еще одного ребенка. Представить не могу, как можно в здравом уме завести нескольких детей. Конечно, я не имею в виду вас с папой, – поспешно добавляю я.
Третий ребенок: у нас уже есть мальчик и девочка, хотим попробовать еще раз.
Зачем? Они надеялись, что получится что-нибудь новенькое? Собака? Кролик? У них получилась я. Теперь нас трое: мой брат – адвокат, моя сестра – врач, и я – уборщица.
Наверное, за детей волнуешься всю жизнь.
Когда я уже укладываюсь спать, звонит Фэй.
– Я все уладила, – сообщает она.
– О чем ты?
Я слегка не в себе после изучения выписки из банковского счета. В этом месяце я больше не притронусь к кредитке. Совсем. Даже если увижу, что туфли, которые понравились мне в «Фэйс», те самые, с ремешками и открытым носком, продаются со скидкой, я не поддамся соблазну. Да и на что они мне? Где я буду щеголять в туфлях с открытым носком? Они будут без толку пылиться в шкафу, насмехаясь надо мной, а мне придется с трепетом следить, что творится у меня на счете. Элли тоже нужны новые туфли, но это другое, без этого не обойтись. Но я все равно не притронусь к кредитке. Я раздобуду наличные. Во что бы то ни стало.
– Пятница, – нетерпеливо говорит Фэй. – Я обо всем договорилась. Саймон останется с детьми. А мы сходим куда-нибудь, как договаривались. Выпьем. Или придумаем что-нибудь еще.
Мне нужны деньги на туфли для Элли. А не на выпивку. Я – мать, у меня есть обязательства. Я не могу пропить заработанные деньги и допустить, чтобы моя дочь ходила босой. Я и глазом моргнуть не успею, как сюда набегут работники социальной службы, а в местных газетах появятся заголовки: «МАТЬ СИДИТ В БАРЕ, А ЕЕ ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ДОЧЬ ХОДИТ В РВАНЫХ ТУФЛЯХ».
– Я не могу. Сейчас у меня нет такой возможности.
– Бет, брось, только по паре пива! Ты же сказала, что Луиза заплатила тебе больше, чем обычно.
– Эти деньги нужны мне для Элли. Я должна купить ей туфли. Я забыла.
– За туфли расплатишься кредиткой. Тоже мне проблема! Ты что, превысила кредит?
– Нет. В том-то и дело. Они его опять увеличили.
– Они всегда так делают, если вносишь деньги вовремя. Здорово! Значит, ты можешь купить туфли и снять немного денег, чтобы выпить.
– Нет. Не могу. Потом мне с ними не рассчитаться. Ни за что, Фэй. – Я начинаю злиться. Что она понимает? Она не представляет, как я живу. У нее есть Саймон, он в любой момент дает ей столько денег, сколько нужно. Ей не приходится сидеть по ночам и проверять банковские распечатки, подсчитывая на полях, хватит ли денег, чтобы оплатить счет за электричество и купить стиральный порошок. – Ты не понимаешь, – резко бросаю я.
Меня подмывает добавить еще кое-что, но мне не хочется ссориться.
– Нет, понимаю, – тихо говорит она. – Я знаю, что ты так думаешь, но тебе это только кажется. Я все понимаю.
– У тебя нет моих проблем.
– Ты права. Но это не значит, что я не вижу твоих.
Мое раздражение мгновенно улетучивается.
– Извини.
Она моя подруга, моя самая близкая подруга, которая изо дня в день присматривает за моим ребенком и не берет за это ни пенни. Она никогда не жалуется и не говорит: «Извини, сегодня не получится. Я не спала всю ночь, потому что мой сын капризничал, у меня болит голова, дома черт-те что, и для полного счастья мне не хватает только еще одного ребенка». Когда Дэниел ушел и я в истерике позвонила ей, она, не раздумывая, примчалась, чтобы поддержать меня. Мы вместе учились в университете, вместе отходили нашу первую беременность. Мы знавали друг друга в лучшие и в худшие времена. Мы понимаем друг друга почти без слов.
– Извини, – повторяю я. – Просто я проторчала весь вечер над банковской распечаткой. Это просто ужас.
– Ты можешь взять еще работу? Днем? Или вечером? За Элли я присмотрю.
– Нет. – Я и так ее не вижу. Скоро она будет считать своей матерью Фэй. – Ничего. Скоро она пойдет в школу. Я справлюсь. Наверное, я не в духе из-за того, что не могу купить себе те туфли в «Фэйс».
– Те самые, с открытыми носками?
– Все равно мне некуда их надеть, так какой смысл?
– Смысл в том, чтобы доставить себе радость. Мы все этого заслуживаем. Если себя не баловать, жизнь будет мрачной и серой.
– Ладно… уговорила, давай сходим выпить в пятницу.
– Я угощаю…
– Ни за что. Ты права, не разорюсь же я из-за пары бутылок пива. Помнишь, как мы в первый раз пошли в бар?
– И денег хватило на полпива на двоих…
– Мы не смогли наскрести даже на порцию чипсов…
– А старый бармен сжалился над нами и налил нам еще одну кружку!
– Наверное, старому бармену было не больше тридцати! – замечаю я, и мы смеемся, а потом разом умолкаем.
Нам обеим скоро исполнится тридцать.
Какой я представляла себя в тридцать лет? Каким я видела свое взрослое будущее, когда сидела на лекциях по социологии, мечтательно глядя в окно?
Я твердо знала, кем хочу стать, и не сомневалась, что, даже если у меня ничего не выйдет, я все равно буду Кем-то, а не Бог-Знает-Кем. Я ни за что не буду такой, как все. Когда в моей жизни появился Дэниел и мы стали жить вместе, мы были убеждены, что будем необыкновенной парой. Мы считали, что нам предначертано исключительное будущее. Мы никогда не станем занудами, никогда не поселимся в пригороде и не будем выплачивать закладные. Мы не будем работать с девяти до пяти, мыть машины по воскресеньям и стричь лужайки, как наши соседи. Мы не будем ссориться – мы будем не такими, как все. Мы будем друзьями и единомышленниками.
– Мы думали, что никогда не станем занудами, помнишь? – шепчу я в трубку и чувствую, как у меня в груди набухает огромный ком, наполняя меня невыносимой болью.
– Мы не зануды! – возражает Фэй. – О чем ты говоришь? Какие же мы зануды? У нас все впереди!
– Ты полагаешь?
– Конечно! Брось, не унывай, в пятницу вечером покажем всем, на что мы способны…
– Не думаю, что я к этому готова…
– Еще как готова, – решительно говорит она. – Приведешь себя в порядок, выпьешь кружку пива и станешь человеком.
– Ну, раз ты так считаешь…
Я соглашаюсь только ради Фэй.
Пятница
Честно говоря, все складывается не так плохо. Из-за Элли мне очень хотелось, чтобы неделя прошла хорошо. Сейчас середина полугодия, и она не ходит в садик. Каждый раз, когда в садике каникулы, я обещаю себе, что мы будем проводить много времени вдвоем, мать и дочь, гулять на свежем воздухе, любоваться цветами и пересчитывать разные предметы. Будем читать книжки и играть в супермаркете в «Обмануть всех» [1], чтобы она могла выучить буквы. На самом деле утром я заталкиваю полусонную дочь в машину, по дороге она обычно хнычет, что я не дала ей съесть или надеть то, что она хотела, потом я высаживаю ее у Фэй, которая присматривает за ней, пока я не закончу работу. После работы я возвращаюсь к Фэй, и мы пьем кофе с сандвичами, надеясь, что девочки поиграют спокойно еще какое-то время и при этом не убьют Джека.
Но на этой неделе я сделала над собой титаническое усилие. В среду, закончив уборку у Дотти (Хиллсайд-авеню), я взяла ее пса и вернулась с ним к Фэй, чтобы Элли и Лорен могли с ним погулять. Для того чтобы должным образом оценить мой подвиг, нужно немного знать Тоссера. Тоссер – так зовут собаку Дотти – настоящее чудовище. Дотти взяла его щенком у вдовы пьяницы-шотландца, который, подзывая пса, обращался к нему не иначе как: «Эй, ублюдок!» Однажды хозяин собаки, изрядно набравшись, упал в канал и утонул. Его жена жаловала собаку не больше мужа и очень обрадовалась, узнав, что Дотти хочет завести щенка. Обычно я гуляю с Тоссером в среду утром. Сама Дотти страдает артритом, ей тяжело ходить, и она считает, что псу время от времени нужно размяться. Вообще-то, беспокоится она напрасно, – бросаясь на мои ноги и пытаясь вцепиться мне в горло, Тоссер устраивает себе такую разминку, которой вполне хватит на неделю. По неведомой причине дети считают его очень милым и обожают с ним гулять, поэтому в эту среду он разминался вдвое больше обычного. Мало того что паршивец атаковал меня утром, когда его удовольствие оплачивается, при этом до конца дня мне пришлось вести разговоры в духе приведенного ниже:
– Мамочка, почему мы тоже не заведем собачку?
– Потому что они очень дорого стоят.
– А если я отдам тебе деньги из моей свинки-копилки, мы сможем купить собачку?
– Нет, этих денег на собачку не хватит. Всех копилок на свете не хватит, чтобы купить собачку.
– А почему мы не можем взять к себе Тоссера?
– Потому что его хозяйка – Дотти. Кроме того, Тоссер – подлая и жестокая тварь, он искусал мне все ноги, и даже если меня озолотят, я не пущу его к себе в дом.
– Но ты говорила, что Дотти не может с ним гулять, потому что у нее болят ноги…
– Но она все равно его хозяйка.
– Тогда я спрошу у Дотти, может быть, она согласится его отдать.
– Нет, не спросишь. Собаки у нас не будет.
– Но я хочу собаку! Я люблю Тоссера, мамочка! Я хочу такую собаку, как Тоссер! Я хочу собаку…
– Хватит про собаку! Не желаю больше этого слышать! И про чертова Тоссера не хочу слышать!
– Мамочка, ты злая!
Где мои прекраснодушные планы.
В четверг, прибрав Сельский домик, я веду Элли и Лорен в бассейн. Так я могу хоть немного отблагодарить Фэй и позволить ей передохнуть, если, конечно, ей удастся на часок-другой утихомирить Джека.
– Джек идет купаться! – басом заявляет Джек, наблюдая, как я укладываю в сумки девочек полотенца и купальники.
– Нет, Джек, – мягко говорит Фэй.
– В другой раз, Джек, – лицемерно добавляю я.
– Ты очень противный! – безапелляционно объясняет ему Лорен. – Все время орешь.
Джек немедленно заходится криком.
– Вот видишь! – удовлетворенно говорит Лорен.
– Жаль, что он все время плачет, – говорит Элли. – Если бы он не плакал, мы бы взяли его, да, мамочка?
– Да, детка.
Не исключено.
Плавание в бассейне с двумя четырехлетними девочками – не самое увлекательное занятие. Можете мне поверить. Мы отправляемся в лягушатник. Элли плещется с надувными нарукавниками, Лорен недавно научилась плавать без них – каждую субботу она ходит в бассейн с отцом. Элли завидует ей, она стаскивает нарукавники и тут же захлебывается. Наглотавшись воды, она начинает плакать и еще больше злится на Лорен, которая, похваляясь своим умением, плавает вокруг. Я то прикрикиваю на Лорен, чтобы та прекратила хвастаться, то напускаюсь на Элли, чтобы она не снимала нарукавники и не утонула.