Именно это и случалось с видящими.
Это случалось с ними, когда они хотели трахаться. Больше, чем трахаться… это ему тоже объяснили. Эта боль случалась с видящими, когда они хотели соединиться, сблизиться с кем-то, тем или иным образом слиться воедино, иногда даже обладать тем, с кем они были. Это при условии, что боль была направлена на конкретную личность, а не на неудовлетворение в изоляции, отсутствие достаточной привязанности и разъединение в целом.
Как, чёрт возьми, он мог забыть об этом?
Он не осознавал, что стонет, пока она не начала снова ласкать его подбородок, обводя его губы, удлинившиеся клыки за этими губами.
— Gaos, — сказала она. Это прозвучало как тихий стон, полушёпот. — Боги… почему я так сильно хочу, чтобы ты пил из меня? Почему, Ник?
Он заставил её раздвинуть ноги.
Накрыл её губами.
Он закрыл глаза, теряя себя в этом моменте.
Он не делал того, чего пообещал ей не делать… чего пообещал ей не делать ни при каких условиях.
Он не укусил её.
Он должен быть осторожен. Он должен быть чертовски осторожен. Ему это как-то удавалось, даже несмотря на её раздражение, даже когда она пыталась сопротивляться ему.
Он держал её, пока она не начала ругаться в голос, сжимая его запястья пальцами, впиваясь ногтями в его кожу.
Он понятия не имел, как долго это продолжалось.
Он ощутил в ней явно больше одного оргазма.
Он не остановился, даже не попытался уделять этому внимание. Вместо этого он старался притупить резкость той боли, той сводящей с ума боли, притягивающей, требующей чего-то в них обоих. Когда он не смог сделать это языком и пальцами, он попробовал снова своим членом, на этот раз перевернув её и трахая сзади, пока она не начала умолять укусить её.
Но он этого не сделал.
Боже, как же ему этого хотелось!
Он так сильно этого хотел. Он даже останавливался несколько раз; ему приходилось остановиться, и однажды ему даже пришлось выйти из комнаты.
Но он этого не сделал.
Он не укусил её.
Они лежали на полу.
Он не мог вспомнить, чья это была идея.
Ему было всё равно… и он не возражал.
Он лежал на животе, достаточно насытившись, чтобы думать о термосе с кровью на столе над ним, гадая, была ли та ещё тёплой.
Он понятия не имел, как долго они этим занимались.
Интересно, она всё ещё хочет посмотреть фильм?
Интересно, станет ли она смотреть с ним порно, пока он снова будет её трахать?
Она наполовину обвилась вокруг него сзади, водя пальцами по его спине, а её нога покоилась на его пояснице и заднице. Ощущение её пальцев сводило с ума, убаюкивало, одновременно расслабляя и возбуждая. Чувства, ощущения и притяжения боролись в нём, уравновешивающие друг друга и в то же время нет, склоняющиеся то к одному импульсу, то к другому.
— Что это такое? — мягко спросила она.
Она поцеловала его в спину, проводя по рисунку языком.
— Что это? — повторила она, уже мягче. — Что это значит? Крылья?
Он повернулся и посмотрел на неё.
Она встретилась с ним взглядом, удерживая его, когда он по-другому устроил голову на руке, чтобы продолжать смотреть на неё, не вытягивая шею.
— А ты не знаешь? — также мягко поинтересовался он.
Он услышал слабое рычание в своём голосе.
Она тоже это слышала.
Он увидел, как она вздрогнула, и её пальцы сжались на нём, стискивая его волосы.
Его глаза закрылись, затем открылись, и он увидел, что она смотрит на него, и её глаза стали ярче.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Я знаю, что рисунок был другим. Когда ты дрался, тату была другой… не такой же дизайн.
— Они изменили её, — сказал он. — В виртуалке. Замаскировали под символ клуба Фарлуччи, — поколебавшись, он внимательно посмотрел ей в глаза и добавил: — Это Белая Смерть. Это их метка.
Он смотрел, как она это переваривает.
Будь он человеком, он затаил бы дыхание.
А так он внимательно наблюдал за ней, изучая каждый нюанс выражения её лица, пока она обдумывала его слова и то, что это значило.
— Как давно это было? — спросила она в конце этой паузы.
— Больше двадцати лет назад, — ответил он ей точно так же, как Фарлуччи.
Она кивнула, не сводя с него глаз.
Она заколебалась, и глаза её были полны слёз, губы поджались. Потом она снова принялась поглаживать татуировку пальцами. Несмотря на то, что это был имплантат, он чувствовал каждое прикосновение её пальцев, каждое изменение температуры и нажима.
— Ты, должно быть, занимал высокое положение, — осторожно предположила она. — Когда ты был с ними. Не может быть, чтобы всем членам делали такие. Они не могут все иметь такие татуировки.
Он открыл глаза, только сейчас осознав, что закрыл их.
Наблюдая за ней так же пристально, как она за ним, он кивнул.
— Да.
— Но ты ушёл.
— Да.
— Но ты был свободен с ними, — сказала она, нахмурившись, отчего между бровями образовалась складочка. — С ними тебе не нужно было работать на М.Р.Д. или полицию Нью-Йорка. Ты был свободен. Так ведь?
Он криво улыбнулся, но не ей.
Он покачал головой, его голос зазвучал ниже, мягче.
— С ними никто не свободен, — ответил он.
— Но ты же не находился в чьей-то собственности. Формально, я имею в виду.