— А ты спроси его, Луиш, есть ли у него десять литров спирта, и молодая блондинка, или, на крайний случай, рыжая. Если нет рыжей, то хотя бы брюнетка, но, чтобы обязательно была белокожая.
Луиш недоумённо похлопал глазами на мои запросы, но перевёл… сбивчиво. Теперь настала очередь хлопать глазами, от такого рода изысканных запросов, Леонардо.
Он, конечно, ожидал каких-нибудь невыполнимых требований, или просто банального отказа, но чтоб такого… нет, не ожидал. Десяти литров спирта у него и правду не было. Было два, которые он собирался разбавить вдвое и отдать вождю. И ничего, что обман. Он проверять, что ли будет, сколько в нём градусов? Но насчёт женщин, он был пас. Европеек молодого возраста, и любого цвета волос, у них, увы, не было. Климат тяжёлый, комфорта не было, малярия опять же. Переезд ужасен, кругом дикари, влажность, жара. Исключением были только портовые города, где жили семьи крупных начальников, остальные довольствовались услугами негритянок. Высшим шиком считалось иметь любовницу из мулаток, которых было немного. Так что здесь он и себе не мог позволить плотских утех с белокожими красавицами. А тут…, какой-то, обнаглевший негр, поверивший в себя всего из-за одной победы. Причём, победы, над таким же племенным вождём, как и он сам, только менее удачливым.
Хотелось встать и выстрелить в лицо наглому негру. В приступе злобы, Леонардо схватился за кобуру великолепного бельгийского револьвера, подаренного матушкой на двадцатилетие, но сдержался, глядя, как наглый негр уже баюкает в руках аналогичный шестизарядный револьвер, только британского производства.
Бессовестный вождь, с деланным небрежением, никак не сочетавшимся с глупым выражением его лица, переломил револьвер, показав внутренности барабана с блестящими капсюлями патронов, каждый из которых находился в своей каморе. Потом защёлкнул его обратно и раскрутил барабан ладонью, улыбнувшись при этом одной из своих отвратительных улыбок, так гармонично смотревшихся на его варварском лице.
— Эх. Нет у меня белых женщин, — подумал Леонардо, — как нет их на всей территории Бельгийского Конго, что начинается на противоположном берегу реки Убанги, а вслух сказал.
— Мой король не уполномочивал меня торговать белыми женщинами, а спирта в бо́льшем количестве у меня, к сожалению, нет.
— Ну что ж, значит, наша сделка не состоится, и я не смогу продать вам территорию своей страны, — сказал я, правильно истолковав затянувшееся молчание и его слова.
— Но я готов обсудить с вами торговое соглашение, и выкупить всё оружие, а также другие товары, что вы привезли, — через переводчика сообщил ему я. Эта информация заставила его задуматься. Решив его дожать, я добавил пищи его размышлениям.
— До прихода сюда, я неоднократно отражал набеги из южного Судана, и тамошние воины, неоднократно обещали прийти с могучим войском, чтобы захватить всю мою страну, и прочие территории, и дойти до далекой, но такой нужной всем, реки Конго, что несёт свои воды через всю Африку.
— Да, и ещё я вспомнил! Мне говорили, что видели отряды белокожих людей с юга, и они говорили на таком же языке, что и вы. Наверное, они тоже предложат мне продать мою землю, и, если они смогут предложить мне белых женщин для моего гарема и огнестрельное оружие, которым так хорошо воевать, я, пожалуй, соглашусь.
Бельгиец заинтересовался полученной информацией, и стал задавать уточняющие вопросы, кто, где, когда. Во что были одеты, какое вооружение, и что делали.
Но я был готов к подобным вопросам, и, вспоминая мимоходом услышанную информацию от Луиша и редких бродячих торговцев, что изредка посещали мои, забытые чёрным богом, места, вдохновенно врал. Это дело я любил, и владел им в совершенстве. Конечно, врать девушкам проще, и тема там несколько однобока. Но здесь главное — опыт и вдохновение. И то, и другое у меня присутствовало, да ещё плюсом шло умение врать от прежнего обладателя моего тела, недаром есть выражение, что это у него в крови.
Так что, мозги бельгийцу я запудрил классно. Интересно было смотреть, как, в зависимости от полученной информации, его лицо меняло свой цвет, несмотря на загар. Убедившись, что он поверил в достоверно преподнесенную мною информацию, я испытал истинное наслаждение профессионального, но доморощенного, лицедея.
Не знаю, какие из моих слов всё-таки смогли достучаться до мозга бельгийца, но, поколебавшись пару минут, он, кажется, принял выгодное для меня решение, и стал торговаться. Я не стал выставлять напоказ свои алмазы, вынув только пару, самых невзрачных, в качестве подарка. Вызвав тем самым ожидаемый восторг, когда он смог рассмотреть в неверном свете очага, что я ему подарил.
В результате торга, я лишился половины захваченного запаса слоновой кости и разных поделок из неё, почти всего запаса шкур диких животных и немного продовольствия, в котором нуждался бельгиец. Его запасы подошли к концу, а пополнить их он сможет ещё не скоро.
Сам я стал обладателем пятидесяти однозарядных винтовок системы Гра, точно таких же, что были у моих людей в количестве четырёх штук и нескольких тысяч патронов к ним. Дальше шёл, так называемый, ширпотреб — бусы, ткань, мелкий бисер, железная посуда и украшения.
В итоге, мы расстались, скорее недовольными друг другом, чем наоборот. Леонардо был вынужден согласиться с моими предложениями, под грузом фактов, которые не смог предвидеть. Я же был недоволен малым количеством купленного оружия, и неясностью дальнейших перспектив сотрудничества с бельгийцами, уж больно они были жадными и скользкими. Да и репутация у них была ещё та.
Этот розовощёкий молодой крепыш был скорее исключением из правил, чем типичным представителем расы эксплуататоров. Этакая витрина салона по продаже мебели, на самом деле, занимающегося не ею, а риэлтерскими операциями по незаконному приобретению имущества, включая уничтожение хозяев оного.
Наши торги затянулись до утра. Закончили мы, когда на востоке стала наливаться светлой синевой тёмная полоска горизонта, где земля африканской саванны соприкасалась с небом. Отправив Бедлама на отгрузку и разгрузку предметов обмена, я лёг спать с чистой совестью.
Ночь прошла спокойно, мне снились…, нет не белые девушки. Мне снилась мама, и снился отец, когда он вне себя от злости провожал меня в армию. Да, он ругался и был очень зол, но его глаза, глядевшие на меня, выражали не то, что он говорил. Он переживал за меня, и, быть может, любил даже больше, чем мать, но его мужская гордость не позволяла легко выразить свои эмоции. И только крепкие мужские объятия, в которые он меня заключил перед тем, как я сел в автобус, показывали, насколько он расстроен, и переживает за меня.
Всё это я понял только сейчас, и то во сне. Проснувшись, я долго лежал, не вставая, глядя в одну точку на потолке хижины, по которому ползал геккон, ловя своим языком жирных мух, и других насекомых. Проследив, как он поглотил очередную муху, я снова заснул.
Глава 10 Феликс фон Штуббе
Поспать мне удалось до обеда, а потом началась вторая часть удивительных приключений Шурика, нет, к сожалению, не Шурика, а Ивана Климова, сейчас называвшегося Мамбой, да ещё и чёрной (а ведь есть ещё и зелёная — чур меня, чур!).
Бельгийский корабль, разгрузившись и загрузившись вновь, отчалил от речной пристани города Банги, час назад. А ко мне пожаловал второй участник вчерашней сцены с моим непосредственным участием — церемонии вступления в управление народом банда.
Протерев глаза, слипшиеся от сна, зевая во весь рот, я вышел из хижины, почёсывая по старой привычке свою безволосую грудь, покрытую кое-где небольшими шрамами. Недалеко от изгороди, стоял немецкий офицер в окружении своих солдат с неприятными лицами, мало похожими на лица европейцев.
В принципе, мне было всё равно, главное, чтобы они не трогали мою нежную негритянскую душу, напополам с русской, своими грязными белыми и не очень лапами, и не предлагали мне свои гнусные договоры о продаже, ставшей уже почти моею родною, земли.
Но немцы есть немцы. И офицер терпеливо ждал, рассматривая меня издали, с невозмутимым лицом, покручивая в руках длинный стек из эбенового дерева, и изредка одёргивал одного из своих подчинённых, не обладавших такой же выдержкой, как у него. Пришлось мне поторопиться, совершая свой утренний моцион, не заставлять же ждать столь учтивого, но невежливого офицера, не захотевшего подать мне руки. Конечно, ведь она у меня чёрная.
— Расисты, в который раз сквозь зубы процедил я, отвернувшись от него и глядя при этом в другую сторону, а то, вдруг, услышит. Он же, сволочь, понимает по-русски. К первой мировой, что ли, готовится, хотя, вроде, рано ещё.
Пожав плечами, я отправился в хижину, именуемую тукль, и сделал знак воинам, чтобы они пропустили только офицера. Немец зашёл в хижину, обвёл глазами полумрак, остановив взгляд на, застывшей в позе Будды, фигуре близ потухшего очага.
Ночные тени давно уже расползлись по щелям, и растворились в первых лучах солнца, как будто их никогда и не было. Так что, капитану Штуббе не пришлось себя одёргивать, и бороться, как с ними, так и со своим сознанием, подверженным мистике не меньше, чем сознание Леонардо де Брюлле, а, может быть, даже и больше.
Брюлле уплыл больше двух часов назад. Вернувшийся вчера поздно вечером на свой корабль, Феликс фон Штуббе сделал неотложные дела и лёг спать. Он не знал, откуда этот странный вождь знал русский язык. Но на то, что он его знал и понимал, указывала его реакция, пойманного врасплох и его последующие действия. И рука, протянутая для рукопожатия, тоже говорила о многом.
Следовательно, если он общался с русскими, каким-то неведомым образом попавшими в Центральную Африку, значит, и перенял их манеры, и, возможно, их менталитет. А значит, все переговоры с вождём о продаже территории были бесполезны. Русские, как известно, крайне неохотно расстаются со своею землёй, даже если там не живут, а уж настроить и предупредить мелкого вождя о таких случаях, так это вообще для них — вместо конфеты. В отличие от французов, англичан, немцев и португальцев, да и других тоже.
Поэтому он и лёг спокойно спать, не сомневаясь, что, как только стемнеет, бельгиец побежит на переговоры с вождём, ничего не добьётся, расстроится, распродаст товар и уплывёт докладывать своей колониальной администрации о неудавшейся миссии. Затем запросит резервов, рассказывая о неуступчивом вожде с ну очень большой армией, потом, а что будет потом, никто не знал, и не мог знать! Это же Африка, здесь всё идёт не так, как у нормальных людей. Так всё и оказалось, но пока в первой части прогнозов.
Проснувшись утром, Феликс настроился на беседу, подготовил пятёрку своих людей, выбрав наиболее угрюмых и злых, со слабыми следами интеллекта на лице. И, ближе к обеду, направился искать вождя. К этому времени, бельгийский кеч, работая вёслами, отошёл от пристани. Выйдя на стремнину и подняв пару небольших парусов на мачте, он отправился вниз по реке, к месту, где она соединяется с Конго, а потом к месту своего назначения.
Проводив судно глазами, немец продолжил свой путь. И сейчас стоя внутри хижины, напряжённо всматриваясь в фигуру вождя, пытался понять, как правильно начать сложный разговор. Вождь, называющий себя «команданте Мамба», сидел неподвижной чёрной глыбой, и вяло тыкал прутиком в давно потухшие угли.
Феликс фон Штуббе одёрнул старый мундир и снял с головы пробковый шлем, купленный, по случаю, у англичан. Затем подтянул к себе трухлявый чурбан, стоявший у стены, и сел на него. Вождь чернокожих молчал, вращая белыми белками глаз в полумраке хижины.
Пожав плечами, Штуббе вытащил из внутреннего кармана кителя серебряный портсигар. Щёлкнув замком, открыл его и достал оттуда пахитоску. Размял, пахнущую дорогим ароматным табаком, тонкую колбаску и прикурил её от, почти потухших, углей очага. Сигарета затлела. Он поднёс её к губам, глубоко затянулся, втягивая в себя горький дым, а потом выпустил его неровными кольцами, которые плавно стали подниматься вверх к самому потолку хижины, постепенно увеличиваясь в размерах и теряя свою первоначальную форму.
Вождь проводил взглядом одно из колец, вздохнул, и сказал по-русски.
— Может хватить курить — и добавил, — курить— здоровью вредить!
Феликс невозмутимо затянулся в последний раз, контролируя огонёк, сожравший две трети сигареты, и, затушив окурок о глиняный пол хижины, аккуратно положил его в угли, после чего начал разговор.
— От лица … Только было начавшийся диалог был грубо прерван Луишем, прибежавшим откуда-то издалека и собиравшимся снова работать толмачом. Заскочив в хижину, он встал около вождя, и, заняв место за его спиной, приготовился переводить.
Штуббе сделал паузу и сказал, теперь уже по-немецки.
— От лица моего императора Вильгельма Второго, я уполномочен вести переговоры по приобретению в интересах Германии любых земель на территории Африки, и имею соответствующие документы. После этих слов, он вытащил из-под подкладки пробкового шлема пакет из плотной грубой бумаги. Раскрыв его, вынул несколько, вдвое сложенных, листов и передал их Луишу.
Смысл этих бумаг был аналогичным, по содержанию, документам капитана Леонардо де Брюлле. Как говорится, те же яйца, только в профиль. Началось изучение документов, которые Луиш, из-за плохого знания немецкого, долго читал, смешно шевеля при этом губами, но через десять минут он все-таки справился с мудрёным готическим шрифтом. Выслушав сбивчивый перевод, команданте Мамба начал разговор, снова перейдя на русский.
— И что вы можете предложить мне за мои земли? — на чистом русском обратился он напрямую к Штуббе.
Штуббе молчал, некоторое время, взвешивая слова на предмет их значимости, перед тем, как они сорвутся с его языка, и рассматривая вождя своими холодными, как лёд, и такими же прозрачными глазами. Молчал и вождь, в свою очередь, буравя оппонента взглядом чёрных глаз.
— Откуда вы так хорошо знаете русский язык?
— Мама научила!
— У вас была русская мать? Здесь? В центре Африки.
— Нет, не здесь! И это не имеет никакого отношения к делу. Что вы можете мне предложить?
Феликс наморщил нос, скептически глядя на дерзкого вождя, не самого большого в Африке, племени. Новые подробности личной жизни, и тайна происхождения вождя, только добавили пищи для размышлений, и топлива в топку мыслительного процесса его разума.
Мозг «кипел», обрабатывая мегабайты противоречащей друг другу информации. Того, кто сидел перед ним, не могло существовать от слова совсем, и, особенно, в это время. Ни о каких русских здесь не могло быть и речи, а тем более, о поистине мифических русских женщинах. Хотя…,мог иметь место совершенно фантастический случай, если предположить, что могли захватить в рабство какую-нибудь русскую женщину, например, в Турции, где она была, допустим, служанкой, у богатой дамы, приехавшей на отдых, или с мужем, по работе. Затем, переправили в Египет.
А оттуда, уже изрядно потасканную, перепродали дальше. Потом, она попала в Южный Судан, и где-то на задворках самой отдалённой провинции, нашла своё «счастье», став женой одного из племенных вождей, которому родила сына и смогла воспитать его, и, даже, научить говорить по-русски. Эта версия имела шанс на существование, и объясняла многие поступки странного вождя, но не все, хотя, эти новые, по настоящему «жареные», факты в корне меняли всё дело.
После нескольких минут раздумий, разговор продолжился.
— Я могу предложить три ящика с превосходными винтовками и запасом патронов к ним, а кроме этого, ещё железную утварь и множество мелких товаров. Украшения, ткани и прочее.
— Без сомнения, ваше предложение очень импонирует мне, — заявил я, — особенно, предложение винтовок. В наше смутное время, когда ценность человеческой жизни зависит от Винчестера и Кольта, на пару с товарищем Маузером, оно подкупает своей новизной и сдержанным оптимизмом…
Что-то мне надоело шифроваться. Достало уже всё. Свою версию моего происхождения я этому фрицу озвучил, теперь пусть думает сам, правда это, или художественный вымысел. А я пока покурю.
В окрестностях Банги оказалось несколько полей с росшим там, недавно завезённым, табаком, и теперь я достал импровизированную сигару, сделанную мною собственноручно. Её я сделал из листов табака, собранных на одном из таких полей. Деланно откусив её кончик, выплюнул в сторону, прикурил от, подёрнутых сизым пеплом, углей и задымил, как паровоз.
Немец не подал вида, хоть, несомненно, разозлился от моей выходки. Достав, в свою очередь, серебряный портсигар (уже второй раз за наш разговор), вытащил оттуда сигарету необычного вида, название которой я узнал от него гораздо позже, и заговорил на чистом русском языке, без малейшего акцента. Даже, наверно, более правильно, чем говорил я сам.