— Вот оно что, — Мартин осторожно повернул голову, чтобы видеть не потолок, а хотя бы противоположную стену — она была намного приятнее, да и так, возможно, станет легче шее.
Почему-то было чувство, что Дворжак извинится. Совершенно неправильное. Ян и принес-то его сюда по вполне объяснимой причине — если просто оставить обморочного преподавателя посреди аудитории, с шишкой на затылке, которою не обо что было набить, могут возникнуть вопросы. В этом же случае — только благодарность примерному констеблю.
— Я хотел к доктору зайти, — вдруг сказал Ян. — А там сидел какой-то с отделения естественных наук, книгу читал. Сказал, Сорьонен с материка не приехал.
— Не удивительно, — пробормотал Мартин.
Извинения слушать желания не было. Да и лицезреть Дворжака, впадавшего из одного несвойственного состояния в другое тоже.
— Спрашивать за что бессмысленно?
— Наверное, — Ян утащил у него бутылку и лихо, неумело отпил гораздо больше, чем нужно, чтобы насладиться вкусом превосходного напитка. — Ты… вы, извините. Вот это я правда не хотел.
Мартину чем дальше, тем неприятнее был разговор. Наслаждаться чужими угрызениями совести он не умел, для этой цели существовали собственные. Ян не иначе, как почувствовал, потому что принял свой обычный образ строгого покровителя.
— Между прочим, ты меня спровоцировал, — добавил он.
— А, — Мартин хотел кивнуть, но воздержался. — Хорошо, что напомнил. Хотя странно, обычно тебя радует агрессия.
Дворжак, казалось, не мог решить, как себя вести. Чувство вины нет-нет, да пробивалось наружу. Порядок вещей, пусть и извращенный, весь день рушился. Или тонул.
— Сделаешь мне одолжение? — попросил Мартин.
— Только сегодня.
— Раз так, отправляйся куда-нибудь, а я буду спать.
Ян встал. Бутылку прихватил с собой. Видимо, разочарование слишком явно отразилось у Мартина на лице, потому что растерянность и чувство вины, делавшие мучителя прочти выносимым, мигом улетучились.
— Не заработал, — хмыкнул Ян.
Дверь взвизгнула, дыхнуло зловонием из коридора. Ровные, легкие шаги быстро удалялись, а Мартин лежал, борясь с очередным приступом тошноты, и чувствовал себя при этом совершенно спокойно. Студенты не только болели, некоторые, и без того не слишком приятные, начали превращаться в буйно помешанных и нападать на своих преподавателей. С разными намерениями. Рассказать кому — засмеют.
Он соврал Дворжаку. Спать не хотелось совершенно. Выспался в отключке, превосходно, как давно не высыпался даже после самых изнурительных дополнительных занятий по литературе.
От чтения Мартин отказался тут же, едва попробовав. Буквы радостно запрыгали, желудок крутанулся и ударил в диафрагму. Стало совсем скверно. Мартин чуть не свернул ведро, в итоге намочил в нем руки и приложил к затылку. Волосы быстро промокли, как и до сих пор прикрывавшие запястья повязки. Приятный, островатый запах состава, которым они были пропитаны, защекотал ноздри.
Крыша не грохотала, значит шторм поутих. Лодка с материка должна прийти без опоздания.
6
В ящике с немногочисленной одеждой, аккуратно сложенной, как у всех, кто точно знает, что не сможет позволить себе следующий наряд еще очень долго, бережно завернутая в мягкую от старости рубашку, привезенную еще из дома, лежала желанная своими округлостями бутылка шотландского виски. Давний сувенир, чуть ли не с выпуска, ценный нектар, расходуемый только по крайней необходимости. Почему-то Мартину казалось, что она наступила.
И по всей видимости, за те пять лет, пока он хранил эту бутылку, наступала достаточно часто, потому что темной, резко пахнущей жидкости осталось едва ли на четверть. Мартин с грустью зафиксировал сей факт, но от намерения не отказался. Вопрос стоял лишь портить ли вкус живительного зелья водой, или же выпить так, все равно горло уже сожжено до самого пищевода.
Прошел уже почти час с тех пор, как он выставил Яна за дверь, и Ян, что самое странное, послушался. Мартин, когда просил его об этом одолжении, почти не верил, что Дворжак безропотно удалится, и потери ограничатся дареным бренди. Теперь, когда часы на цепочке, которые Ян, раздевая его, прилежно положил на стол, показывали без четверти одиннадцать, Мартин очень надеялся, что как минимум до завтра не увидит своего студента. И вообще никаких студентов не увидит.
Хотя детей он любил, даже таких, которые уже искренне верили, что детьми быть перестали и всячески это доказывали себе и окружающим. Наверное, чтобы не страдать от этого, следовало становиться школьным учителем в Столице и не прыгать выше головы. А выше головы обычно оказывался пребольно жесткий потолок, об который уже не в первый раз был ушиблен череп.
Выпил Мартин, не разбавляя виски водой, долго держал обжигающую жидкость во рту, перекатывал между зубов. Становилось легче. Наверное потому, что тошнота в действительности, являлась следствием удара головой, и выворачивало не желудок, а скорее именно мозг.
Второй глоток очень хотелось сделать, но виски стоило приберечь. Мартин успокоил себя тем, что скоро Дворжак принесет новое подношение. Как же без этого. Пока Ян находил удовольствие в упреках, алкоголем его преподаватель обеспечен.
Мартин бережно спрятал бутылку, лег на кровать и прикрыл глаза. Тошнота окончательно отступила, сметенная волной тепла, граничащего с духотой. В комнате, где зимой температура редко поднималась выше пятнадцати Цельсия, стало жарко. Мартин отпихнул по привычке накинутое одеяло.
— Наверное, это все-таки не виски, — сказал он самому себе.
Настроение улучшалось, а тело оживало до ненормального быстро. Как будто не били его сегодня по затылку. Может быть, сотрясение мозга и не состоялось.
Всякие мысли полезли в голову, так переплелись друг с другом, что разобрать, где начиналась одна и заканчивалась другая, Мартин если бы и захотел — не смог. Эпидемия. Немного страшно, потому что сбежать с острова — не более чем иллюзия. Другой работы найти не получится, разве что забыть об образовании и устроиться учеником к какому-нибудь торговцу. Хороший был бы выход, если бы позволило здоровье. Здоровье. С детства было слабым, а доконал, наверное, климат на острове. Холодные, сырые зимы, затяжные дожди, хотя, может быть и не такие затяжные, как в этом году. Этот год вообще странный, наверное, ничем хорошим не кончится. В прошлом году Мартин и подумать не мог, что у него могут быть отношения с учеником. Да еще такие. С таким, как Ян Дворжак. Мартин немного завидовал ему.
А может быть, и не немного. Красивое, сильное тело внушало зависть и восхищение, а понимание, что такого у него самого никогда не будет, горечь и злобу. Мартин удивлялся, сколько у него, оказывается, разных чувств к человеку, которого он считал, что банально ненавидит. И терпит, потому что знает — вступать в противостояние для него, слабого от природы, гораздо опаснее, чем просто дождаться, пока пытка закончится. Вытерпеть как-нибудь, благо, ждать осталось недолго. До конца зимнего семестра всего месяц, потом студентов распустят на отдых, некоторые уедут, а вернутся уже ближе к лету. Наводнение закончится, все станет спокойно, и Мартин снова сможет тратить ночи на чтение и сон, и не бояться оставаться один в темных, пустых аудиториях.
С этой мыслью он и заснул.
В три часа ночи переполнилось ведро. Он услышал, как плескает вода через края, но просыпаться не стал. Около четырех дождь остановился, но разлившаяся вода просочилась между половиц, в медленно гниющие перекрытия. Этажом ниже, в одном из подсобных помещений, уже далеко не первый раз намок потолок, и отвалилось несколько чешуек вспухшей извести. В половине шестого студент с отделения естественных наук, один из подопечных Кари Сорьонена, задремавший над учебником, проснулся и неловко смахнул на пол колбу с чаем. А в шесть утра начался день у Франса Мартина.
7
Голова продолжала болеть, хотя Мартин, с утра ощупывая затылок, пришел к выводу, что удар пришелся все-таки в основание шеи. Шея тоже болела, и голова, казалось, потеряла часть креплений и теперь раскачивалась, угрожая отвалиться при каждом неосторожном движении. Поэтому Мартин старался их и не совершать. Вместо того, чтобы бегать туда-сюда по аудитории, он смиренно стоял за кафедрой, а потом, ближе к полудню, и вовсе уселся на стул.
Второй день шли семинары, к которым третий курс готовился около месяца. Каждому было предложено выбрать себе произведение и проанализировать его. Алгоритма Мартин, конечно же, не давал — математикой занимались на другом предмете. Поэтому было интересно наблюдать за тем, какой подход выбрал каждый из студентов. Кто-то шел от героя, кто-то предпочитал выискивать знаки времени в старинных текстах, кому-то больше пришлось по душе такое неблагодарное занятие, как поиск тайного смысла.
Но Мартин никак не мог сосредоточиться на докладах, вместо этого с повышенной внимательностью наблюдал за тем, чего раньше и не замечал вовсе.
Тяжелое, давящее предчувствие чего-то неизбежного витало в воздухе, а по углам аудиторий просто клубилось туманом. В лицах студентов читались признаки надвигающейся беды, и даже портрет Шекспира, в связи с потопом потеснивший Франческо Марию Гримальди, сдвинул брови в ожидании беды.
Спустя еще полчаса Мартин почувствовал, что перед глазами у него поплыло, а затем и потемнело. Желудок развернулся, не иначе как собравшись устроить нечто совсем не приличествующее преподавателю.
— Достаточно, — пробормотал Мартин.
Удивленный студент, едва перешедший к апофеозу своего анализа Божественной комедии Данте, уронил на кафедру листки доклада.
— Продолжим после перерыва, — пояснил Мартин и, шатаясь, вывалился в коридор.
Теперь стояла задача добраться до уборных прежде, чем состояние станет совсем неконтролируемым. Ноги слушались через раз, зрение почти отсутствовало. Идти в таком виде получалось только по стеночке, и то, очень медленно. Мало того, чьи-то уверенные шаги приближались слишком быстро. Кто бы ни явился, а судя по времени, скорее всего коллега, предстать в таком виде Мартин вовсе не хотел.
Мир в очередной раз пошатнулся. Снова начался кашель, и отнюдь не сухой. Мартин скреб ногтями размякшую побелку на стене в попытках устоять на ногах. Удержаться никак не получалось. Словно бы Ян накануне ударил по голове чем-то значительно более тяжелым, чем кулак.
— Мартини, Мартини… — вздохнул констебль.
Узнав кое-как голос Яна, Мартин даже обрадовался. Дворжак, напуганный вчерашним, наверняка оставался смирным. Куда хуже было бы наткнуться на старшего в смене, профессора Стивенсона. Тот давно ждал только повода, чтобы изгнать Мартина из Академии.
— Ты как девица обморочная, вот один к одному, — посетовал Дворжак, однако руки выставил поймать сползающего на пол преподавателя выставил автоматически, не сомневаясь ни секунды.
Пока Ян нес его на руках до медкабинета, Мартин пребывал где-то на самой границе бессознательности, цепляясь за редкие проблески реального мира, которые иногда подкидывало зрение. Только они больше походили на сны, потому что темные, с рыжиной волосы Дворжака то удлинялись, то укорачивались, а декорации, что Мартин наблюдал в перевернутом виде, прыгали из девятнадцатого века в десятый, из-под толстого слоя штукатурки проступали вдруг древние плиты замка, на развалинах которого возвели потом академию. Иногда на плитах загорались факелы.
— Ну, кого принес?
В медкабинете распоряжался Яска Виртанен, студент седьмого курса отделения естественных наук. Там, в отличие от гуманитарного, учились не пять лет, а семь. Яска прибился к Сорьонену еще на пятом, когда выяснил, что они с доктором из одного города, да еще помешаны на лечение одних и тех же болезней. Теперь, пока доктор пребывал на материке, Яска успел не только перечитать все свежие лабораторные записи и выпить чаю из колбы, которой обычно пользовался сам хозяин кабинета, но еще и принять на себя часть его обязанностей. Хотя, если бы пришел кто-то из преподавательского состава, Виртанен срочно занялся бы опытами для выпускной работы, и уж конечно, не строил бы из себя заместителя Сорьонена.
— Нашел вот, — пояснил Ян и уложил Мартина на кушетку.
Тело того, почувствовав знакомую поверхность, прочно ассоциировавшуюся с уютом и безопасностью, расслабилось и потеряло сознание. Яска подавился чаем, а потом бросился к горным хребтам медицинских карт.
— Так, где-то я недавно эту карту видел… — забормотал он, осторожно подрываясь в основание северного отрога. Светлые, подстриженные на тот же манер, что и у доктора, волосы постоянно падали ему на нос, мешая поискам и дыханию.
— Тут же черт ногу сломит, — заметил Дворжак и уселся на кушетку рядом с бессознательным телом преподавателя.
Тощая спина Яски, с которой лабораторный халат свисал, словно с вешалки, скорчилась над столом Сорьонена. Ян опустил руку и принялся осторожно перебирать волосы Мартина, словно тот был затисканным, давно ко всему привыкшим домашним зверьком. Делать это, ежесекундно рискуя быть застуканным психованным адептом Сорьонена, было почему-то особенно приятно. Проявление силы и власти, триумф, какого давно не давала победа ни в конкуре, ни в фехтовании.
— Ничего подобного, — возразил Яска. — Даже в энтропии есть система. Надо только уметь ее разглядеть. Ты, скажем, никогда не пробовал наблюдать за муравьями…
— Яска, — рявкнул Ян. — Муравьи — это без меня. Разберись, пожалуйста, с мистером Мартином.
Виртанен все-таки обернулся. Убрать руку Ян успел уже в последний момент, благо, его реакция была куда лучше, чем зрение Яски.
— Мистер Мартин тут частый гость, — странным голосом сказал самозваный заместитель доктора Сорьонена. — Видишь, даже его карта с краю лежала.