— Гадание подсказало?
— Гадание? — медик удостоил Мартина удивленным взглядом из-под круглых, криво сидящих очков. — Какое гадание, Франс?
Мартин развел руками. Шутить с Кари Сорьоненом было бесполезно. Если бы он сказал, что в затопленных подвалах академии завелись русалки, доктор, скорее всего, собрал бы инструменты, вооружился удочкой и отправился на рыбалку, движимый чистыми идеалами науки.
— Так что ты говорил про вывозить? — переспросил Мартин и раскашлялся. В медкабинете пахло теперь значительно приятнее, чем во всем остальном здании, но безумное сплетение запахов лекарств, реактивов и карболки все-таки не годилось для дыхания.
— Понимаешь, какая штука, — Кари машинально убрал с огня судок с кипящими инструментами. — Ты еще неплохо держишься, несмотря на запущенный бронхит. Это, наверное, никакими теориями не объяснить, почему ты до сих пор не развалился… кстати, тебе нужно лекарство, ага?
Сорьонен нырнул в свой шкафчик, который по незнанию можно было принять за картотеку. На самом деле картотеки, как таковой, не существовало, а все медицинские карты и заметки возвышались Гималаями на столе. В шкафчике же хранились лекарства, систематизированные настолько хитро, что задумай Кари уволиться, его последователю пришлось потратить пару месяцев на поиски пастилок от кашля.
— Да, а то приходится пить чаще, — согласился Мартин.
— О чем я и говорю, — похоронным тоном изрек Сорьонен. — Младшие уже начали болеть. Пока что простудные, но я боюсь, как бы не случилось эпидемии. Ты слыхал про мертвые школы, Франс?
Мартин пожал плечами. Врач говорил что-то важное, но воспринять это толком никак не получалось. Наверное, для этого раннего утра, когда даже кофе не помог проснуться, Кари был слишком живым и энергичным.
— В прошлом веке такое случалось довольно часто, от чумы или чахотки вымирали целые школы. Не хотел бы я, чтобы подобное произошло и у нас, — сказал Сорьонен.
— Да уж, — поежился Мартин. — А что, уже есть основания беспокоиться?
— Ты в подвале был?
— Ага, понадобилась мне тут как-то «Cantar del mio Sid». Там ее теперь рыбы читают, наверное.
— В подвале нет рыб, — возразил врач. — Зато там теперь вся выгребная яма. А значит, как минимум на холеру мы можем рассчитывать.
— Восхитительно.
— Не очень, — Кари вздохнул. — Я пытался говорить об этом с руководством. И что ты думаешь, Франс?
— Думаю, что тебе посоветовали заниматься своими делами.
— Верно, слово в слово. Только вот это и есть мои дела, если что.
— Ну, что поделаешь, — Мартин сунул в рот пилюлю, хотя давно не строил иллюзий по поводу ее обманчиво сладкого вкуса, таившего поистине отвратительное металлическое послевкусье. — Когда станет почти поздно, они спохватятся и вывезут выживших.
Сорьонен поправил очки, а потом грустно-грустно взглянул на Мартина.
— Нас с тобой среди них не будет, — сказал он.
— Это еще почему?
— А потому, Франс, что про свое здоровье ты и сам прекрасно знаешь, ну а у меня — издержки профессии. Во время эпидемий врачи погибают первыми.
Мартину стало совсем паршиво. В медкабинет он заглянул, чтобы хоть маленько поднять себе настроение, а вместо этого приобрел еще одну тему для тяжких раздумий. Сорьонен был тысячу раз прав хотя бы в одном — из академии нужно было убираться, как можно дальше, и всемирный потоп — тому лишь одна из причин.
— Франс? — окликнул Кари из-за своей горы бумаг.
Мартин сообразил, что потихоньку отступал из обители медицины, и теперь упирается спиной в дверь.
— Это, конечно, твое личное дело, — проговорил врач. — Но если тебе кажется, что манжеты рубашки прикрывают синяки, то ты заблуждаешься.
Мартин закрыл глаза в попытке хотя бы придумать подходящее к случаю выражение лица. Сорьонен не был ему близким другом, таковых вообще не существовало, но они общались уже лет пять.
— Я бы спросил, откуда они, но не хочу.
Вздох облегчения удалось скрыть. Мартин потянулся к ручке двери.
— Наверное, это правильно, — согласился он.
— Иди сюда, — предложил Кари. — Забинтуем так, словно ты… хм… обжегся.
Сорьонен наложил на синяки приятные, пропитанные замысловатым составом повязки, а заодно успел сварить крепкий кофе, который подал в явно медицинского предназначения чашечках.
— Не хватает только джема в пробирке, — похвалил Мартин, которого быстрые, профессиональные прикосновения врача всегда успокаивали. Не его одного, большая часть раненых на уроках верховой езды, упавших посреди коридора, ввязавшихся в драку со старшекурсниками уходили из медкабинета расслабленными и вполне счастливыми.
— Кари, а давай уволимся? — предложил он.
Врач тряхнул головой:
— Тебе бы не помешало.
3
В коридоре четвертого этажа практически не воняло. Мартин за два месяца потопа уже вывел теорию о том, что горячий газ поднимается вверх, а вот холодный и зловонный предпочитает места пониже. Согласно этой теории в его собственной комнате на мансарде воздух был почти чистым. Четвертый и предпоследний этаж, куда перенесли большую часть занятий, тоже был неплох, хотя сырость царила везде.
Возле второй лекционной аудитории намечалась стычка. Двое первокурсников прижимали к стенке третьего. Жертва не сопротивлялась. Это было нормально — если не уверен, что показав зубы, сможешь ими кого-нибудь порвать, лучше их и не показывать — не то выбьют. Мартин прекрасно понимал и угнетенного, и угнетателей.
У него самого был семинар с третьим курсом в седьмой аудитории, почти в самом углу здания. Дела первокурсников, почти за год обучения так и не проникшихся показным спокойствием академии, Мартина не касались.
Преподаватели редко вмешивались в конфликты. Даже Сорьонен, среди студентов считавшийся существом волшебным и ангельски добрым, никогда не пытался растащить дерущихся на лестнице парней, а вместо этого потом с одинаковым профессионализмом лечил и проигравших, и победителей. Усмирением конфликтов занимались констебли, выбранные из студентов выпускного, пятого курса.
Мартин уже прошел мимо, оставив кесарю кесарево, но приступ кашля вынудил его остановиться в неком подобии ниши. Над ним незыблемо висел уже лет пятьдесят портрет благородного Фольке Сингера, основателя академии.
— Констебли! — послышалось с той стороны, где все никак не желала затихать потасовка.
Мартин отметил, что старшекурсники подоспели вовремя, но из ниши выходить не спешил. Пусть лучше разберутся самостоятельно, тем более, что человек, от общества которого хотелось отдохнуть подольше, лучше всю оставшуюся жизнь, с удовольствием выполнял работу констебля.
— Кто у нас тут? — весело осведомился Дворжак. — А, Франтишек, Йонне и… как там тебя зовут, о юная жертва беззакония?
Жертва молчала, хотя вот сейчас лучше всего было играть по правилам. Мартин сдержал приступ кашля.
— Кстати, — заметил Ян. — А почему вы все не на занятиях?
— Профессор Ричард опаздывает, — поспешил сказать Йонне.
— Не стоит этим пользоваться, — посоветовал констебль. — Ладно, свободны пока что. А ты, — Мартину не нужно было выглядывать из своего убежища, чтобы понять — Дворжак упер палец в грудь первокурсника, может быть, даже панибратски водрузил руку на плечо. Само воплощение справедливости. — Тебе лучше бы научиться говорить. Пригодится.
Ответа не последовало, зато раздался звук, с которым что-то жесткое ударяется обо что-то менее жесткое, а затем и тихий, но болезненный вскрик. Мартин не верил своим ушам. Что же произошло? Неужели Дворжак ударил первокурсника сам?
Вполне в его духе. Мартин выступил из ниши, но было уже поздно. Несостоявшиеся и ощутимо перепуганные мучители обступили жертву, помогая устоять на ногах, а констебль удалялся в сторону лестниц.
— В чем дело? — спросил Мартин.
Первокурсники подняли на него глаза, в которых перемешались испуг и вполне объяснимое желание спасти репутацию.
— Мистер Мартин…
Франтишек, рыжеволосый, небольшого роста, но крепко сбитый парень поддерживал скорчившегося товарища за плечи. Тот упорно смотрел в пол.
— Я спросил, что здесь происходит, — повторил Мартин. — Думаете, у доктора Сорьонена мало работы?
Словно в подтверждение, Йонне кашлянул. Мартину этот кашель был знаком прекрасно, как и то заболевание, предвестником которого он служит.
— Констебль его ударил, — наконец, выговорил Франтишек.
— Дворжак? — уточнил Мартин.