— Давно бродишь?
— Не знаю. Сложно сказать. Я давно потерял счёт времени. Может, пару недель.
Казинс присвистнул.
— И ты выжил? Ничего себе! Молодец! Признаться, я бы так вряд ли смог.
— А ты здесь давно, Джон? И долго ли бродил в одиночестве?
— Я тебе расскажу всё, мой новый добрый друг. Я ведь такой же как и ты — пришелец с планеты Земля. И я сразу понял кто ты такой, когда увидел… чем ты обладаешь. И знаешь почему? — он глубоко вздохнул, как бы решаясь, затем поднял правую руку над головой и повернул ко мне так, чтобы я видел его ладонь. А пока я сидел с открытым ртом, после того как разглядел шестиконечную чёрную метку, он согнул мизинец и прикоснулся к ней. Через секунду его предплечье обхватило оранжевое энергетическое поле. Оно издавало лёгкое гудение, окружало руку и даже не шевелило густые волосы над ней. Джон сжал кулак, немного согнул кисть и из кромки поля, практически мгновенно, вылезли два штыря в длину не менее 20-ти сантиметров.
Стараясь ни к чему не прикасаться, он несколько раз покрутил руку, чтобы я мог вдоволь насмотреться. А я действительно смотрел на него с открытым ртом. Хлопал глазёнками и медленно приходил в себя. Оказывается, мы не только пришельцы с планеты Земля. Мы те, у кого есть нечто необъяснимое. Нечто сверхъествественное. То, чего не может существовать в каждом из наших миров.
— Это оружие, — Джон медленно крутил рукой, давая мне время прийти в себя. — Такое же как и у тебя. Такое же опасное и смертоносное. Опасное и смертоносное для других. Мне неизвестно почему, но мы оба имеем то, что имеем. Мы не знаем, предназначено ли оно для чего-то большего, чем самозащита, но оно делает нас уникальными. Мы не только простые пришельцы с другой планеты, кто с лёгкостью мог бы затеряться в этом мире. Мы — анираны! Мы те, кто прибыл сюда, чтобы спасти его…
— Что-о? — выкатил зеньки я.
— Я торчу тут уже 7 зим, Иван, — печально произнёс он и вновь нажал на метку. Штыри растворились в энергетическом поле, а затем исчезло и оно само. — Пообвыкся немножко, понаслушался всякого и кое-что знаю. Устное народное творчество — кладезь полезной информации. Я прислушивался к тому, что они говорят, — он коротко кивнул в сторону окна, где всё ещё были слышны голоса местных жителей. Они что-то обсуждали в своём кругу и не расходились. — И потом отведу тебя к тому, кто расскажет кое-что занимательное. Расскажет то, что когда-то рассказывал мне. Тогда я слушал его с изрядной долей скептицизма, но сейчас, увидев тебя, для меня многое прояснилось.
— О чём ты говоришь, Джон?
— Потом. Это подождёт. Давай для начала я введу тебя в курс дела. Тебе, наверное, очень хочется узнать, куда ты попал?
— А ты знаешь?
— Немного. Но, мне кажется, тебе этого будет достаточно. Я не знаю название этой планеты, её расположение на карте галактики и сколько отсюда парсеков до Земли. Но знаю, что точно есть магнитное притяжение и полюса называются как у нас. Пока мой компас функционировал, он всё время указывал лишь в одном направлении — на север. Я пытался ориентироваться с его помощью, но не долго. Мне очень быстро повезло найти обжитые места. Я повстречал этих бедолаг и с ними вместе прошёл определённый путь.
— А как ты сюда попал?
— Так же как и ты, наверное, — горько усмехнулся он. — Я умер. Погиб, вернее. Семь зим прошло, но я помню всё, будто это произошло вчера. Помню, как лихач на машине врезается в колонку заправочной станции, а я держу в руках шланг, смотрю на приближающуюся смерть и не могу пошевелиться. — Джон подёрнул плечами, запустил руку куда-то под стол и извлёк оттуда кувшин. — Попробуй это, — он налил и мне, и себе пахучей прозрачной жидкости. — Сами варим. Не виски, конечно, но пить можно.
Он залпом прикончил кружку, а я с опаской принюхался. Почуял алкоголь и осторожно отпил. Горло обожгло и я закашлялся. Проняло нехило.
— Ну и пойло. Это самогон, что ли? Сколько в нём градусов?
— Около 40-ти, я думаю, — пожал плечами Джон и налил себе ещё. — Будешь?
— Нет, спасибо. Я не большой любитель спиртного.
— Спортсмен, наверное? — спросил он, оглядывая мою сухую фигуру.
— Эх, — махнул рукой я. — Я футболист. Скорее всего, уже бывший…
— Футболист? Квотербэк, что ли?
— Квотербэк? Нет, ты что!? Я футболист профессиональный. Полузащитник. В соккер играю, по вашему! — вспомнил я, как американцы называют любимую игру европейцев, и пригорюнился. — Играл…
— Да уж… А я был успешным маркетологом. Хватало даже двум сыновьям учёбу оплачивать… Даже не знаю как они там без меня сейчас, — он залпом опрокинул ещё один стаканчик и убрал кувшин со стола. Видимо, понял, что если продолжит заливать баки, ностальгия по прежней жизни ещё долго не отпустит. — В общем, такие дела. Этот мир, Иван, находится на ранней стадии развития. Он во всём отстаёт от нашего. И отстаёт надолго. У них сейчас железный век, как мне кажется. Тут только начинают осваивать металлургию. Даже не знают, что такое сплавы… Кузню видел?
— Угу.
— Морванд, кузнец наш, рассказывал, что был одним из первых учеников знаменитого плавильщика в Валензоне и обучался там всяким премудростям. Здесь он махает молотом с утра до вечера, утверждает, что металл слабый и не может выковать достойного меча, наконечника для копья или лезвия для топора. Всё или хрупкое, или тупится слишком быстро. Говорит, руда не очень. Но, мне кажется, он просто не знает как закалять металл… Хотя. Я тем более не знаю как, — пожал Джон плечами.
— А как он здесь очутился? Да и ты сам как их нашёл? Кто все эти люди?
— Беженцы, мой друг. Все они беженцы. Деревню Морванда, как и почти всех, кого ты видел, разграбили наёмники или работорговцы. Убили тех, кто сопротивлялся и увели на продажу детей. Этот мир катится в тартарары, Иван, — горько произнёс он. Затем опять потянулся рукой к кувшину, но вовремя спохватился. — Они вымирают.
— Ничего не понял, — встряхнул я головой. — Наёмники… Работорговцы… И кто вымирает?
— Они, — Джон кивнул в сторону окна, за которым изредка прохаживались жители. — Этот мир. Он обречён. — Он всё же не выдержал и налил себе ещё на два пальца. Затем выпил и продолжил говорить. — Наш старейшина, бывший первосвященник Валензона, говорит, что Бог их проклял. Проклял за грехи их. Он сам был свидетелем, как несколько зим назад в тёмном небе воспылала звезда. Её свет был столь ярок, что тот, кто долго смотрел на неё и не прикрывал глаза, становился слепцом. Святые отцы, адепты триединого Бога, заявили, что звезда — предвественник Апокалипсиса… Я знаю, что это звучит, как чушь, — продолжил он затем, увидев, как я скептически скривился. — Я знаю, что такими речами любой религиозный деятель любит выражаться, чтобы вызывать у паствы богобоязненность. Но, к сожалению, здесь они не врали. Звезда горела в небе несколько дней и священнослужители утверждают, что именно она сообщила о начале конца…
— Джон, ты меня уже пугаешь, — прошептал я, ощутив, что во рту пересохло. — Давай без вот этой напыщенности. Что произошло?
— Произошло то, что с тех пор, как запылал огонь в небе, эти люди не могут продолжать род. Они перестали плодиться. Женщины больше не могут рожать детей, а мужчины, несмотря на то, что выполняют все те же функции, не могут помочь им зачать. И хоть сам процесс не изменился — если ты понимаешь о чём я? — кроме кратковременного удовольствия, результата он не приносит. Женщины просто перестали беременеть. И так уже длится в течение 12-ти зим. 12-ть зим в этом мире нет рождаемости. Только смертность. И самое ужасное, что подтверждает правильность слов священников и даёт пищу для распространения самых диких идей религиозных фанатиков, это то, что перестали плодиться только люди. Флора и фауна в этом мире процветает. Растения, животные, птицы, рыбы живут как ни в чём не бывало. Живут и размножаются. Для них ничего не изменилось, — Казинс горько усмехнулся и посмотрел на лежавшего на скамейке котёнка. Уилсон прикончил рыбу, валялся у моих ног и, казалось, внимательно прислушивался к нашему разговору. Был готов в любой момент вскочить и прийти на помощь.
— Я не понимаю, — развёл руками я. — Как такое возможно? Это же глупость какая-то! А как они раньше размножались?
— Так же как и мы, между прочим, — ответил он. — Я уже сам проверял это неоднократно… Здесь нет средств контрацепции. Женщины просто не могут рожать детей. Они и рады бы, конечно, да не могут. Даже в нашем лагере были случаи, когда женщины, не имея возможности выполнять естественную функцию, добровольно уходили из жизни. И потеряли они эту возможность после того, как в небе появилась звезда.
— Бред какой-то! Может это в мужиках причина?
— Может. Кто знает. Я не гинеколог, не андролог, не физиолог. Я мало что смыслю в человеческой анатомии и, конечно, ничего не смыслю в их анатомии. Я не знаю, что с ними происходит. Единственное, что я знаю наверняка, — через 100 зим здесь не останется жизни в том виде, которую мы сейчас видим. Люди вымрут, как когда-то вымерли динозавры на Земле.
Он сидел и равнодушно смотрел в пустоту. Хоть мне было тяжело поверить словам Джона, я пытался к нему прислушаться. Его слова отдавали фатализмом и мне это не особо понравилось. Он выглядел как простой обычный человек и даже то, что он посчитал меня квотербэком, подтверждало, что он американец. Самый обычный американец с Земли. Но россказни про "божественное наказание" попахивали безумием. На какое-то мгновение я даже испугался, что за долгие годы, проведённые здесь, он тронулся умом.
— И никто не знает, почему так происходит? — наконец, решился я задать вопрос.
— Они и не хотят узнавать. Духовенство взяло под контроль практически каждый аспект социальной жизни. Смирение теперь главенствует в Астризии…
— Где-где? — удивился я.
— Ой, извини. Я забыл, что ты не знаешь, как выглядит этот мир. Я сам много не знаю, но несколько зим назад у нас недолго жил королевский картограф…
— Королевский???
— Ага. Не удивляйся. В этом государстве — Астризии — форма правления не менялась уже сотни зим. Здесь распространена наследственная монархия. Как рассказывал картограф, которого мы выловили в реке после того, как он чудом спасся от бандитов, разграбивших его караван, сейчас Астризией правит достойный и мудрый правитель — король Анфудан Третий. Несмотря на все невзгоды, свалившиеся на его бедную страну, он пытается сохранять порядок. Но ему мало что удаётся. Когда жители осознали, что смысла жить больше нет, ведь нет будущего, началась вакханалия. Армия разваливалась на глазах, мощёные улицы столицы утонули в крови от повсеместных бесчинств, а крестьянство погрязло в пьянстве и разгуле. Многие же, потеряв волю к жизни, ударились в религию. Апокалиптические культы начали плодиться, как грибы после дождя, и короне стоило огромного труда навести порядок. Спустя какое-то время в Астризии догматом стало смирение. Духовенство контролирует массы и призывает смириться с неизбежным. Отрицает алчность, стяжательство, накопление ценностей, которые в скоро времени уже не будут иметь никакого смысла. Пропагандирует альтруизм, аскетизм и раскаяние.
— Ужас! И это всё тебе рассказал картограф? Какой сюр!
— На самом деле это не сюр и ты не в кино попал. Реальность такая, какая она есть. Просто мы здесь видим лишь часть её.
— А куда потом делся этот ваш картограф? В монахи подстригся?
— Зря иронизируешь. С двумя добровольцами он ушёл в сторону города Равенфир две зимы назад и больше мы про него не слышали. Сказал, что попытается вернуться в Обертон — столицу королевства, — но удалось ли ему осуществить задуманное, думаю, мы никогда не узнаем.
— Кошмар! — неверяще замотал я головой. — Королевство… Анфудан Третий… Куда я попал!
— Этот мир молод, — тихо промолвил Джон. — И он очень похож на наш. Но в наш мир не приходили те, кто должен его спасти. А в этом они есть. Это мы — анираны!
Я устало потёр виски. Похоже, Казинс действительно спятил. Шутка ли, столько лет пробыть вне дома. Мне показалось, что я чуть не спятил за пару недель. И только благодарю Уилсону держался. А этот, кажется, даже при наличии тех, с кем можно общаться, совсем тронулся умом.
— Что за чушь, Джон? Ну что ты несёшь? Ну в самом же деле…
Казинс снисходительно улыбнулся. Так улыбается наставник, когда говорит ученику прописные истины, а ученик сначала сомневается, а потом удивляется, когда принимает эти истины.
— Уже вечереет, но время ещё есть. Пойдём, я тебя представлю бывшему первосвященнику Валензона, отцу Элестину. Моим словам можешь и не верить, ведь я сам тут гость. Но его послушать ты захочешь, я уверен.
— Джон, а ваша коммуна — не религиозный культ? А то я уже начинаю пугаться, — спросил я.
— Нет. Я понимаю, конечно, что после моих слов кажусь тебе ненормальным, но здесь собрались простые обычные жители. Все они когда-то были согнаны с родных земель и здесь обрели пристанище. Я потом тебя познакомлю с каждым и ты сам составишь своё мнение. И поймёшь, почему многие из них, и я в том числе, не ищем лучшей жизни. Не пытаемся выбраться из леса и найти своё место за крепостными стенами большого города, который, по их заявлениям, превратился в клоаку. Поймёшь, что этот лагерь — наш дом и наше спасение. Пойдём, — он встал и указал рукой на дверь.
— А что с малышом делать? — тихо спросил я, заметив, что тот задремал на скамейке. — Не хочется будить беднягу.
— Пусть лежит. Он, судя по всему, к тебе очень привязан, — улыбнулся Джон. — Это самка или самец?
Я растерянно замер с открытым ртом: никогда об этом не думал. Даже не задумывался самка Уилсон или самец.
— Э-э-эм, — протянул я. — Понятия не имею. Не смотрел… Даже не знаю, где смотреть.