— Наследникам пламени свойственна подобная чувствительность, — голос целителя становится тише и глубже. — Я считаю, именно огненная стихия опирается на животные инстинкты, и чем выше процент — тем сильнее.
— У меня четыре, — мужчина хмыкает. — Потребовалось много тренировок. Зато теперь я больше замечаю.
— Например? — Гийот останавливается у ведущего к лазарету перехода. За его спиной дребезжит под ливнем стеклянный коридор. Кажется, окна вот-вот лопнут, брызнут на шахматный пол осколками и потоками воды. Проходящие люди ускоряют шаг. Лишь один замер с сигаретой у приоткрытой форточки. Прищурившись, пытаюсь узнать по худощавой фигуре и сутулым плечам, колечкам пирсинга в ухе и модной стрижке с выбритыми висками — кто? Незнакомые демоны скалятся с предплечья, черная одежда напоминает… нет, не охотник. Новенький? Один, без присмотра?
— Оставьте, — проследив за моим взглядом, советут Гийот. — Вам сейчас хватит проблем. Вы не ответили на вопрос.
— Прошлый год вы пахли лекарствами сильней, чем обычно, — парень тушит окурок о раму и высовывает руки по локти в дождь. Я встряхиваю головой, чтобы вернуться к разговору, но продолжаю рассматривать коротко остриженный затылок и перехваченные ремнями тонкие запястья. — И… весной медикаменты почти выветрились, появился алкоголь, — что в его позе беспокоит меня? Где я уже видел… — Примерно месяц. Потом вы стали брать на работу дочь, — сейчас Гийот Кайруан напоминает каменное изваяние. Я убираю за ухо выбившуюся прядь:
— Надеюсь, я вас не обидел, — это случилось до нашей дружбы, и Гийот никогда не говорит о смерти жены.
— Скорее, удивили, — вытянутое, жесткое лицо непроницаемо.
— Соболезную вашей потере, — говорю, чтобы заполнить паузу между раскатам грома.
— Взаимно, — Гийот оглядывается. Вдруг спрашивает:
— Чем пах Висия? — морщусь: спазм в шее усиливается, обрастая иголками боли. Висия…
— Дождем, — улыбка получается кривой. Киваю на открытое окно. — Как сейчас. Вы сами наверняка знаете.
— Знаю, — целитель устало выдыхает и оглядывается на парня. — Поэтому понимаю, чем вас зацепил этот молодой человек. У него такой же запах. Стискиваю кулаки: по позвоночнику взбирается дрожь.
— Маг огня? Каким образ…
— Нет, — Гийот отступает уходить. — Пустой. Перенес стычку с тварью. Видимо, ее след. Мне предстоит разобраться. Не берите в голову. Займитесь делами. До свидания.
Я наблюдаю, как он жестом привлекает внимание незнакомца и указывает направление. Мазнув по мне взглядом, парень неспешно следует за врачом. Раздраженно вибрирует телефон серией смс.
— Дела, — взламываю печать на приказе. Пальцы сжимаются, комкая списки имен.
Люди, которые отправились в Отрезок.
И те, кому предстоит.
Взять досье на каждого в администрации, проверить актуальность информации. Срочно. Выделить слабые места — перечитываю дважды, глаз режет нехарактерная, прямая формулировка. Первая на моей памяти. Я ощущаю тяжесть в груди: дело дрянь, раз Максимилиан не выбирает слова. Деревянно переставляю ноги, сворачивая к отделу кадров. Здесь воздух суше, а свет холодней и подрагивает. Морщусь, тру висок: мигрень возвращается. В последний момент избегаю столкновения с нагруженной папками женщиной из бухгалтерии.
— Извините, — отдел кадров дальше по коридору. Вотчина Адамона Влодека забита картотечными шкафами и сонными, почти неподвижными сотрудниками — только пальцы порхают по клавиатурам под натужное гудение принтера: начальник не доверяет облачным хранилищам и заставляет копировать данные на бумагу. Вот и сейчас вручает ксерокопии:
— А могли бы отправить файл, — взвешивая внушительную стопку, по привычке шучу я. Адамон со вздохом снимает очки и протирает салфеткой. Обычно чистый стол завален бумагами, даже золотая табличка с именем похоронена под пакетом из кафетерия. От мужчины пахнет потом и сигаретами. Он тянется за пачкой, а заглянув внутрь, раздраженно сминает:
— Это формальность, Даниель. Ей положено много весить.
— Любопытная мысль, — мне хочется добавить что-нибудь едкое, но боль мешает сосредоточиться, а Адамон не заслужил: он просто винтик в системе, побольше прочих, но — заменимая деталь. Сам знает, вот и работает на износ. Говорит в спину:
— Твои данные наверняка обширнее. Дополни ими документы. Можно в электронном виде, — хмыкаю и выхожу. По пути набираю сообщения Олафу и Смуглянке, пишу Сойту Роэну:
— У тебя под подушкой, — отвечает он. Усмехаюсь: еще один противник технологий. Быстро он. Хотя папка, вопреки фантазиям Адамона, тонкая — голые факты и выводы, самое важное. Сняв плащ и влажные брюки, переодеваюсь в джинсы, закатываю рукава рубашки и забираюсь с ногами на кровать, чтобы углубиться в чтение.
Периодически требовательно стучат в дверь, зовут и дергают ручку. Телефон мигает, высвечивая пропущенные вызовы. Отвечаю сообщениями. На улице редеет ливень и гаснет день, приходится зажечь торшер, чтобы разобрать мелкий шрифт. Я поминутно отвлекаюсь, проверяя мобильный. Разглядываю круг желтого света на полу, яркий в сгущающихся сумерках, и выстраиваю в голове древо связей с временными пометками. Ветви множатся, переплетаются, угрожая запутать напрочь — приходится вновь обращаться к прочитанным строчкам. Выписывать ключевые моменты для отчета…
— Байре, — предложение зайти всплывает на экране. Оперевшись о стену, прижимаюсь затылком к прохладному камню и закрываю уставшие глаза. Сколько мне стоит сказать? Что — утаить?
— Что он знает? — у Совета должны быть собственные шпионы в Университете. Надавливаю на веки, прячу лицо в ладонях. — Что мне делать? Теперь, когда все пропало?
План давно составлен, но реализовать его сейчас — безумие.
Я повторяю шепотом, уставившись на потертый край ковра:
— Безумие, бред, чушь собачья. Не сейчас, не — так. Должны быть другие варианты.
Но я их не вижу, ничего не вижу, даже чертов ковер расплывается. Кости черепа ноют, боль скрипит на зубах. Жжется кожа. С трудом разгибаю поясницу и поднимаюсь. Собираю бумаги с досье, запечатываю личным знаком и прячу в стол. Идти к Советнику в подобном состоянии рисковано, но выбора нет. Надеюсь, Байре не менее паршиво.
Завязав волосы и накинув пиджак, выскальзываю в пустой коридор. Прислушиваюсь к голосам в гостиной: вернувшиеся из патруля отдыхают и делятся впечатлениями. Пахнет кофе и выпечкой. Вдруг гремит дружный смех. Замерев, пытаюсь вспомнить, когда в последний раз слышал подобное — здесь.
Не получается. В зале снова смеются, что-то гулко падает и опять — смех. Улыбаюсь. В груди теплеет. Тихо, чтобы не потревожить ребят неосторожным звуком, отступаю к пожарному выходу. Появление капитана растроит веселье.
Я не хочу встречать Эйсандея Ветту или Сойта Роэна, которым предстоит отправиться в Отрезок по моей вине.
Вечерний Университет шуршит мелким дождем, сияет фонарями и окнами. Пронзительно-белые гирлянды у бара отпечатываются пятнами на сетчатке. Крыльцо занято курильщиками, но переулки пустынны. Лишенные привычного мрака, кажутся неприятно широкими. Я застегиваю пиджак, засунув папку с отчетом под мышку, и прячу руки в карманах. Мой путь лежит в главный корпус, где в самом сердце Университета скрыты покои Советников. Длинным арочным коридором, начинающимся в администрации, прохожу в небольшой, перекрытый стеклом уютный дворик: двойной ряд колонн, будто бы привезенных из Италии, по карнизам разлит приглушенный свет, посередине мозаичной площади журчит старинный фонтан с обнаженными скульптурами, шуршат листьями пальмы в кадках и перелетают потревоженные попугаи — никаких посмертных воробьев сюда не попадает. Окна непроницаемо черны — наверняка чары. Которые из них Байры? Какие — Гофолии?
Советник ждет на скамейке в увитой лозами беседке, под свисающими кистями мелких фиолетовых цветов. Он переоделся в светлую кофту, мягкую даже на вид, и белоснежную рубашку с расстегнутым воротом. Загорелая кожа выглядит темней, а серебро волос — ярче. Байра приглашающе взмахивает рукой, указывая на противоположную скамейку и предлагая начинать доклад. Подавляю раздражение: он явно не расположен к разговорам, а значит — едва ли произнесет хоть несколько слов. Мне ничего не выведать.
Открываю папку и пробегаю глазами по мелкому тексту. Бегло рассказываю, прыгая от пометки к пометке.
От состояния внешнего барьера Университета, построенного еще по формулам Мерлина, перехожу к данным с пунктов охраны: северо-восточный зафиксировал всплеск темной энергии, значит тварь прошла рядом. Руководствуясь этим, я обнаружил ее след на восемьдесят метров к востоку, у выхода к старому кладбищу. По шее бежит холодок. Могила, дальше — могила Тлалока. Протягиваю вычерченные заклятья с метками обязательных повреждений, которые появились бы в случаях взлома. Едва не вздрагиваю, когда наши пальцы соприкасаются. Взгляд Байры мимолетно обжигает холодом, но через секунду уже скользит по листу, ничего не выражая.
— Я не нашел лишь одного обязательного сигила: связи между душами Советника и твари. То есть, связь по рождению рассыпалась с гибелью духа. Остался след, вот он, — достаю из кармана колбу с зеленоватыми комками праха. К счастью, они пережили даже погребальный костер.
Я уже хочу перейти к данным из ока барьера, но Байра размыкает губы:
— Кто-нибудь выходил в парк через северо-восток до или в момент побега твари? — Когда патруль был как раз на противоположной стороне периметра. Твою мать. Глупо было надеяться, что он это пропустит. Контролируя голос, отвечаю:
— Кан Александер. Айяка Корнелиус. Тони Луиза. Наас Мерезин.
— Зарин Аваддон, — делает очевидный вывод Советник.
Приходится признать:
— Вполне вероятно. Хотелось бы послушать их объяснения этому, — оставляю предложение открытым в конце, но Байра не торопится поделиться теориями. Что ж, стоило попытаться.
— Продолжайте, — нарушает паузу.
Прикусываю губу: зачем? Все важное уже сказано.
Лицо горит, когда я добираюсь до ока, до ДНК Тлалока в базе. Здесь чувствую укол гордости: подлог выполнен изящно, даже Байра не найдет концы. Вспоминаю, механически отчитываясь о состоянии каждого уровня чар, как шагнул в черный колодец. Мгновенно растеряв ощущения времени и пространства, запутался в формулах, будто сам превратился в узел из сигилов и чистой силы, в уравнение: семьдесят восемь процентов земли, четырнадцать воздуха, по четыре огня и воды. Сложи вместе — получишь Даниеля Эрлаха, мужчину тридцати пяти лет, потомка драконоборцев. Слишком просто, и это худшее в оке: все уплощается, лишаясь деталей и оттенков. Голая правда:
— Мы не можем удерживать тварей вечно. Барьер никогда не предназначался для устройства внутри структур вроде Заповедника, ведь Мерлин верил в святость каждой жизни. А наши надстройки слишком слабы, чтобы работать эффективно.
Байра морщится:
— Все рухнуло с появлением нового мага огня. Это интересно.
Я закрываю папку.
— Какие-либо распоряжения? — Спрашиваю небрежно. Внутренности сковывает льдом.
Байра жестом отпускает:
— Я уже поручил Сойту Роэну узнать все об этой Зарин. Возможно, нам придется вести с ней переговоры и понадобится… преимущество.
Заложники — вот, что он хочет сказать.
— Я работаю с досье остальных. Завтра к полудню предоставлю актуальную информацию.
— Да, спасибо, — легко поклонившись, ухожу на деревянных ногах. Чертов попугай пролетает возле лица, цепляя крылом выбившиеся из хвоста пряди. Сжимаю руки в кулаки.
Что мне делать?!