Все, что здесь есть, я оставлю себе и не стану делиться с ней.
Она предательница.
Самая настоящая предательница.
Непонятно, почему я плачу?
В четверть первого я укладываю в багажник набитые пакеты.
– Мне пора, – говорю я Луизе. – Но я приеду в четверг, чтобы продолжить. Я возьму свой ключ. Если ты будешь на работе, просто сложи все в гостиной, как сегодня. Потом я отберу то, что можно отвезти на распродажу.
Она обнимает меня:
– Ты – настоящее сокровище.
– Нет. Не я. Ты не представляешь, как я благодарна тебе за все эти чудесные вещи для Элли.
– Я рада, что они попали в хорошие руки.
Когда я прихожу в садик, дети еще не одеты. Элли замечает меня из окна.
– Почему пришла ты? – подозрительно спрашивает она. – Где Фэй? Сегодня мы поедем домой с тобой?
– Ты поедешь со мной.
– А Лорен?
Растерянная Лорен стоит рядом.
– Твоя мама скоро приедет, Лорен, – говорю я.
Она озадачена. Элли вне себя.
– Идем, Элли. – Мне хочется уехать, пока не появилась Фэй. – Идем же!
– Почему? Почему, мамочка? – Дочь переходит на крик. – Почему Лорен не едет с нами? Почему она должна ждать Фэй? Почему я не еду с Лорен? Куда мы едем? Почему ты не на работе?
Мне следовало это предвидеть и обсудить раньше, но вы знаете, как обычно бывает, – времени всегда не хватает. Ты надеешься, что, когда настанет час, удастся обойтись без скандала. Но скандал неизбежен, потому что дети все понимают. Мы стараемся, чтобы они росли смышлеными и чуткими. Изо дня в день мы делаем все, чтобы они стали умнее, проворнее, любознательнее, учим их рассуждать и думать. А после этого мы требуем, чтобы они безропотно подчинялись. И страшно недовольны, если они не желают слушаться.
– Садись в машину! Шевелись! Хватит задавать вопросы! Делай, что тебе говорят!
– Нет! Не пойду! – кричит Элли, топая ногами.
– Я хочу с тобой! – Лорен начинает плакать.
– Не пойду!
– Я с тобой!
– Не пойду!
– Я с то…
– Что здесь происходит?
Отлично. Это Фэй.
Дети бросаются к ней, точно она их последняя надежда и опора, и от этого у меня на душе становится совсем гадко.
– Пойдем, Элли, – говорю я. – Идем в машину.
Она не слушает меня, уткнувшись в живот Фэй.
– Бет… – начинает Фэй. Она пытается подойти ко мне, но девочки вцепились в ее ноги и буквально повисли на ней. – Лорен, Элли! Перестаньте! Да что с вами?
– Бет говорит!..
– Мамочка сказала!..
– Я забираю Элли домой, – вмешиваюсь я, прежде чем мне успели предъявить обвинение в жестоком обращении с детьми. – Попрощайся с Лорен, Элли.
– Дети не виноваты, – мягко говорит Фэй.
Я делаю вид, что не слышу ее.
– Тебе не кажется, что следует быть… взрослее?
Я смотрю на нее с недоумением. Взрослее? Так, значит, она ведет себя как взрослая? Оказывается, морочить голову лучшей подруге – значит быть взрослее?
– Нет, – коротко говорю я.
– Зачем расстраивать детей? – сердито спрашивает она.
Она сердится? По-моему, сердиться должна не она, а я.
– Это твоя вина, – огрызаюсь я.
Девочки прекратили рев и слушают наш разговор, вытаращив глаза.
– Вы ссоритесь? – удивленно спрашивает Элли.
– Нет, – резко говорю я. – Я сержусь на тебя, потому что ты не слушаешься. Идем в машину!
– Нет, ссоритесь, – возражает Лорен, наблюдая за реакцией Фэй. – Вы ссоритесь! А нам говорите, что ссориться нельзя!
– У нас все в порядке? – раздается певучий голос Пэт, воспитательницы группы, которая пробирается к нам через толпу детей, натягивающих пальто и ботинки. – У нас проблемы? Нам нужна помощь?
Это еще одна забавная манера женщин, которые работают с маленькими детьми. Вы замечали? Они называют всех «мы». Мы пьем молоко? Мы умеем завязывать шнурки? Нам не нужно в туалет? Мы не намочили штанишки?
– Нет! – кричу я через всю раздевалку, не желая, чтобы она приближалась. – У нас все в порядке, спасибо, Пэт.
– Все нормально, – подтверждает Фэй.
Как только мы намочим штанишки, немедленно сообщим, большое спасибо.
Пэт уходит обратно в класс. Почти все дети с родителями уже вышли за дверь. До свидания, Джеймс, до свидания, Тамсин. До завтра. Не забудь мои рисунки, мамочка! И мою модель трактора! Можно, Кэти придет к нам поиграть, мамочка? Мамочка, можно мне покататься на велосипеде, посмотреть мультики, съесть конфету, полететь на луну, можно, мамочка?
Становится тихо.
– Вы ругаетесь, когда мы ссоримся, – напоминает Лорен, укоризненно глядя то на Фэй, то на меня.
– Мы не ссоримся, – как можно спокойнее говорю я. – Просто… пока мы не хотим общаться.
– Ты уверена? – спрашивает Фэй.
– Да, – я смотрю ей в глаза. – Я сама могу присмотреть за Элли… пока.
– Ты уверена, что справишься? Подумай, Бет, – ее голос звучит сдавленно.
Я чувствую боль, точно наши сердца соединены нитью, которая натягивается все туже и туже и в любой момент может с треском лопнуть.
– Справлюсь.
– Понятно.
Она берет Лорен за руку.
– Идем, Лорен. Джек ждет нас в машине. Наверное, он уже посинел от крика.
– Но, мамочка! Почему Элли не может поехать с нами?
– Мамочка! Я хочу с ними! – снова хнычет Элли.
– Нет! – рявкаю я. – Хватит! Вы играли вместе все утро и завтра увидитесь снова. Прекратите обе!
Девочки снова разражаются дружным ревом.
– Молодец, – сухо констатирует Фэй, увлекая за собой Лорен. – Давай будем наказывать детей…
– А кто виноват?
– Разумеется, я. Это же я превратилась в чудовище.
Она усаживает рыдающую Лорен на заднее сиденье рядом с Джеком, который просыпается и присоединяется к реву сестры.
Элли притихла на заднем сиденье машины, но сидит мрачнее тучи. Я начинаю открывать дверь, и в эту минуту ко мне подходит Фэй. Она дотрагивается до моего плеча.
– Я не хотела, – говорит она. – Я не думала, что так получится.
– Значит, «так вышло»? – презрительно спрашиваю я.
– Да. Именно так.
– И ты «ничего не могла поделать»?
– К сожалению.
– Слушай, перестань! Эту муть я даже слушать не желаю. – Я смотрю на нее с отвращением. Не могу поверить, что передо мной та разумная, чуткая женщина, с которой мы знакомы десять лет. – Я хочу знать одно. С каких пор? Когда это началось?
– Три с половиной месяца назад.
Просто невероятно. В ее голосе нет и тени раскаяния или сожаления о том, что она меня обманывала. Вместо этого она смотрит на меня отвратительным мечтательным взглядом. Все слюнявые открытки на Валентинов день, все приторные картинки на обертках от шоколадок и в рекламах белья, все песенки о любви, напоминающие сопли на меду, – все это слилось в одну-единственную бессмысленную и неуместную улыбку. Мне хочется ее ударить.
– Мы познакомились на приеме у врача, – говорит Фэй, и ее глаза затуманиваются.
Меня сейчас стошнит.
– Я сдавала кровь, а он пришел делать прививку от гепатита.
Как романтично.
– И… мы… мы случайно разговорились. И мы оба… нас точно ударило. Нам хотелось сказать друг другу так много, что мы решили встретиться снова.
Она улыбается мне, и я ненавижу ее за эту улыбку. В этой улыбке – жалость, точно она знает, что мне ее не понять. В самом деле, где уж мне?
– Это было… – она замолкает, чтобы усилить впечатление, – такое чувство, словно это наша судьба.
Я сбрасываю ее руку со своего плеча и рывком открываю дверь машины.
– Никогда не думала, – тихо говорю я, – что ты будешь городить такую несусветную чушь.
– Это плохое слово, – сопя, заявляет Элли. – Я знаю.
Вторник
Утром Элли бросается к Лорен с таким видом, как будто они не виделись целую вечность. Взявшись за руки, они весело болтают и возбужденно перешептываются, точно вместе отправляются в увлекательное путешествие. Вчерашние слезы забыты, словно ничего не случилось. Они устремляются к столу с пластилином и цветной бумагой. Как я завидую их способности оправляться от потрясений и жить дальше. В какой момент жизнь перестает быть простой и понятной? В каком возрасте мы начинаем все усложнять? В семь? В десять? В тринадцать? Неужели без этого не обойтись?
– Так ты не хочешь, чтобы я забрала Элли? – холодно спрашивает Фэй, сталкиваясь со мной в дверях.
Умильные улыбки и затуманенные глаза исчезли без следа, после того как я назвала это чушью.
– Нет, спасибо. Я приеду за ней сама.
Прежде чем я придумала, как все устроить, мне пришлось поломать голову. В двенадцать пятнадцать я выеду с Окли-Корт, заскочу в садик, заберу Элли и вместе с ней поеду назад в Окли-Корт, где она будет сидеть тихо, смотреть телевизор Алекса Чапмэна и есть сандвичи, которые я приготовила дома у Алекса в оплаченное им время и положила в коробку для ланча. Не тратить же даром время. Бо?льшую его часть я провожу за компьютером, работая над сценарием. Саму уборку я решила отложить на конец дня, когда со мной будет Элли. Так я смогу сосредоточиться и спокойно поработать, пока я одна.
Я открываю дверь дома 4-а по Окли-Корт, сбрасываю туфли у входа (полы здесь куда чище, чем мои подошвы), иду на кухню приготовить себе чашку кофе и спешу к компьютеру.
Компьютер стоит в маленькой комнате, которую Алекс использует как кабинет. Хотя это нежилая комната, она в таком же безупречном порядке, как и вся квартира. Все стоит на своих местах, никаких коробок с ненужным хламом, запасных одеял и подушек, сложенных в углу, старых абажуров или сумок с книгами, которые бог знает с каких пор ожидают отправки в магазины «Оксфам» [3], ничего, что обычно лежит в комнатах, где никто не живет. Здесь стоит только стол с компьютером в первозданном состоянии, словно им никто ни разу не пользовался. Никаких дисков с компьютерными играми – на столе только самое необходимое. Здесь аккуратно разложены пара запасных картриджей для принтера, коробка дискет и пачка белой бумаги формата А4. Бумаги в этой пачке не убывает, значит, он ей не пользуется. Зачем покупать компьютер, если он тебе не нужен? Но я не жалуюсь. Я пользуюсь случаем. Я не прикасаюсь к бумаге и принтеру, написанное я сохраняю на собственной дискете. Наконец-то я занимаюсь тем, чем хотела заниматься всегда, и если бы я увидела Алекса Чапмэна, я поблагодарила бы его от всего сердца. Но, к сожалению, я не могу это сделать, ведь тогда он узнает, чем я занимаюсь в его квартире, которую должна убирать.
Я всегда хотела писать. Мы говорили об этом все время – Дэниел и я – еще в университете. Он хотел писать романы, а я – сценарии для телевидения. Мы оба собирались стать богатыми и знаменитыми и поселиться в какой-нибудь жаркой стране, где не нужно платить большие налоги. Мы будем давать интервью в разных телешоу и фотографироваться для журнала «Хэлло!». Это было у нас постоянной темой для шуток – мы старались превзойти друг друга в изобретательности, строя планы на будущее, когда станем купаться в богатстве и славе.
– Каждый вечер мы будем устраивать приемы и приглашать разных знаменитостей, – говорила я.
– Лучше банкеты. Каждый вечер мы будем устраивать банкет, – говорил он.
– У нас будет по две машины. Спортивная и джип.
– Почему только по две? Тебе не хватает размаха. А как насчет яхты?
– И еще вертолет.
Мы лежали на узкой кровати в университетском общежитии, курили, слушали музыку и мечтали, как станем знаменитыми писателями, и это вовсе не казалось нам смешным и нелепым. Даже сняв квартиру, мы продолжали играть в ту же игру. Мы отправлялись за покупками в супермаркет, и он начинал:
– Когда мы станем знаменитыми, мы будем покупать для наших вечеринок этот паштет и то шампанское.
– Еще чего! Продукты будет заказывать наш повар! Мы будем только спускаться к ужину, когда стол уже накрыт.
– Ага – у нас будут официанты, дворецкие, повара и ливрейные лакеи…
– Кто такие ливрейные лакеи?
– Наверное, лакеи, которые носят ливрею.
– Или лакеи, которые покупают ливер?
– Или те, что нарезают ливерную колбасу?
Мы корчились от смеха, держась за тележку с покупками, наполненную гамбургерами и печеньем, купленными со скидкой, недорогим белым хлебом и замороженными продуктами, которые продавались по дешевке, поскольку их срок реализации истекал. Это нас не трогало, мы знали, что это временно. Пока мы не стали знаменитыми.
Мы все время смеялись. Все казалось нам смешным. Мы смеялись, когда у нас не было денег, мы смеялись, когда ломалась машина и нам приходилось идти домой пешком под проливным дождем, мы смеялись даже, когда в замке сломался ключ и в два часа ночи мы не могли попасть домой, причем обоим ужасно хотелось в уборную. Мы были вместе, и это делало жизнь восхитительной. Именно так я всегда представляла себе счастье. Но, видимо, Дэниелу показалось, что этого мало.
Без двадцати двенадцать я сбрасываю написанное на дискету, выключаю компьютер и делаю себе вторую чашку кофе. У меня разболелась голова, и я прекращаю работу, не желая писать спустя рукава. В последний раз я сидела за компьютером очень давно и отвыкла от такой работы – у меня щиплет глаза и затекла шея.
Я беру кофе, иду в гостиную и сажусь у застекленных створчатых дверей, наслаждаясь мягкими лучами зимнего солнца. Мне очень нравится эта комната. Она светлая, просторная и не загромождена мебелью. У Алекса Чапмэна отличный вкус – светло-бежевые кожаные диваны и низкие кофейные столики очень подходят к терракотовым стенам и бежевому ковру. Я бы с удовольствием здесь поселилась, думаю я в сотый раз. Я была бы счастлива, даже если осталась бы одна до конца жизни. Я жила бы здесь как Одинокий Молодой Руководитель, разогревала в микроволновой печи готовые обеды на одного и ела их на крохотной, аккуратной кухоньке, не предназначенной для того, чтобы готовить. Каждый день я работала бы на компьютере в залитом светом кабинете с голубым ковром на полу и сине-белыми шторами. Я ухаживала бы за растениями во дворике и сидела бы там летними вечерами с бутылкой вина и книжкой, и меня бы никто не тревожил.
В этой квартире не предусмотрено лишь одно: здесь нет места для ребенка.
Здесь негде поставить велосипед или кукольный дом. Здесь нет места, где можно возиться с пластилином и красками или делать духи из раздавленных розовых лепестков, лимонного сока, гвоздики и лавандового масла. Негде попить чаю с друзьями, и нет места, чтобы кто-то из них мог переночевать. Или устроить полуночный пир.
Элли!
Я вскакиваю, едва не расплескав кофе, хватаю ключи и как ошпаренная выскакиваю за дверь, бегом спускаюсь по лестнице, прыгаю в машину, моля бога, чтобы она завелась с первого раза, изо всех сил жму на газ, рывком трогаюсь с места, поворачиваю на шоссе, и вот наконец я у детского садика.
Дети только-только начали одеваться. У дверей раздевалки стоит Фэй, поджидая Лорен. Она делает вид, что не замечает меня.
– Мамочка! Ты не забыла мои мультики?
Об этом мы договорились заранее. Я обещала Элли, что возьму с собой видеокассету и, пока я буду убирать квартиру на Окли-Корт, она будет смотреть мультфильмы. Эта видеокассета – одна из тех, что я привезла вчера от Луизы. Спасибо тебе, Луиза!
– Да, кассета лежит в машине. Весело было сегодня?
Она улыбается, никаких капризов и просьб поехать с Лорен. Удивительно, как быстро дети смиряются с неизбежным.
– Мы пели «Колеса автобуса», – она слегка подпрыгивает от удовольствия. – И играли на разных истраментах.
– Инструментах.
– Мне дали тамбурин! А потом барабан, и его схватил Джордж, но Пэт сказала, чтобы он не трогал мой барабан.
– Здорово, – киваю я. Она берет меня за руку и тянет к двери. – Ты не попрощаешься с Лорен?
Мне не хочется повторения вчерашней сцены, но печальное личико Лорен, которая смотрит, как мы уходим, вызывает у меня острое чувство вины.
– Пока, Лорен! – кричит Элли, не оглядываясь в ее сторону. – Пошли, мамочка! Я хочу посмотреть мультики!
Удивительно.
Я включаю видео, усаживаю ее на пол в гостиной с подносом, на котором лежат сандвичи.