Пролог. Огни в ночи
Симерийское царство.
Крепость Ника. 20 июня 1853 г. ок 3 — 00
Понимая, что отрывок перечитан в третий раз, а нить повествования окончательно потеряна, Владимир Керенский отбрасывает книгу. Бульварное чтиво, шурша страницами, падает на стол. Перекатившись, мягкая обложка схлопывается, огрызнувшись напоследок вампирскими клыками. Будто в угрозе дежурному офицеру, недооценившему очередной бестселлер Джека Ньютона. Готский ширпотреб, купленный на железнодорожном вокзале в ожидании паровоза.
В крепостных переходах темно и сыро, а в столь позднее время еще и до жути тихо. После службы в Нике Ньютонские ужастики сущая колыбельная. Редко-редко загремят сапоги дневального или клацнет, сотрясая стены от бункера до крыши, железный замок. Владимир сидит, едва окутываемый светом свечи, что заливает воском край стола.
Довольно небрежный, заросший жесткой щетиной мужчина средних лет. Зеленый китель с погонами штабс-капитана накинут на спинку стула. Сам Керенский сидит в затасканной, грязной майке, бывшей некогда белой. Шашка и револьвер вместе с поясом вообще сброшены и лежат подобные мусору подле тумбы.
Дальний царский гарнизон, что еще говорить. С дисциплиной не строго, курортом не пахнет, но служба проходит тихо. Начальство приезжает редко, штаб полка, и тот, в добрых тридцати километрах. Почитай стоит крепость у самой границы государевых земель. Готия, капиталистический гигант совсем рядом, дышит на Симерию испарениями заводов как Змей Горыныч. Весь участок в десять километров, непомерный для одного батальона, гарнизон должен держать верным сторожевым псом. На самой (тьфу-тьфу) крайний случай неподалеку, в городишке Ольховое стоят драгуны подполковника Швецова.
— Ээээ, Володя, — слышит Керенский гортанный голос, сильно коверкающий слова. — Что такой тоскливый, а?
По коридору к дежурке выходит, сонно пошатываясь, мужчина в папахе и неизменном черном кафтане с длинными рукавами. Шамиль Сусоев вроде из рода курхских шахов, поныне хранящих верность царскому престолу. А глянешь, сущий разбойник, спустившийся с гор башибузук. Образу предает дикость густая борода, в купе со сросшимися бровями и вовсе чуть не скрывающая лицо.
— Оглянитесь вокруг, милейший князь, — дежурный растирает красные глаза и шкрябает ногтями давно не стриженные волосы. — Один бетон. Какое тут веселье.
Ладно, хоть на что-то книженция сгодится. Оторвав нещадно страницу, штабс-капитан высыпает из кисета табак, тут же замурлыкав котом от приятного аромата.
— Видно что-то? — неразборчиво, с самокруткой в зубах, говорит Владимир, перегибаясь через стол, чтобы прикурить от огрызка свечи.
— Тихо, командир, — мрачно отзывается Шамиль, садясь напротив. — Как в гробу.
— Ну, вот и хорошо, — улыбнувшись, громко выдает Керенский, быстро заволакиваемый дымом.
Сусоева с его молодцами прислали в крепость неделю назад. Лучших разведчиков в полку нет, а время ой какое неспокойное. Тихо. Нет, не хорошо это, не прав штабс-капитан. Чуть не месяц готы царя за усы дергают. То аэроплан воздушное пространство нарушит, то маячат у границы, как специально напрашиваясь. А тут вдруг, как по взмаху руки, будто и нет никого.
— Чаю бы, — тихо, уставшим голосом говорит курх, откидываясь на спинку стула.
— А это мы сейчас организуем, — в отличие от разведчика дежурный наоборот весел. — Только связь с постами проверю. Минуту.
Он крутит ручку вызова на аппарате и зажимает тангенту.
— «Дозор», «Дозор», я «Крот», — вызывает штабс-капитан.
С высоты холма орудия крепости Ника контролируют почти все подходы. Разве только по балке незаметно проскочат и обойдут укрепления севернее. Но и там предполагаемый противник наткнется на хорошо укрытый железобетонный дот. Однако с той стороны трубки тишина, «Дозор» молчит.
Чертыхнувшись, Керенский пробует еще раз. И снова гнетущая тишина в эфире.
— Уснули они там что ли? — Владимир начинает терять терпение, отчаянно тарахтит ручка вызова. — «Дозор». «Дозор», сучье вы отребье! Ааа, будь им неладно.
Офицер с раздражением бросает трубку. Теперь нужно толкать смену и гнать через поля в балку. Скажет потом Данилов спасибо.
— Эээ, — подает голос Шамиль, — не кипятись начальника, пусть чайник лучше кипит, да. Пойду, поставлю, чаю попьем.
— Угу, — настроение у Владимира вмиг улетучивается. Он подвигает ближе второй «тапик». — Мне еще в полк доложить придется. «Нора», «Нора», я «Крот». Я «Крот». Прием… «Нора».
Уходящий было Сусоев резко тормозит и разворачивается на каблуках. Смуглый курх в один миг сдается, белеет как мел.
— Понапридумывают изобретатели, — ворчит штабс-капитан, рывком отталкивая аппарат. — Третий меняем, а что толку. Нет, что б как раньше, магией или на крайний случай голубиной почтой.
— Оба сразу сломались? — недоверчиво цокает языком разведчик. — Может обрыв, да-нэт?
— Вы еще и удивляетесь, князь? — всплескивает руками дежурный. — А вот я удивляюсь, когда они не ломаются. Хотя, — он задумывается, почесывая щетину, — может и обрыв.
— Давай схожу, — Шамиль как-то нервничает, странное чувство появляется в груди. — Сам, по-тихому.
— Не глупите, — Владимир резко вскакивает, натягивает помятый китель и воюет с застежками сабли и револьвера на поясе. — Возьмите Данилова.
Отряд в спешном порядке выдвигается из крепости. Пять человек смены, двое людей из разведки Сусоева. Несмотря на летнее время ночью в здешних краях прохладно. Солдаты кутаются в шинели, поднимая кверху воротники, курхи же остаются верны традиционным буркам. Решают в первую очередь отправиться по пути кабеля, ведущего к доту. Гарнизон спускается с бугра, по вытоптанной тропинке, петляя меж густого кустарника. Приходится идти на ощупь в кромешной тьме, да еще и туман этот проклятый. Вытяни руку и ту не увидишь. Фонарь идущего впереди подпоручика Данилова маячит полуразмытой дымкой.
Несмотря на неряшливый вид, пехота свое дело знает. Солдаты держат дистанцию, оружием зря не бряцают, все сохраняют молчание, как говорится «смотря ушами».
— Слышишь что-то? — Шамиль кладет палец на курок карабина. Редкий, можно сказать эксклюзивный, с барабанным, как у револьвера механизмом. Пехоте, вооруженной однозарядными винтовками, такое сокровище только снится.
— Да, — отвечает, нисколько не таясь, младший офицер, кивая куда-то в туман. — Вон, наши от «Дозора» смену послали. Может уже нашли, где обрыв.
И правда, метров в двадцати выныривает группа. Данилов делает шаг вперед, высоко держа фонарь.
— Эй! Братцы! — громко зовет он. — Ну что там?
Корвет «Архангел Гавриил». Ок. 3 — 30
Море Кракенов. 5-ть миль севернее полуострова Пасхи.
Двери рубки открываются, пропуская на секунды ночной холод и соль морей. Ветер подхватывает с широкого стола, занимающего добрую половину отделения, бумаги, разметав взлетевшими голубями. Показывается фигура, запахнутая в длинный кожаный плащ, крупные капли стекают вниз, быстро собираясь в лужу.
— Ну что вам все не спится, Дмитрий Геннадиевич, — раздается голос Анатолия Звягинцева из глубины.
Старпом чуть с укоризной, но неукоснительной заботой поднимает взгляд глубоко запавших глаз на командира. Лучина открывает вид человека, низко склонившегося несмотря на очки над картами. Коротко остриженные волосы и заостренная борода тронуты сединой.
Капитан «Архангела» лишь дергает неопределенно щекой, оставив помощника без ответа. Орлов Дмитрий Геннадиевич снимает тяжелый плащ, с плюханьем повесив на крючок у двери. Без длинных, мешковатых одежд командир предстает сгорбленным и усталым стариком. Кожа лица, гладко выбритая, свисает как у бульдога, сильно выпирает вперед шея, придавая образ сходный с гусем.
Небольшой пароходо-корвет, устаревший, обросший плесенью и местами гниющий, вышел в море, обходя морские границы царства. Орлов под парусом вот уже третьи сутки, разрезает носом крохотного кораблика волны, петляя меж рифов в поисках неизвестно чего. Спокойное море предоставляет команде проводить время беззаботно, гоняя мяч по палубе и рыбача. Не служба, а отдых на прогулочном катере. Куда ни глянь — бескрайняя вотчина вод, редко-редко забредет рыбачья лодка, обычно не отступающая далеко от берега.
— Или увидели что-то? — продолжает допытываться заместитель.
Он громко сербает чай, обжигаясь о металл и предлагает крепкий напиток командиру. Старый капитан принимает, но, не доведя кружку до губ, замирает.
— А поднимите-ка, голубчик, в небо разведчика, — голос у Орлова очень хриплый и тихий. Произнося слова, командир даже заходится кашлем, едва успев вытряхнуть из кармана черного морского кителя платок.
— Будет исполнено, ваше превосходительство! — вскочив сию же секунду, четко и громко выстреливает старпом.
А сам думает, вот хрыч старый. Все командиру неймется, как в море выходят, вздохнуть не дает. Старик и сам не спит почти, может среди ночи по многу раз лично подниматься на наблюдательную вышку или проверять посты. И не скажешь, что перед тобой сыплющая песком развалюха. Что там увидеть хочет? Море и море.
Приказ впрочем, Звягинцев выполняет и сам выходит в ночь на холод, проследить. Двое матросов выводят из трюма грифона, едва удерживая за длинные тросы нетерпеливое животное. Магическое создание щелкает клювом и оставляет когтями борозды на палубе.
— Ну, тише, — к грифону подбегает наездник, перехватывая уздечку и гладя по холке.
Засиделся бедолага. Этих карликовых грифонов выращивали как раз для флота, но природа есть природа. Долго находиться под колпаком вне свободы неба им тяжело.
Хлопая крыльями и разбрасывая перья, существо толчками взлетает, быстро, однако, набирая скорость и исчезая с поля зрения.
— Капитан на мостике! — объявляет громко старший матрос.
Орлов, шаркая левой ногой, молча становится рядом с Анатолием. Минута тянется за минутой. Скучающий старпом клюет носом, переминаясь с носков на каблуки. И вот темноту развеивает вспышка заклятия.
— Мать честная, — не удерживается от возгласа Звягинцев.
Вот тебе и старый хрыч… Теперь понятно, почему Дмитрий Геннадиевич капитан, а он — на вторых ролях. Нюх у этого морского бродяги как у ищейки. Теперь весь корвет видит освещенный магией наездника грифона корабль.
Орлов невозмутимо щелкает замочком карманных часов.
— Всем занять посты по боевому расписанию, — просыпается от сна старпом, внося лепту. — Старший матрос Дубовой, кто у нас в непрошенных гостях?
Моряк надолго припадает к телескопу.