Мой собеседник терпеливо ждёт пока подошедший к нашему столику официант закончит убирать грязную посуду и заказывает ему два кофе.
— Алексей, ко мне обратились знакомые из НИИ-3 («НИИ-3 — это Реактивный интститут что ли»?) — Громов тщательно подбирает слова. — там руководство всё неделю назад арестовали. Я слышал, вы в вашем ведомстве занимаетесь делами инженеров и учёных…
«Быстро слухи расходятся»…
— Не делами, — без труда вклиниваюсь в изобилующую паузами речь лётчика. — ко мне попадают уже осуждённые, а, так сказать, исполнением наказания: работу им подыскиваю по профилю. Поскольку я о ракетчиках ещё ничего не слыхал, это значит — идёт следствие.
«Молодец, Михаил Михайлович! Не побоялся обратиться ко мне… Чёрт! Вот опять, будто бы кто-то справа рассматривает меня».
Громов молчит, ждёт продолжения.
— … Хорошо, я попробую разузнать… кого там арестовали? — Кручу головой по сторонам.
«Нет… все заняты своими делами».
— Клеймёнов, Лангемак, Надёжин, Глушко, ещё другие…
Подходит официант с небольшим подносом, на котором стоят две маленькие чашечки кофе.
«А что если попробовать фокус, которому меня Оля научила»?
Поворачиваю голову направо и протяжно зеваю, Громов от неожиданности замолкает. Расфокусированным взглядом слежу за посетителями.
«Есть, попался, голубчик»!
Справа от нас, за столиком у окна зевает хорошо одетый мужчина в партикулярном костюме, напротив него сидит дама. Зевота заразительна. Это — инстинкт, доставшийся человеку от обезьян. Сторож подаёт знак, что всё спокойно, а члены стада транслируют его.
— Прошу прощения, — невпопад улыбаюсь я. — обещаю, сделаю всё возможное, что в моих силах.
В этот момент к моему предполагаемому хвосту подходит официант. Навостряю уши.
«Как то странно он говорит, определённо с акцентом. Прибалт? Или немец? В руках — небольшая коробочка… Табакерка? Может быть всё, что угодно. Да хоть тот же миниатюрный фотоаппарат! Не может быть! Чтобы в центре Москвы»…
— Спасибо, Алексей. — Улыбается в ответ Громов. — Тебя подвезти?
«Никак не может определиться: зовёт меня то на „ты“, то на „вы“».
Мы поднимаемся из-за стола.
— Не надо, мне отсюда недалеко…
Выхожу на брусчатку площади Революции, заполненную гуляющим нарядным народом и стараюсь не оглядываться назад.
«Пойдут за мной или нет? Лучше бы чтобы пошли, хуже нет — гадать что это было. А совсем хорошо — если бы и Гвоздь оказался на месте. Половина четвёртого — время наших ежедневных встреч».
Неспеша поднимаюсь по Историческому проезду, на пересечении с Никольской, как всегда, столпотворение, скашиваю налево глаза… и Гвоздь — на своём обычном месте, подпирает забор, закрывающий полуразрушенную Иверскую часовню. Торопливо сворачиваю к нему, успевая заметить за спиной «сладкую парочку» из «Гранд-Отеля», занятую друг другом.
— Фраер с биксой на хвосте, срисуй по тихой.
«Вот это я выдал, ни одного лишнего слова… причём совершенно не задумываясь. А если покопаться в детской памяти»?
Бросаю гривенник на стойку газетчика и с «Вечёркой» в руке чуть не сталкиваюсь со своими преследователями: «Ему лет тридцать пять, одежда иностранная, недорогая. Ей — лет тридцать, красивая. Ничуть не смутились встрече. Эх, не было печали»…
Пересекаю Красную площадь по прямой, которую заканчивают мести бригады дворников.
— Товарищ Чаганов, — встревоженная долговязая вохровка на проходной СКБ облегчённо вздыхает. — вас разыскивал товарищ Шапиро. Просил срочно позвонить.
— Спасибо! — Для порядка показываю удостоверение и поднимаюсь по лестнице на второй этаж, в свой новый кабинет.
Своим ключом открываю приёмную («не успел ещё найти секретаря») и захожу вовнутрь. Вчера мне провели телефон, подключённый к АТС-2, не АТС-1 («кремлёвка», «вертушка»), конечно, но тоже вещь статусная: аппарат с дисковым номеронаберателем. В нём рядом с цифрами на диске изображены буквы, которые в начале телефонного номера из пяти цифр указывают на коммутатор (центр Москвы — буква «К»). К новому году обещали протянуть ВЧ.
— Исаак Ильич? Чаганов у аппарата. — Опускаюсь на стул.
— Алексей Сергеевич, — Шапиро, в отличии от своего шефа всегда говорит вежливо. — что у вас там стряслось с Кольцовым?
— Пальцем его не трогал. — Принимаю оборонительную стойку.
Секретарь Ежова захихикал в трубку.
— Звонил Лев Захарович (Мехлис, главный редактор «Правды»), жаловался, что вы без согласования с ЦК в эфире политические оценки международной обстановки даёте. Предсказываете развитие событий.
Быстро ищу в памяти ссылку на свои предсказания.
«Так, готово — „Правда“, 1 мая 1937 года статья Димитрова… блин, это же сегодня! А я сегодня „Правду“ не читал! Это что, выходит я задвинул в эфире инфу из будущего… Приплыли».
— Сожалею, — мгновенно покрываюсь липким потом. — если товарищ Мехлис так подумал, только куда мне до оценок и предсказаний: все мои знания по этим вопросам — из центральных газет…
— Николай Иванович просит вас срочно написать рапорт об этом. — Сухо перебивает меня Шапиро и бросает трубку.
«Вежливый…, но хамство затаил. Всё, пропал день — иду в красный уголок читать газеты. Радует лишь то, что достаточно прочитать одну „Правду“».
— Лёха! — Гвоздь окликает меня из темноты как только я появляюсь из проходной, что выходит на Водоотводный канал.
«Ровно девять, точен как всегда. Что бы я без него делал»?
— Пасли тебя до завода… Два раза прошли мимо комендатуры, но внутрь не заходили. Внимательно так всё обсмотрели. Пошли обратно. На Каменном мосту щипанул фраера из-за ширмы: вот — порт скуртавый…
«Фотоаппарат, хе-хе. Это ж — табакерка серебряная»!
— … потом в Манеж, засветили ксивы перед цириком.
«Ничего себе, Манежная площадь дом 1 — это адрес Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала».
— А за собой хвоста не почувствовал? — Повертел в руках гладкую вещицу, раскрыл — закрыл, пахнуло душистым табаком.
— Не-е заметил… — начал неуверенно Гвоздь, затем после секундной задержки. — нет, точно не было.
— Спасибо, Николай, — возвращаю ему его добычу. — осторожней будь. Подругу мою давно видал?
— Вчера. Здесь она, в Москве.
«А ну да, правильно, завтра, ведь, тоже выходной».
— Хорошо, будь здоров! — Легко пожимаю нежную ладонь карманника, руки — его рабочий инструмент. Поставь «маячок» в Лаврушинском по дороге домой.
Мой друг неслышно исчезает в темноте, а я выхожу на многолюдную сегодня Озерковскую набережную и останавливаюсь у воды.
«Коминтерновцы, значит… Я то им зачем? Непонятно».
Если попытаться сравнить нашу с Олей историю с тем, что происходит сейчас, то на первый взгляд ничего не изменилось: Ежов во главе НКВД, заговор Тухачевского раскрыт, его участники расстреляны, набирают силу репрессии против троцкистов, бюрократов и растратчиков, принята новая Конституция, идёт подготовка к выборам в Верховный Совет. Но вместе с тем налицо и существенные различия: разгром заговора военных и борьба вокруг принятия закона о выборах разнесены по времени почти на год. Этот конституционный закон вообще уже утверждён в ЦИК СССР в первоначальной редакции: с выборами депутатов на альтернативной основе. Он, конечно, как кость в горле партийных функционеров, но поезд-то ушёл — они сами допустили это, бездумно проголосовав в феврале.
Не будет теперь такого вопроса в повестке дня. Не может сейчас подняться с места условный первый секретарь обкома и заявить на пленуме ЦК: «Социалистическое отечество в опасности! Вокруг враги! Не время играть в демократию. Требую чрезвычайных полномочий»! Повода нет. В стране не виданный в мире подъём, партия рапортует о грандиозных успехах в промышленности и сельском хозяйстве. Осенью пройдут выборы, на которых победу одержит никому не известная молодёжь и ему, заслуженному человеку с дооктябрьским стажем, придётся идти в отставку на грошовую пенсию с формулировкой: «Потерял доверие народа, образование — низшее».
«И что ему такому делать»?
Ответ напрашивается сам собой: нет повода — нужно его создать. А для этого все средства хороши, но громкое убийство — лучше всего.
«Меня? Нет, сомневаюсь. Фигура недостаточно важная. Сталина? Кирова? Более вероятно, но намного более трудно. Стоп, а если Ежова! Что там говорил Фриновский? Нарком захотел вскоре лично провести инспекцию СКБ. Удобный случай… Но почему коминтерновцы? Да потому, что Коминтерн сильно пострадал в результате сталинского Нового курса и, кроме того, имеет в своём составе вполне себе опытную спецслужбу (ОМС отдел международных связей), которой по силам такого рода операции: есть мотив и есть возможность. С другой стороны, они ведь не должны работать под своим флагом: могут под видом троцкистов или вообще не оставят следов, а обвинят меня (на моей территории всё произойдёт) и косвенно подставят Кирова со Сталиным, походя разделавшись с ненавистным Ежовым, от которого уже пострадали десятки их товарищей. Изящно, ничего не скажешь. Хотя и другие варианты имеются: что если эти коминтерновцы — агенты одной из иностранных разведок? Так уж ли это невероятно? Вполне рабочая гипотеза. Голова пухнет. Надо поговорить с Олей, интересно что она посоветует»…