— Газированной.
Парень кивнул (клиент всегда прав), предъявив идеальный пробор в коротком поклоне, и удалился. Через десять секунд он появился снова, поставил на картонный кружок высокий стакан, полный на две трети, и сразу взял плату. Пол-марки.
Искин отпил.
Вода защипала язык. Почему он попросил газированную? — неприятно удивился он. Никогда не любил. Нет, утро однозначно выбило его из колеи. Искин покрутил стакан. Многочисленные пузырьки воздуха, облепившие его стенки, по одному, по два устремлялись к поверхности.
Итак, Стеф.
Первое: странности реакции. Когда? Когда он спросил, где она подхватила юниты. Ведь глупо. Что это за мычание? Синдромы опознала, а когда привили, забыла. Хотя уж в хайматшутц изобрели бы более правдоподобную версию. Но не факт, что она не вызвала бы больше подозрений. Может, плюнули на лакуны и рассудили, что, чем запутанней, тем лучше? Говори, девочка, что в голову взбредет.
Надо же, секстази вместо юнитов!
Искин отпил снова и снова удивился себе, отставил стакан на край стола, чтобы даже не притрагиваться.
И как она нашла Баля? Баль не суется в центр города, да и рыбные заводики все размещены на окраинах или в северных, подкарантинных кварталах.
И почему старая версия юнитов? Вот самый интересный вопрос! Конечно, после смерти Кинбауэра должно было произойти какое-то замедление в развитии юнит-индустрии, вполне возможно, имел место даже некоторый отток назад, пока определяли, кому передать его наследство. Но пользовать старые версии? Это как если бы вместо электричества вновь перейти на керосиновые лампы. Хотя сравнение не лучшее.
Нет, очень интересные и тревожащие несуразности.
Если, конечно, хайматшутц не стали прививать возможных перебежчиков втайне от них самих. Ой, бред! Тогда бы они прививали всех. Это же мечта и канцлера, и фольдстага — законопослушный и управляемый народ. Стройся! Равняйсь! Фольдланд юбер аллес! Кто хочет высказаться против? Никого!
Черт возьми, никто б в Европе от этого не отказался!
Но сто пятьдесят третья? По самым грубым прикидкам должна быть двухсотая с хвостиком, ближе даже к трехсотой. Впрочем, сама нумерация, скорее всего, уже была бы другая. Времени-то прошло…
Искин задумчиво повертел стакан, который, будто заколдованный, опять оказался у него в пальцах.
Значит, шесть лет. Почти шесть. И все изменилось? Понятно, смерть Кинбауэра через полтора месяца после его побега. Но, дьявол, девчонку-то определенно привили совершенно недавно! Или нет, привили давно, но активировали, по сути, при пересечении границы. Возможно ли такое? Почему нет? Этим вполне объясняется старость юнитов. Правда, прививать в таком возрасте «саботажников»… Получается, Стеф что-то недоговаривает? А если она недоговаривает, то с какой целью? Ну, Греган, положим, на самом деле существует. В городе таких Греганов, пожалуй, с пол-сотни наберется, если не больше. Здесь поверю. Хорошо, заметила она симптомы, нашла Баля, попросила его помочь… То есть, когда началась переходная стадия, очень удачно подвернулся я. С другой стороны, у нее симптомы, а она не знает, где ее привили.
— Извините.
— Да? — Искин поднял глаза на вставшего у столика мужчину.
Мужчина был подтянут и молодцеват, серый костюм, смуглое лицо, зачесанная влево челка, подбородок с ямочкой и улыбка в тридцать два зуба. Плащ перекинут через руку. В другой руке — газета, свежий номер местной «Zeitrevisor».
— Вы не возражаете, если я присяду за ваш столик?
— В общем-то…
Искин оглянулся и обнаружил, что все столики на тротуаре так или иначе заняты, везде сидели по двое, по трое, а за столиком у дверей кафе умудрились поместиться аж четверо молодых людей, по виду — студентов.
— Время сладкого омлета, — пояснил мужчина, виновато шевельнув плечами.
— Конечно.
Искин подвинулся, давая мужчине повесить сложенный плащ на спинку стула и сесть, не прижимаясь спиной к соседям.
— Я вижу, вы не местный, — сказал, устроившись, мужчина и, привстав, протянул руку: — Рене Персерод-младший.
Официант принял у него заказ — кайзершмаррн с земляничным вареньем и кофе.
— Не угадали, — сказал Искин, раздумывая, случайна ли их встреча, и пожал ладонь. — Искин. Леммер Искин.
Хайматшутц просто обожает плащи. Шпионов из Фольдланда в европейских фильмах теперь без плащей и не показывают. Увидел в кадре человека в тренчкоте — знай, он обязательно связан со службой безопасности. И тут уже не важно, надет тренчкот или нет.
Или это тоже паранойя?
— Экономикой не интересуетесь? Инвестициями? Акциями? — спросил Персерод-младший, щелкнув ногтем по газете.
— Нет.
— А зря. Сейчас как раз то время, когда можно схватить удачу за хвост. «Шауэршанц» растет, «Дюпон» растет, «Берингер» пока внизу, но что это значит?
— Что? — спросил Искин.
— Это…
Персерод-младший прервался, ожидая, пока официант поставит перед ним тарелку с кусочками сладкого омлета и крохотную чашку кофе на блюдце. Капли варенья алели на краю тарелки, будто кровь.
— Три марки.
— Спасибо, — Персерод-младший вложил официанту в ладонь монету в пять марок, — сдачи не надо. — И вновь повернулся к Искину. — Это значит, что «Берингер» со дня на день обязательно пойдет в рост. За ними есть такой грешок — сами играют на понижение перед большими государственными заказами.
— Зачем? — спросил Искин.
Персерод-младший наколол кусочек кайзершмаррна на вилку, со вкусом прожевал.
— Все просто. Они выкидывают от одного до двух с половиной процентов акций на биржу, и цена, разумеется, не сильно, но идет вниз. С помощью вялых слухов и подкупленных трейдеров акции проседают где-то на пол-процента или процент. Это, конечно, немного. Но затем на рынок кто-то выбрасывает еще процента три акций одним пакетом. Это уже пять процентов, в общей сложности. Пять — это психологический барьер. Другие игроки тоже начинают избавляться от «Берингера» под расходящуюся и якобы верную информацию, что «Берингер» утратил свое влияние в правительстве. Улавливаете?
Он подмигнул Искину.
— Нет, — сказал тот.
— Когда курс падает на четыре-пять процентов, а это много, в сумме получается под семьдесят миллионов марок, появляется некий трейдер, что осторожно скупает акции по все падающей цене. А дальше следует объявление, что «Берингер» получает новый заказ для своих промышленных фабрик на полмиллиарда марок. А?
Персерод-младший засмеялся с полным кайзершмаррна ртом.
— И акции идут вверх? — спросил Искин.
— Взлетают! В кратковременной перспективе — процентов на десять. «Берингер» из воздуха получает сто пятьдесят миллионов марок, с лихвой покрывая первоначальные убытки. И все это знают, и каждый раз это срабатывает.
— Но это обман.
Собеседник кивнул.
— Разумеется! Просто удивительно — будто в задумчивости почесал висок он. — Вы — местный, но не знаете о времени кайзершмаррна.
— А вы хоть раз выбирались за Кассантель-штросс? — похолодев, спросил Искин.
— Это ближе к карантинным кварталам?
— Да.
— То есть, вы намекаете, что там…
— Я уверен, там даже не знают о кайзершмаррне, — сказал Искин, поднимаясь. — Этот город полон эклектики, и богатые кварталы часто не имеют представления, чем живут бедные. А бедным не до того, чтобы заглядывать богатым в рот.
Персерод-младший улыбнулся.
— Вы — социалист?
— Скорее, реалист, — сердито сказал Искин. — Мне пора.
— Вы только не обижайтесь, — сказал ему в спину Персерод-младший. — Я просто пошутил. На самом деле, кайзершмаррн подают исключительно в этом кафе с восьми и до девяти утра.
Искин шевельнул плечом, подразумевая, что нисколько не обижен. Но весь короткий путь до переулка, ему жутко хотелось обернуться. В районе лопаток так и свербело. Смотрит этот Персерод-младший ему вслед или нет?