— Постараться вы можете, много для этого понадобится?
— Нет, немного. Развитие электроники шагнуло в послевоенное время далеко вперёд. Да две трети всех достижений прогресса на них построено. Думаю, осознать масштабы того, насколько это глубокая тема — вам будет вообще невозможно.
Берия налил себе и мне вина, после чего спросил прямо:
— Я человек с инженерным образованием, поэтому говорите прямо, насколько и что шагнуло, попробую понять.
— Хорошо, — я достал из кармана смартфон и положил его на стол, — в мире ЭВМ принято вычислять мощность в количестве операций с плавающей точкой, или запятой. Флопс, короче говоря. Первый в мире ЭВМ, «Эниак», имел пятьсот флопс. Разрабатывать его начали в сорок третьем — то есть ещё через годик начнут шевеления. Эниак создавался для создания артиллерийских таблиц. Сделали его только после войны, весил этот компьютер тридцать тонн, потреблял сто семьдесят четыре киловатта электричества, в секунду мог сделать триста пятьдесят семь операций умножения или пять тысяч операций сложения.
— Это уже немало, — кивнул Берия, — особенно в условиях дефицита времени, как у нас сейчас.
— Тем не менее, Эниак принято считать компьютером нулевого поколения. Он был слишком несовершенен, необычен, и это понятно — опыта разработки подобных машин до этого не существовало. В историю он вошёл как самолёт братьев райт. Никакой практической пользы от него нет, кроме самой демонстрации факта — на лампах можно построить свободно программируемый компьютер, который можно запрограммировать на решение массы однотипных задач. В промышленных, статистических и научных целях эти машины оказались очень хороши — даже в своём первоначальном, несовершенном виде. Потребляющие гору энергии и требующие постоянного, беспрерывного обслуживания, стоящего приличных денег. Постоянная замена ламп и так далее… Уже через десять лет после эниака был выпущен IBM-709, в десять раз мощнее своего предшественника. Удивительно, но факт — компьютеры могут совершенствуются по сравнению с машинами в обратную сторону. Машины становятся больше, кушают больше энергии, те же самолёты, корабли и так далее… а вот компьютеры растут наоборот — они уменьшаются, уменьшается энергопотребление, а мощность при этом растёт.
— Это логично. Радиоэлементы не требуют для своей работы физического размера, — пожал плечами Берия, — это принцип механических часов.
Я кивнул:
— Да, примерно так. Физически не важно, имеется у нас шкаф с пятюдесятью тысячами радиолампами, или маленький, размером с ноготь, кусочек кремния, на который фотолитографией нанесены зоны проводимости, и созданы миллионы или даже миллиарды транзисторов, выстроенных в микроархитектуру. Правда, до кремния мы дойдём ещё нескоро. Там столько сложности — я однажды копнул эту тему и понял, что надо начинать с нуля. С добычи руды, с очистки материалов… да и само развитие настолько быстрое, что плохо работает в плановой экономике.
— Как это может быть связано с экономикой? — удивился Берия, — я понимаю, техника, мы и не такое можем освоить, если постараемся. Но экономика?
— Один учёный сказал, что плотность элементов на кристалле удваивается примерно каждые полтора года. На первых порах — это создаёт немаленькие проблемы, потому что плановая экономика больше адаптирована к примитивным ресурсам. Добыче металлов, производству машиностроительному. Вот представьте, что темпы сменяемости поколений техники увеличились в десять раз. Примерно так это выглядит для электроники. Не успели наладить, медали развесить кому надо, в производство внедрить — а конкуренты из-за океана уже сделали систему вдвое мощнее, и наша устарела. Плюс огромная зависимость от обратной связи… — я покачал головой, — в своё время министерство электронной промышленности СССР приняло решение слепо копировать западные разработки, и свернуть собственные разработки. И не просто так — как бы они ни старались — сталкивались с тем, что либо фондов не выделяют, либо вообще трудно пробить глухую стену непонимания этих маленьких чёрненьких коробочек. Грубо говоря — советская административно-плановая экономика и политика слишком негибкая, медленная на раскачку и инертная в резких поворотах. А резкие повороты в этой отрасли происходили всегда. План на пять лет? Три раза ха — тут за полгода одна система сменила статус из лучшей в мире до «ошибочного направления» — и все планы по её производству летят к чертям. Нет, электроника потому и развивалась в основном в странах капиталистических, что бизнесмен, делающий у себя электронику, может в мгновение ока перебросить все ресурсы с одного направления на другое. Может сам решить, что нужно делать, а что нет — сам взять на себя риск. Своими же деньгами рискнуть. Я не отрицаю, у вашей экономики есть свои плюсы, но идеальной экономики не придумали ни сейчас, ни в будущем.
— Значит, плановая экономика себя не оправдала? — с прищуром спросил Берия.
— Скорее да, чем нет. Она… не слишком работоспособная, скажем так. Экспериментальная, слабо сбалансированная, модель. В период массовой индустриализации, войны и послевоенной разрухи, она себя оправдывает. Но индустриализация не вечна. Чем сложнее и динамичнее отрасль — тем хуже она сочетается с плановой экономикой. Строительство легковых автомобилей, компьютеров, потребительской электроники… в конце концов, я склонен считать, что именно экономика сгубила советский союз. А все прочие факторы вытекали из несовершенства плановой системы экономики.
Берия задумчиво посмотрел на меня.
— Понятно… мне бы полную историю, без прикрас, что происходило и каким образом. А там я сам решу.
— Это можно организовать, — кивнул я, — правда, информация весьма условная. Такие дела в советском государстве, что по статистике на душу населения всё вроде бы прилично, а работает это кое-как. Ну тут можно на много вещей указать, на тотальные и перманентные дефициты, общую непривлекательность товаров, преступную деятельность одних и недостаток мотивации и экономической эффективности у людей в целом. А значит и у предприятий, а значит, и у целой страны. Плюс развитие капиталистического мира, которое взяло низкий старт после второй мировой и за буквально пару десятков лет улетело так далеко от советской экономики, что если в тридцатых-сороковых ещё был какой-либо паритет, дальше всё стало совсем грустно. Не сказал бы, что вся заграница жила дорохо-бохато, но поскольку амбиции у советского государства быть лучшим, то и сравнивали его с лучшими. И тут уже, увы, — я развёл руками, — увы и ах.
Берия только глубоко вздохнул:
— Понятно. Ладно, можно постараться дать вам кое-какую свободу в работе над электроникой. Вы сможете построить машину, сравнимую с ЭНИАК по мощности хотя бы за год? С вашими то способностями?
— Я бы мог, без труда, да только смысла нет. Ну как, смысл есть — но у советского государства нет денег на такие дорогие игрушки. Сразу же после войны они понадобятся, тут спору нет — ядерная энергетика, ядерное оружие — тут нужны будут огромные вычислительные мощности. Но в голодные военные годы разрабатывать что-то подобное…
— Вот если вино можете создать, то и прокормить инженеров вам под силу, — сказал с уверенностью Берия, — и снабдить их радиолампами и всем прочим, что им понадобится.
— Да, тут вы правы. Я так же буду настаивать на том, чтобы компьютер не был засекречен.
— Это почему?
— Потому что пока его скопируют, пока то да сё, уже улетит время. Это во-первых. А во-вторых — тут важно кто задаёт стандарты. Кто у кого копирует. Через пять-десять лет любой, даже самый крутой на момент выхода, ЭВМ, будет уже выведен из эксплуатации, просто за полной неэффективностью. Разве что как музейный экспонат оставить, на будущее. Вот в этом телефоне, — я постучал пальцами по экрану брошенного в начале разговора на стол смартфона, — приблизительно триста гигафлопс производительности процессора. Это триста миллиардов флопс. Или шестьсот миллионов ЭНИАКов. При этом он кушает совсем кроху электричества, никаких супертехнологий в аккумуляторах у нас не изобретали. Правда, я должен оговориться, что вся его производительность заточена под обыденные бытовые задачи, такой есть почти у каждого.
Лаврентий Павлович как-то странно посмотрел на прибор.
— Это точные цифры?
— Да. Хотя это далеко не самый мощный из смартфонов. Так, бытовой прибор. Камера, звонилка, несколько игр. Для программирования не подходит совершенно. Хотя приложений для него масса, все они бытовые. Я показал это лишь для того, чтобы вы имели представление, насколько это всё может быть развито. Даже в шестидесятых годах ситуация с компьютерами мало отличалась от начала пятидесятых — стоимость каждого компьютера — десятки и сотни тысяч долларов, занимает целое здание, обслуживающий персонал — десяток-другой человек с профессиональным образованием. Разработка таких компьютеров в СССР велась, потому что иначе невозможно. Они управляли системой противоракетной и противовоздушной обороны, решали сложные научные задачи, а наука была амбициозная, и компьютеры ей требовались постоянно. В одно время вошли в моду ВЦ — вычислительные центры, в НИИ и прочих учреждениях стало модно иметь собственный ВЦ с хоть каким-нибудь компьютером и своим программистом. Ходило мнение, что это полезно в плане планирования и решения задач.
— И как? Правильное мнение? Хотя постой, — Берия отложил бокал, — получается, что компьютеры использовали для управления экономикой и страной?
— Да, конечно. Правда, делали несколько подходов создать нечто такое, и каждый раз был провал. В итоге от этой идеи почти отказались. Но в видоизменённой форме она работает. Лаврентий Павлович, давайте по существу — я могу взять персональный компьютер, подключить к нему устройства ввода-вывода, сделать терминал для работы с цифрами. Но для этого нужны программисты — хотя бы пара-тройка человек, чтобы они обучились работе с ЭВМ и могли дальше работать в этом направлении.
Берия кивнул:
— Это можно организовать. У меня достаточно людей с подходящим образованием. Думаю, пару-тройку тебе отрядить — будет несложно. Но какие тогда объёмы вычислений они могут выполнять?
Я пожал плечами:
— ВЦ же абсолютно секретное? Тогда всё упирается не в скорость работы компьютеров, а в скорость работы людей. И их количество, конечно же. Это что касается использования аномальных вычислительных мощностей. Что же касается собственных разработок… Думаю, на первых порах, фронту нужны будут радиоприёмники, радары там, а вовсе не дорогие тыловые игрушки. Но разработку можно вести без проблем, даже американцы свой ЭНИАК достроили, когда война уже всё.
— Тогда и нам спешить некуда. А по поводу твоей просьбы — это ты правильно мыслишь. Официальный статус совершенно секретного НИИ тебе на пользу будет.
— А вот тут я не соглашусь. Секретного НИИ не надо, секреты они привлекают внимание. Плюс ограничения, плюс сложностей немало будет… куда проще сделать обычное маленькое НИИ, человек на тридцать штатом, и в нём секретный отдел. Обычное НИИ тоже не только ради прикрытия — собственные идеи же надо куда-то девать. Вот и смогу кое-что реализовать. А по поводу денег государственных договор простой — я вам отгружаю золота, вы с меня снимаете всю ответственность за трату казённых средств.
— И чем тебя не устраивает нормальный режим секретности? Это же обязательно.
— Вовсе нет, — покачал я головой, — советская методика засекречивать всё, вообще всё… я лучше не буду сейчас долго её разносить, скажу лишь, что дойдёт до абсурда и закончится ничем. Окажется, что ничего действительно интересного у нас и нет, даже если все разработки продать врагам. Так что давайте поступим иначе. Официальное НИИ не военное, займётся каким-нибудь полезным, но небольшим проектом.
— Каким? Это ведь тоже имеет значение, если вы хотите лично руководить, то и желательно, чтобы даже от маленького проекта был результат.
— Что-нибудь долгоиграющее, полезное, военное. Скажем, разработкой военных вездеходов. Занятная тема, да и я сам увлекался в последнее время бездорожьем. Может быть, даже что-нибудь полезное сделаем.
Берия пожал плечами:
— Тут я с вами соглашусь, пусть будет так. Много вам места под ВЦ нужно?
— Места почти не нужно. Главное чтобы НИИ пусть маленькое, но располагалось в хорошем месте. Ремонт в здании НИИ я беру на себя. И ещё вот что — небольшие проблемы автомобилизации…
— М? Машины нужны?
— Достаточно если вы просто поможете зарегистрировать те, что я создам. Как самоделки, например. Я человек из автомобильной эпохи, так что мне трудно привыкнуть к общественному транспорту. А ещё труднее — учитывать это всё в работе, бензин, техобслуживание, сами машины — это я всё возьму на себя. Было бы место их поставить.
— Хорошо, в таком случае — договорились. У меня даже есть на примете отличное место для вашей будущей работы, если вы согласитесь прямо сейчас с нами съездить — я даже покажу вам. Как раз одно маленькое НИИ расформировали, в пределах садового кольца, всё чин по чину, здание старинное, место лучше не придумаешь.
— Тогда поехали. Чур я за рулём, — улыбнулся я.
Лаврентий Павлович поднялся, взял с дивана шляпу и водрузил её привычным движением на голову:
— Вы хотите, чтобы я поехал с вами?
— Почему бы и нет? Заодно прокатитесь на военном вездеходе двадцать первого века.
— Уговорил, — улыбнулся Берия, — поехали.
Когда мы проходили мимо стерегущих вход людей, Берия отдал короткие указание следовать за нами и не отсвечивать лишний раз, и я открыл ему дверь на заднее сидение…
Всю поездку мы почти молчали — Лаврентий Павлович подсказывал, где нужно свернуть, я ехал неспешно — сорок-пятьдесят километров в час, но для наших сопровождающих, судя по их манёврам, это уже было очень много. Проехать оказалось недалеко, мы сделали крюк и оказались на месте.
Очаровательные маленькие переулочки центральной Москвы — первый тверской-ямской переулок, дом четыре. Здание в три этажа, явно относительно свежей постройки — начала индустриализации. Возле здания пара машин, скоро и сопровождающие приехали. Я остановился и осмотрелся из машины. Берия вышел, мне пришлось выходить следом и позволить ему вести меня.
— Дом четыре, здесь планировалось расположить одно не особо важное государственное учреждение. По культурному профилю, но в связи — можно передать здание на баланс НИИ, занимающегося полезным делом, — сказал Лаврентий Павлович, когда мы прошли через ворота, и оказались отрезаны от улицы, — давай осмотримся, если что не так — сразу скажи.
— Что ж, давайте.
Я вошёл в здание и понял, что нужно приложить к нему свою руку. Мне не нравился этот довоенный советский дух — казённый дух, которым пропитано тут всё. Мы с Лаврентием Павловичем прошли внутрь — людей тут не было. Вернее, были, парочка встретилась на входе, это какие-то местные сторожа, но их быстро сдуло при приближении наркома внутренних дел.
— Отличное здание, — похвалил я его, поднявшись на второй этаж, — есть где развернуться с косметическим ремонтом. Да, думаю, придётся немного поработать, чтобы довести до ума. И будет просто отлично.
— Вот и замечательно. Рабочих прислать?
— Можно.
Вот примерно так и закончился безумный день. Вечер я уже встречал в НИИ — за неимением квартиры, и любого другого жилья, жить я остался в помещении. Ну а что — с Берией контакт наладил, и вроде бы даже продвинул ему свою идею, всё получилось относительно гладко. Лаврентий Павлович наверняка ещё некоторое время будет читать и обдумывать материалы, которые я ему передал, но пока что его забота — это устроить человека поближе к себе и в относительно приемлемые условия.