Саша. "Оно всегда там было"
Определенно — вчера его не было.
Она же не сумасшедшая, верно?
Вчера в этом дурацком доме не было ни одного дурацкого заведения. Только облупившийся фасад, стилизованные под античность фрески-сифилитики с отвалившимся носами и немытые стекла в зубастых рамах.
И абсолютно точно — никаких пабов. Какие вообще могут быть заведения в подобном доме? Он же аварийный. Ходи да береги голову, если не хочешь, чтобы гипсовое колено какой-нибудь особенно хрупкой статуи испортило тебе планы на отпуск. Здание под стать названию переулка — Малый Могильцевский. Этакий дом-зомбак в окружении вполне благопристойных московских коробочек.
Кто бы стал открывать тут паб?
И тем не менее — вот дверь. Над ней — деревянная вывеска, выглядящая так, будто бы висит здесь уже пару десятков лет, а не одни сутки. Мода эта хипстерская, что ли? Минимализм, экология? Будь бомжом, но не вреди природе?
Да и название… «Совиное гнездо». Точно хипстеры. Или веганы. Веганский паб! Соевое пиво и стейки из травы!
Хоть бы окна помыли, что ли. Вот уж что точно не изменилось.
Не отводя взгляда от окна, Саша тянется к коллеге за соседним столом, что-то сосредоточенно, почти зло отбивающей по клавиатуре. Ровная по бровям челка придает девушке непримиримое сходство с пони, что, естественно, не могло остаться незамеченным во время стандартных офисных покуришек.
— Сонь…
— Мммм…
— Сонь!
— Да, Саша! — Соня-Пони отрывается от своего монитора. Вся злость, которая доставалась компьютеру, резко меняет вектор и окатывает Александру.
— Не злись. Я на секунду. Не знаешь, что за заведение в том доме открыли?
Соня недовольно поджимает губы — мол, ты, простая смертная, своими вопросами глупыми время барское воруешь — но все-таки бросает взгляд в окно. Всматривается секунду, потом вздыхает:
— Какое заведение?
Не видит она ничего за своей челкой, что ли?
— Ну вон, «Гнездо» это.
Соня секунду непонимающе пялится на облупившийся дом номер пять. Ее лицо приобретает классическое выражение «я работаю с идиотами» — это когда губы поджимаются, а ноздри чуть-чуть раздуваются, будто бы перед ней лежит что-то очень неприятное, вроде чужого носка, но она героически сдерживает себя, чтобы не начать материться всласть. Наконец она отворачивается обратно к компьютеру, бросая напоследок:
— Оно всегда там было.
Сказала, как плюнула. Верблюд, а не пони.
И все-таки странно. Как можно было не заметить этого заведения за те три месяца, что Саша работает в редакции «Здоровой Москвы»? Она тысячу раз в деталях изучила вид за окном, пока разбиралась со всеми этими скучными медицинскими сюжетами. Расшифровываешь очередного индюка для вечернего выпуска программы, ставишь таймкоды на записи, слушаешь про очередную болячку, и нет-нет, да и взглянешь в окно на секундочку…
Кстати о секундочках. Время-то тикает, а сюжет не готов.
Саша снова повернулась к компьютеру и еще раз перечитала уже расшифрованное интервью. На этот раз какой-то аляповатый медитативный лекарь вещал о пользе строгой веганской диеты. По его словам выходило, что нормальному человеческому организму и вовсе питаться пищей мирской необязательно. На десятой минуте московский гуру уже рассказывал о том, как заменить бифштексы солнечными ваннами.
Саша в три щелчка отправила текст редактору и уставилась невидящим взглядом на сообщение «Письмо доставлено».
Да, не о такой работе она мечтала после красного диплома самого престижного вуза страны. На первом курсе она воображала, что будет самой крутой светской телеведущей, деля пальму первенства как минимум с Ваней Ургантом — если он еще будет в форме, конечно. На втором курсе решила, что будет вести свою аналитическую программу — стильную, умную и очень престижную. К ней в гости будут приходить политики и звезды, а она будет небрежно спрашивать их о серьезных, но провокационных вещах, вроде «Как вы относитесь к санкциям? Тяжело ли жить без французского сыра? А ваши дамы как принимают российский коньяк вместо Хеннеси?» На третьем курсе, правда, апломба поубавилось: она была уже согласна на должность корреспондента-путешественника, на глазах у всей страны поглощающего саранчу во Вьетнаме или взбирающегося на Эверест. На выпускном курсе она решила действовать наверняка и начать «с малого»: место новостного корреспондента на федеральном канале вполне подойдет.
После выпуска и трех месяцев жизни впроголодь на съемной квартире с тремя бывшими однокурсницами она поняла, что идеально пожить всегда успеет, а должность расшифровщика в медицинской программе — это не так уж и плохо. В конце концов, это лучше, чем втихую отсыпать рис у соседок.
Так что теперь она сидит здесь, на первом этаже редакции, где располагаются самые молодые, неопытные и незначительные сотрудники, и разбирает гигабайты чужого бреда о лечении гайморита с помощью яиц, суставов с помощью иглоукалывания и зрения с помощью цветовых пятен. Кстати, свое зрение на такой работе она вполне рискует посадить окончательно.
Правда, во всей этой грустной ситуации есть целых три плюса: парочка адекватных людей из соседнего отдела, расположение офиса в историческом центре города и, наконец, деньги. С этого месяца она даже получила небольшую прибавку к зарплате, и теперь может ходить на обед со всеми, а не приносить с собой полуживые макароны!
Кстати, об обеде.
Саша кинула взгляд на часы — отлично, без трех минут два. Можно идти. Подхватила легкий бежевый плащ и сумочку, кивнула коллегам, встала из-за стола…
И замерла, глядя в окно.
У «Совиного гнезда» стояли двое. Девушка в плаще до пят, с завязанными в низкий хвост каштановыми волосами, растрепавшимися от ветра, протягивала молодому человеку портсигар. Он, не прекращая что-то быстро ей объяснять, покачал головой и вытянул вперед правую руку, демонстрируя предплечье. Девушка на секунду замерла, не донеся сигарету до губ, потом со злостью выбросила ее и что-то резко сказала ему. Парень попытался взять ее за запястье, но она выдернула руку и, развернувшись на пятках, скрылась в пабе. Молодой человек остался стоять на месте. Он медленно поднял голову и посмотрел…
Саше показалось, что он посмотрел прямо на нее. И от этого взгляда воздух вокруг превратился в парное молоко, пенящееся и жирное. Ей захотелось — нет, ей было физически необходимо поговорить с ним, рассказать о себе все на свете. Все свои маленькие тайны, вплоть до того, как она брала планшет соседки в ее отсутствие и закрывалась в ванной, чтобы…
Парень опустил голову. Наваждение пропало. Саша отшатнулась от окна.
Что это было, черт возьми? Дыхание сбилось, как будто она пробежала километр. Саша с трудом сглотнула. Наверное, это давление. Или солнечное затмение. Или она переела бифштексов за всю свою недолгую жизнь. Как там говорил это гуру — перейти на фрукты и овощи? Хорошая идея.
— Саш, ты идешь?
Это Катя, тоже расшифровщица — подсказал напуганный мозг. Одна из тех, адекватных. Ты с ней работаешь. Ты с ней дружишь. Обычно ты с ней ешь. И сейчас время обеда. Так что обернись и скажи, что ты готова идти и есть. Все просто.
— Эй, все в порядке? Ты себя нормально чувствуешь?
Катя выглядит взволнованной. Надо ее успокоить.
— Да, все в порядке.
Надо пойти на обед.
— Ты знаешь, я сегодня не пойду обедать. Кажется, я отравилась чем-то. Наверное, яйца на завтрак. Несвежие. Были.
— Ты уверена? — Катя подходит к ней ближе и прикладывает маленькую ладошку к ее лбу. — Слушай, ты действительно горячая… Может, отпросишься?
— Нет, все нормально. Я просто посижу. Идите без меня.
Катя наконец-то уходит, взяв обещание звонить в случае чего и заверив, что забежит в аптеку за активированным углем. Саша кивает, надеясь, что хотя бы в такт разговору, с трудом дожидается, когда подруга уйдет, и бросается к туалету. Она закрывается в кабинке, прижавшись взмокшей в раз спиной к прохладной створке, и начинает считать про себя. Сердце не успокаивается, к горлу подходит тошнота, внутренности будто скручивает узлом. Четкий квадрат кабинки становится в ее глазах то треугольным, то круглым. Ладони настолько мокрые, что оставляют следы на джинсах.
Неужели и правда — отравилась? Или вирус какой? Свиной грипп, птичий, крокодилий… Или это… сыроедение. Веганство. Нет. Ветрянка. Нет. Венерическое… Что за?..
Мысли скачут, как дети на батуте — беспорядочно и опасно. Вдруг в туалете гаснет свет, и это неожиданно и очень страшно. Саша лезет в задний карман джинсов, достает зажигалку и щелкает колесиком. Ничего не происходит. Она щелкает еще раз — ни искорки.
Горло схватывает от догадки. Саша снова щелкает зажигалкой и подносит к ней левую руку. Пальцы обжигает пламя.
Это не свет выключили — понимает Саша. Это я. Ослепла.
Она снова начинает считать про себя.
Она пытается закричать, позвать на помощь, но не может сказать ни звука. Все ее тело — один большой камень. Больше она никогда не сможет пошевелиться. Она знает это точно, как и то, что еще немного — и она умрет.
Через восемьдесят три секунды так и происходит.
Саша. "Чего ты хочешь?"
А еще через две минуты — часы прямо перед глазами, она упала очень удачно — Саша приходит в себя. Она лежит, опираясь спиной на закрытый — слава всем богам, позор какой! — унитаз. Ее правая нога подогнута, туфля слетела; левая пятка по неведомой причине попала в щель между дверью и полом и теперь робко выглядывает из кабинки. Обуви на ней тоже нет. Падая, она, видимо, задела держатель с туалетной бумагой, и теперь валяется в белых лентах, как курица под майонезом.
Стыд заставляет вскочить с пола как можно скорее. Саша суетливо сматывает и вешает туалетную бумагу, находит правую туфлю и выходит из кабинки.
Лишь уже отыскав вторую туфлю, поправив волосы и покрутившись перед зеркалом, Саша понимает, что чувствует себя просто великолепно.
Нет, не так. Это не ощущение свободы от приступа боли. Не просто хорошее самочувствие здорового человека. Она чувствует себя, как никогда в жизни.
Это как решиться на прыжок с парашютом и пережить первые три секунды страха, а после наслаждаться безграничной высотой и свободой.