— Как прекрасно светит сегодня луна, — негромкий, удивительно мягкий голос принадлежал явно уже немолодому человеку. — В такую ночь никто не должен быть один.
— Луна сегодня не светит, — сама не зная зачем, возразила я.
— Но будет светить завтра или послезавтра.
— Сегодня первая ночь новолуния, луна не будет светить ни завтра ни послезавтра.
Несмотря на способность видеть в темноте, я не могла разглядеть лица — только согнутую старческую фигуру, передвигавшуюся с лёгкостью юноши. Он остановился в нескольких шагах от обрыва и тихо спросил:
— Думаете, всё закончится со смертью?
Туман сгущался. Крошечные капельки влаги сверкали и переливались в воздухе. И их слабое сияние как будто проходило сквозь тело старика… Вот почему я не могла рассмотреть черт его лица — их просто не было. Передо мной стоял призрак, несчастная душа, по какой-то причине обречённая скитаться на этом берегу. Голова старика повернулась в мою сторону.
— Как я мог не заметить… Но что привело сюда вас?
Я непонимающе пожала плечами. В голосе призрака вдруг прозвучало отчаяние:
— Разве я могу спокойно смотреть на то, как они исчезают?.. Как они уходят к ним?..
— Кто уходят? К кому?..
— К ним! — он указал пальцем на бушующие волны. — Вы никогда не слышали об этом месте? Это алтарь, очень древний, о его назначении уже мало кто знает. Ещё до того, как на эту землю ступила нога первого европейца, здесь приносили жертвы местным божествам. С тех пор прошли столетия, о существовании божеств давно забыли. Но божества не забыли о существовании людей…
Я растерянно глянула вниз — ничего, кроме пены. Но, казалось, шум волн стал громче.
— Вы слышите? — настойчиво спросил старик. — Слышите?..
Волны бились о скалу, будто хотели обратить её в пыль. Теперь и я различала звук, пробивавшийся сквозь рокочущий грохот — множество человеческих голосов, сливавшихся в протяжный стон… и мне вспомнилась фраза, как бы невзначай обронённая администратором: к этой скале часто приходили те, кто хотел забыть о всех своих горестях…
— Самоубийцы… — пробормотала я. — Вы приняли и меня за одну из них.
— Они требуют свои жертвы, притягивая сюда несчастных в момент слабости, — обвиняющим жестом призрак указал вниз. — Я пытался этому помешать как мог… Мне удалось вернуть многих. Остановить, убедить остаться в этом мире… И это приводило тех, внизу, в ярость. Каждый раз, когда жертва ускользала от них!.. Они стали сильнее, я это чувствую. И не могу уйти… Только когда взойдёт луна, мне будет позволено оставить этот мир. Или когда всё закончится…
— Когда что закончится? — не поняла я.
Призрак не ответил, продолжая смотреть на волны. Что-то тёмное мелькало в пене, то уходя под воду, то появляясь вновь. Это было мёртвое человеческое тело…
— Мёртвые возвращаются, откуда возврата нет, — прошептал старик.
Пожалуй, я зря сокрушалась о том, что не могу переноситься в мой мир. Мир людей тоже был способен на неожиданности, подобные этой. Выступающая в океан скала, с которой уже не один смертный отравился прямиком в ад, бушующие у её подножия волны с плавающим в них трупом, демоны, притаившиеся в морской глубине и жадно ожидающие очередного "подношения"… Призрак и вампир, ведущие разговор у самого края обрыва… Сам разговор, кстати, тоже был неожиданностью. Призраки избегают общения с бессмертными, но этот, казалось, даже не задумывался о том, кто я. Он просто говорил, как если бы ожидал помощи, но не решался о ней попросить.
— "Тогда отдало море мёртвых, бывших в нём…"- снова послышался его голос. — Вы знаете, что это значит?
Очнувшись, я подняла на него глаза, но старик исчез. Небо начинало розоветь. Сквозь листву деревьев, обступивших каменистую площадку, замигали огоньки освещённых окон — начинался новый день. Несколько домов стояли довольно близко к обрыву. Наверное, и старик, чей дух только что явился мне, когда-то жил в одном из этих домов. Видя несчастных, собиравшихся свести счёты с жизнью, он спешил им на помощь, пытаясь удержать от опрометчивого шага, и даже после смерти не смог упокоиться с миром. Его странные слова о "возвращающихся" мертвецах казались лишёнными смысла, и я тут же выбросила их из головы. Всё, что имело для меня значение, была встреча с отцом Энтони, освящение земли и Доминик. Небо становилось всё светлее. Там, где находился отец Энтони, солнце уже село. Несколько камешков скатились вниз, когда я бешено сорвалась с места.
[1] Космогонические мифы — мифы о творении мира, происхождении космоса из хаоса, и т. п., основной начальный сюжет большинства мифологий.
Поборов соблазн пройтись по улицам, я сразу перенеслась во внутреннюю часть собора и, миновав знакомые статуи ангелов, направилась к крипте. Совсем недавно я думала, что никогда не смогу переступить порог этой обители, а теперь всё же шла по серым каменным плитам, и они не рассыпались прахом под моими ногами. Статуи ангелов не оживали, чтобы воспрепятствовать моему оскверняющему вторжению… Прошлой ночью перед тем, как оставить своё послание, я довольно долго бродила среди колонн и скамей. Ни разу до того пребывание в соборе не внушало такого благоговения, и, странным образом, я снова чувствовала себя человеком — бессмертным, удивительно сильным, и… живым. Это ощущение было неповторимым, и, чтобы его сохранить, я была готова платить требуемую цену: воздерживаться от убийства созданий, жизнь которых не значила для меня ничего. Остановившись перед ведущими в крипту ступенями, я прислушалась. Царившую вокруг тишину нарушал слабый звук, неуловимый для слуха смертных: ритмичное биение человеческого сердца. Помедлив мгновение, я спустилась вниз. Несколько свечей тускло освещали алтарь и склонившуюся перед золотым распятием фигуру. Я остановилась поодаль, чтобы полумрак до поры скрывал моё лицо.
— Доброй ночи…
Отец Энтони быстро поднялся с колен и повернулся.
— Не бойтесь показаться мне, дитя…
Я бесшумно приблизилась к алтарю. Из его груди вырвался вздох, и я тут же остановилась. Но во взгляде преподобного отца не было ни страха, ни даже настороженности. Лицо выражало тихую радость, в глазах стояли слёзы…
— Я молился за вас… Дня не проходило, чтобы я о вас не вспоминал…
Он неуверенно протянул ко мне руку, в глазах мелькнул вопрос, я кивнула. Дрожащие пальцы осторожно притронулись к моему лбу, скользнули по щеке.
— Смерть не наступает со смертью тела, — он ласково смотрел на меня. — Вы выглядите так человечно…
Я не удержалась от улыбки. Неестественно гладкая с перламутровым отливом кожа и потусторонний блеск глаз под описание "человечно" подходили меньше всего. Но отец Энтони, очевидно, понял значение улыбки по-своему.
— Я не имел в виду, что ожидал увидеть чудовище, совсем не это, — поспешно поправился он. — Ваша кожа бледна, от неё веет холодом, ваши глаза смотрят на меня из другого мира. Но их выражение осталось прежним.
Я снова улыбнулась, следя за тем, чтобы не обнажились заострённые зубы. Отец Энтони торопливо опустился на ближайшую скамью.
— Расскажите мне всё. Прошу вас…
Вообще-то задерживаться в соборе не входило в мои планы, но его искренняя радость меня тронула. Присев рядом, я рассказала историю своего обращения, и что, в отличие от остальных бессмертных, могла прикасаться к освящённой земле, и о бегстве от Арента, и о намерении искать способ от него освободиться, и о надежде скоро воссоединиться с Домиником, и о Винсенте… Отец Энтони слушал, не перебивая, и, когда я закончила, устремил на меня задумчивый взгляд.
— Значит, молодой человек, которого вы так старались спасти…
— Проклят из-за меня…
— Никто не может быть проклят из-за кого-то. Каждый сам в ответе за свою душу.
— Не пытайтесь утешить меня… Это моя ноша, и не думаю, что я когда-либо от неё избавлюсь.
— Вы бессмертны, но не всесильны, дитя, — улыбнулся он. — Не взваливайте на себя то, что предназначено для плеч других.
Не желая продолжать эту тему, я поднялась со скамьи и мгновенно оказалась возле алтаря. По лицу отца Энтони промелькнуло что-то среднее между удивлением и восхищением, но страха не было, и меня это обрадовало. Беспокоить преподобного отца всякий раз, когда мне понадобится освящённая земля, было бы чересчур хлопотно. Проще освятить небольшой участок в каком-нибудь труднодоступном для людей месте и уже оттуда брать землю по мере надобности. Место я присмотрела, осталось лишь перенести туда отца Энтони. Поскольку страха при виде моей скорости передвижения он не испытывал, надо надеятся, что и перемещение на дальние расстояния его не испугает.
— Всё это время я молился за вашу душу, дитя, — снова заговорил он. — И разве то, что я снова вижу вас в этой святой обители, — не самый благосклонный ответ на мои молитвы?
— Я всего лишь могу прикасаться к освящённой земле. О состоянии моей души мне не известно ничего.
Отец Энтони поднялся со скамьи и тоже подошёл к алтарю.
— Говорят, мы встречаем свою судьбу на пути, по которому пытаемся от неё уйти. Я могу с этим только согласиться. В этих стенах я искал убежища от себя самого, и именно здесь меня нашли вы.
Он с благоговением поднял глаза на золотое распятие.
— За встречу с вами я благодарю Бога. Вы примирили меня с миром, на который до вашего появления я не мог смотреть без ужаса. Я молил Господа освободить меня от дара, который считал худшим из проклятий. Вы же, отмеченная тем же роком, приняли его с мужеством, перед которым моя собственная слабость выглядела ещё более постыдной. Так неужели вы думаете, что дух, подобный вашему, мог так сильно измениться?
— Вы слишком строги к себе и слишком добры ко мне, преподобный отец…
Он покачал головой.
— За это время я многое узнал о людях с нашим даром и убеждён, что он никому не даётся просто так и не исчезает бесследно. Вы всё ещё стоите на границе меж двух миров, дитя. Душа ваша осталась человеческой — именно поэтому вы отказались от убийства.
Я слушала отца Энтони, почти обратившись в статую. То, что он говорил, не вполне соответствовало истине. От убийства я отказалась не из человеколюбия — сначала мной руководило упрямство, потом корысть. Но здравое зерно в рассуждениях преподобного отца всё же было. Я вспомнила удивление Арента, поначалу не верившего, что я могу обходиться мало похожей на кровь субстанцией, вспомнила его слова: "С кровью к бессмертному переходит жизнь жертвы — поэтому его мёртвое сердце начинает биться как у живого. Мы не можем не убивать. Мы существуем за счёт смерти…"
Тогда, втайне разделяя удивление Арента, я не раз задавалась вопросом, как же всё-таки существую, не убивая. И теперь получила ответ. С рождения балансируя на границе между мирами, я, ещё будучи человеком, была связана с потусторонним миром, а, став потусторонним существом и всё ещё балансируя на той же границе, сохранила больше человеческих черт, чем другие мне подобные. Я могла не убивать потому, что кровь была для меня скорее пищей, как для человека, а не частью ритуала, питающей душу демона. Отец Энтони прав: сменились акценты, я осталась прежней. Эта мысль наполнила меня ликованием. Но почти сразу я задумалась.
— Тот, кто меня обратил, тоже был "стоящим меж двух миров". Значит, и он мог сохранить человеческие черты?
— Судя по вашим рассказам, он не был человеком, даже когда был им, — возразил отец Энтони. — Но, возможно, существует что-то другое, отличающее его. Какая-нибудь особенность, общая для всех "стоящих меж двух миров", обретших бессмертие.
Я с горечью пожала плечами.
— Кто знает? В общении со мной он старательно избегал подобных тем. Сейчас я знаю о бессмертных немногим больше, чем когда была человеком.
— Я мог бы вам в этом помочь… — начал отец Энтони, но, заметив мою улыбку, поправился, — или хотя бы попытаться. Есть люди, пусть и очень немногие, чей разум свободен от страха перед неведомым. Они способны ответить на стук извне, не дрогнув. У меня есть друг. Он…
— …обладает вашим даром? — не удержалась я.