Рыбаки знали по-русски немного, его поняли не сразу, но когда до них дошло о чем вопрос, сразу в два голоса принялись по-чухонски объяснять, перемежая объяснения немецкими ругательствами. Мат Дмитрий понял, но и только. Придется спросить у Эйно. Пожал плечами, сделал непонимающее лицо. Рыбаки поняли свой промах, начали разъяснять знаками.
Как понял Дмитрий, основные потоки рыбы как раз шли мористее, но в их утлых суденышках даже в спокойную погоду было опасно туда забираться, а в свежую погоду можно было с легкостью пойти на дно. Приходилось рыбачить у берега. Хороших же лодок не было, потому что не могли ловить рыбу, а рыбу не ловили, потому что не имели лодок. Замкнутый круг.
Дмитрий по извечной рыбацкой привычке поплевал на приманку, забросил удочку. Всего на троих у их было десять удочек, где лесу заменяла плетенная из льняных ниток жила, а железные крючья делали сами из подсобных материалов, случайно достающихся рыбакам. Дмитрий взял себе две, хотя и мог потребовать любое количество. Но зачем, он не нуждается в рыбе на еду или на продажу.
За несколько часов поймал три селедки. Рыбакам повезло больше, один достал шесть хороших селедок, другой — пять. Где-то под килограмм. И это за всю рыбалку! Пошли бы с сетями мористее, улов бы мерили не штуками, а центнерами. За один выход наловили на несколько рублей. И себе бы хватило, и барину досталось, и город бы завалили рыбой. Эх!
С этими мыслями Дмитрий пришел к хибаре Эйно. До встречи было еще далеко, тем более, понятие после полуночи можно легко понять, как под утро. Немного поговорил со старостой. Тот подтвердил разговор молодых рыбаков — рыбачить около берега бесполезно, рыбалка приносит мало улова, но отплыть мористее они не могут. Предложил ухи. Но Дмитрию рыба и блюда из нее уже осточертели, и он вместо этого прилег отдохнуть. Уставший, уснул почти мгновенно.
Разбудили его осторожные тычки. Он посмотрел. Над ним стоял староста. Немногословно пояснил:
— Пришли. Хотят поговорить. Если не будешь говорить — больше не придут.
Дмитрий встал. Слил из кружки в ладонь воды, брызнул в лицо, протер его ладонью же. Полегчало. Говорить он с ними будет. Очень даже. Лишь бы они говорили.
Контрабандистов было два, по виду местные жители, немолодые, серьезные, хмурые. Такие же чухонцы.
Но договорились они быстро. Дмитрий спросил, смогут ли они привозить на первый раз шестьсот пудов зерна, оказалось, смогут. И торговые каналы у продавцов есть. Попросили семь копеек за пуд. Дмитрий, готовый платить вдвое больше — гривенник с пятаком, насторожился. Контрабандисты — милые ребята, но понятие гуманитарная помощь им не известно. В Польше, откуда они собирались возить зерно, излишек продовольствия?
Осторожно предложил три копейки. Переговоры не прервали разговор, чего опасался Дмитрий, но снизили свою цену до шести копеек. В конце концов, сошлись на четырех копейках с полушкой за пуд.
После этого обиняком поговорили о торговых новостях. Оказалось война перекрыла обычные торговые каналы и теперь в Польше, где львиная часть зерна шла на экспорт, произошел переизбыток. Зерна много — денег мало. Надо договорится с феодалами, хотя бы двумя-тремя панами на счет полусотни тысяч пудов хлеба максимум. Пусть везут, не купят другие, купит он. Не хотят открыто, могут через этих же контрабандистов.
Дмитрий спросил о продаже рыболовецких судов. Оказалось, достанут. Сторговались на четырех рыбацких шаландах по пятнадцати рублей с полтиной и двух баркасах по девяти рублей с двумя гривенниками.
Все, процесс, как говорится, пошел, стороны разошлись с радостным настроением и предчуствием прибыли.
Глава 8
Начался день с приличной неприятности. Петр приказал построить гвардию — оба полка, Преображенский и Семеновский. Злой, раздраженный из-за опять начавшейся лихорадки, царь ругал контрабандистов, срывавшие пошлин, грозил им всякими карами. А в конце пригрозил повесить каждого, кого заметят в связях с ними.
Интересное дело! Он тут разрывается, свои деньги тратит, по четыре копейки с полушки на пуд (выручает, правда, по десять копеек, но это приятный бонус), а наградой будет веревка. В Дмитрии взыграла дворянская спесь. Он голубая кровь! Ему надо голову рубить, или расстреливать, по крайней мере.
О чем и заявил надменно царю после завершения «общего собрания». Петр обратил на него бешеный взгляд, обругал, назвал дураком, хохотнул. Взгляд его потеплел. На Кистенева он долго ругаться не мог. Знал — свой в доску, все, что не сделает, все полезно.
— Тебе надо лечиться, государь, у тебя жар от лихорадки, — безапелляционно заявил Дмитрий, — чарка подогретой водки с малиной вполне подойдет. И не будешь таким злым. А то как лютый барбос.
Петр сначала нехотя сопротивлялся, но слабость и озноб помогли Дмитрию больше, чем целый ворох слов. Пошли в трактир для господ (тоже Дмитриев), где хозяин угостил царя водкой, нагретой на кухне. В ней была размочена сушенная малина.
Кто не пробовал этого напитка, наверное, решат, что это напиток извращенных алкоголиков. Но это было действительно лекарство. Пьянить оно, разумеется, пьянило, но пить горячую водку, отдающую сивухой, было довольно противно. Прямо, как лекарство.
Контрабандисты — контрабандистам рознь, — внушал Дмитрий опьяневшему царю, — вот ты Санкт-Питербурх чем собираешься кормить?
— Да там посмотрим, — махнул опьяневший царь. Ему стало легче, и он не собирался грузить себя проблемами.
Дмитрий в монаршие обещания верил не очень. Сказывалось воспитание циничного ХХ века и реалистические подходы к жизни.
— Смотри, государь, крестьян-зеилепальшцев здесь пока мало, на другие провинции особой надежды нет. А рядом дешевый польский хлеб, который, я кстати, уже купил у контрабандистов, перемолол на мельнице и испек в хлебопекарне для всего города.
— Вот сволочь, — констатировал Петр.
— И ты, государь, ешь, — невозмутимо добавил Дмитрий.
— Вдвойне волочь! — разозлился царь, — протрезвею — накажу.
Трезвый пьяному не товарищ, а пить сегодня не с руки — слишком много неотложных дел. Он с большой радостью оставил задремавшего царя на Алексашку Меньшикова и еще двоих «товарищей» из ближней кампании, вовремя пришедших в поисках царя.
— Передай государю — согласен только на отрубание головы или на расстрел, — велел Дмитрий Меньшикову и не обращая внимание на недоуменные вопросы и удивленные возгласы, покинул трактир, приказав, чтобы с царя никаких денег не брали.
Ему сейчас было не до царских денег. Где-то в конце недели в Санкт-Петербург должен был приехать князь Александр Хилков. Он, конечно, заедет к Дмитрию «по-родственному» и посмотрит на их «уютный семейный дом». И когда увидит, что там, как говорится, «и конь не валялся», то свадьба осенью вряд ли состоится. Не помогут ссылки ни на напряженный труд, ни на другие постройки. Может даже князь Александр согласится, но не Даша. Плакать будет, — насколько он ее знал, — но останется непреклонной.
Поэтому хватит ныть и придумывать отговорки. Любимая девушка тебя заждалась, ее отец смирился. Остается только построить дом на основе примитивных методов для технологий ХХI века, и передовых для ХVIII века.
Конечно, можно было схалтурить. Тяп-ляп, навозить бревна, доски и построить а-ля улучшенная церковь. И там жить?
А как на тебя будет смотреть Даша, как посмотрит князь Александр? Привел красавицу и княжну практически в шалаш почти без удобств! Это только в сказке с милым и рай в шалаше. В реальности Даша убежит, даже не выйдя из походной кареты, и проклянет его на все улицы города.
Нет, он построит дом солидно и так, что весь Санкт-Петербурх будет завидовать и перемалывать в сплетнях, а его любимая девушка будет очарована.
Для начала он приказал все кирпичи, наготовленные его кирпичной мастерской, привезти к месту жилищного строительства. Туда же была переброшена бригада строителей, уже строившей не одно здание не только из бревен, но и кирпичей. Одновременно землекопы ударными темпами начали создавать фундамент и рыть коммуникации для воды, тепла и канализаций. А в кузнечной мастерской стали дерзко экспериментировать с листьями белого железа, ковать различную фурнитуру.
В лесопилке готовили толстые доски для пола и потолка, более тонкие и красивые для обшивки стен, копили всякие древесные мелочи для кухни, спальни, гостиной. Рабочие знали, что они готовят для личного дома барина Дмитрия и старались, как можно лучше.
Ведь трудящиеся на его работах — и свои крепостные, и чужие, арендованные с разрешения Петра видели разницу с другими дворянами — Дмитрий не только жестко требовал, но и обильно кормил и хорошо платил. Его люди всегда были накормлены, обуты — одеты, спали в тепле под крышей. Так почему бы не порадеть за благодетеля?
А Дмитрий трудился. По его эскизному архитектурному плану дом был большим. Первоначально его предполагалось построить одноэтажный. Передумал. Страшно было строить огромную громадину без опыта и квалификации.
Потом понял, что лучше сделать компактный двухэтажный, чем излишне длинный и широкий одноэтажный. Тем более, земля и ныне дорога. И что и в первой четверти ХVIII веке в России тоже есть мастеровые, работающие с двух-трех этажными каменными зданиями. Надо только их найти. Не для Дмитрия, конечно, для Санкт-Петербурга. Построим!
Бригада или, как сейчас говорили, артель строителей быстро клала кирпичи, другие рабочие — мебельщики и краснодеревщики — работали с мебелью, устанавливали двери и деревянные плинтусы, солидные полы.
Их надо было только хорошо проинструктировать, а потом одним глазком поглядывать и, кажется, все. Не дай бог ошибутся, переделывать уже некогда!
Но сам он, главным образом, работал над булыжной площадью вокруг дома. Дело было для России древнее и полностью забытое, а, значит, совершенно новое, но очень полезное. Пора было каменщикам отрабатывать вложенные в них усилия и время.
Если булыжники, входящие в обязательную часть, непременно входили в государственную долю, хотя и в конечном итоге оплачивались, то продукция стимулирующей части считалась уже Дмитриевой, и городские чиновники каждый раз были вынуждены договариваться с ним по поводу их использования. И, apriory, он мог бы и отказать, на что неоднократно указывал.
И если до этого все оканчивалось страшилками, то теперь ему самому были очень нужны булыжники для мостовой около дома, о чем он твердо и жестко заявил, указав, где они конкретно лягут. Чиновникам пришлось, по русской привычке, почесать затылки и нехотя согласиться. Дмитрий не нарушил главное требование — решил укладывать очередную мостовую в городе, при чем чуть ли не в его центре. Все остальное было явно от дьявола, а сотрудничество с ним, как известно, является непотребным для истинного православного.
Саму мостовую построить было просто, хотя и физически накладно: выбранную площадь надо было тщательно очистить от всякого мусора, по максимуму выровнять, засыпать морским песком, утоптать его. И только после этого уложить булыжники. И никакой тебе высшей математики с могущественными интегралами! Одна примитивная, но твердая арифметика. Зато наработаешься до семи потов.
К началу осени стал намечаться конец строительства. В совокупности, около месяца и, наверное, немного еще. И хотя было видно, что работы осталось много, но процесс идет! И он когда-нибудь завершится!
С тем князь Александр и уехал, хлопнув Дмитрия по спине. Будущего зятя он не просто боготворил, побаивался и надеялся на него, как на стену.
— Я поговорил с государем о тебе, — сказал он напоследок, — Петр Алексеевич долго громко и грязно ругался, говоря о тебе, так что у меня аж ноги ослабли, но, наругавшись всласть, в конце высказал давнюю мечту — поселиться рядом с тобой и каждый вечер философствовать о жизни под крепкий грог или густой эль. Давай, князь Дмитрий, работай, я верю в тебя!
С тем и уехал в хорошем настроении, а Дмитрий продолжал напряженно трудиться. Впереди был более суровый, хотя и очень любимый ревизор — княжна Даша. Если с князем Александром у него сложились нормальные отношения, базирующиеся на взаимном уважении и зависимости, как мужчина к мужчине, то с Дашей было одновременно и проще и сложнее.
Даша его очень любила и была готова после свадьбы отдаться ему вся — и телом, и душой. Он был его целью жизни, без которого она уже не мыслила свою дальнейшую судьбу.
Но, отдавшись, она, как и любая женщина, требовала, чтобы ее мужчина, ее муж и покровитель, тоже принадлежал ей телом и душой. И не терпела никаких недомолвок, обмана и даже лукавства. Отдыхать вместе с ней, работать — пусть она рядом находится. И никак иначе!
Уже сейчас в ее письмах наряду с нежной любовью, амурной нежностью и неистовостью было много ревности, упреков и настоящей ненависти. Как он там живет, почему без нее?
Дмитрий чувствовал, что приехав в Санкт-Петербург, она не только окружит его любовью, но и выпьет до последней капли, сделав его жизнь одновременно адом и раем. Как же он ждет ее и боится!
Осенью между тем в городе обострилась проблема с металлами. Кругом, буквально на каждом шагу. Железо, которого довозили до Санкт-Петербурга едва пятьсот пудов в месяц, с расширением населения и, соответственно, производства стало не хватать уже с начала лета, а в начале осени наступил настоящий кризис.
Металла остро не хватало всем — строителям, кузнецам, армии, судостроителям. Всем! И ближайшее время не обещало успокоения. Наоборот, приходилось ждать только обострения ситуации.
Дмитрий, оказавшись в центре всех этих событий, только посмеивался. Во-первых, у него была проблема гораздо хуже — княжна Даша. Во-вторых, обб этом от невнятно говорил еще в Москве. Собственно, корни этого лежали в одном, что в проблеме соли, что в проблеме железа. Нельзя развивать хорошую жизнь города исключительно на привозном сырье и товаре.
На очередном пьянке-совещании, где решали важные производственные вопросы и параллельно отмечался день рождения лучшего друга человечества пионера Вити Сидорова (мнение попаданца Дмитрия), опять возник вопрос железа.
На него почему-то насели со всех сторон, как будто именно он мог решить эту проблему.
— Дайте железо, или дайте хотя бы руду, — отвечал он на все горячие требования работать лучше и давать больше инструмента, — будет металл, дадим и топоры с лопатами. У меня мастеровые стоят и мастеровые матерно кроют несчастнуюангличанку, которая здесь совсем нне при чем.