— Такое — это поножовщину? — озадачился поручик.
— Такое — это когда дело большое, шумное и делать ничего не надо, — снисходительно пояснила Михельсон. — Федорин с Никитиным карманника ловят. По всему видать, щипач залётный — за два дня восемнадцать случаев, здешние так не наглеют. И я так думаю, поймают, у Васьки на них нюх, — веско проговорила Элеонора. — Адам с ними, опыт перенимает. Ну а у Шерочки с Машерочкой разбой у порта, им нынче очень на беготню везёт. Что там на Русалочьем? Третья?
— Третья, — тяжело кивнул Титов, опускаясь в кресло. — Опять та же картина — и венок еловый, и свечка, и плотик, и даже верёвка тем же узлом на запястьях завязана. По всему выходит, маньяк у нас завёлся. И больше прочего тяготит непонимание его цели. Он ведь явно вкладывает в такие «похороны» некий смысл, и я теряюсь в догадках какой?
— А остальное, можно подумать, тебе кристально ясно? — заинтересованно фыркнула Элеонора, отложив газету.
— Нет, отчего же? Вопросов куда больше, чем ответов. Но этот кажется мне принципиальным в том смысле, что цель убийств определяет их количество. Сколько еще нам жертв ждать? Или он всё же успокоится тремя?
— В девяносто первом году, — вдруг задумчиво подал голос Бабушкин, — был у нас в городе забавный случай…
Проговорил и умолк. Титов подождал несколько секунд и собрался уточнить, но его внимание взмахом руки привлекла Элеонора и выразительно приложила палец к губам, веля терпеть. Поручик растерянно послушался, а старик ещё с десяток секунд помолчал, потом вновь заговорил.
— У одного городского дурачка сестра преставилась. Думали, сам он её и порешил по дури своей. Поймали его за тем, что он плот снаряжал, на который сестру пристроить пытался — простоволосую, в венке из еловых веток, со свечкой в руках. И всё у него не получалось никак пристроить её ладно, постоянно она с плота этого соскользнуть норовила. Пацанва окрестная его застукала и взрослых позвала. Дети этого дурачка боялись до жути — большой, мычит страшно… Так он её и прилаживал, до самого прихода городового.
Платон Агапович опять умолк, но на этот раз Титов проявил терпение и без сторонних напоминаний. Ясно, почему старик заговорил: выходило буквально один в один нынешние три трупа.
— Да. Только вот дурачок тот не виноват оказался, с сердцем сестре его плохо стало. Больная она была, как и братец. Только он рассудком, а девка — эвона как. А он её так похоронить хотел. Доктор, что его осматривал, говорил, дескать, хорошо он ей решил сделать, помочь. Воду она, дескать, любила, и всё повторяла, что русалкой бы стать хотела — у них ни хлопот, ни забот, ни болезней. Только грех на душу взять не смогла, Бога побоялась. Такая вот история.
— А родня у них какая-нибудь осталась? — осторожно спросил поручик.
— Двое их было, сирот. Дурачок тот, Остапом звали, потом при больничке жил. Жалели его, кормили, а он помогал по мере сил. Безобидный был, тихий, но сильный как вол. Да и сестру свою пережил всего на три года, отмучился. И то доктора дивились, что он вообще до таких лет дотянул.
— А где они жили, помните?
— Отчего же не помнить? — старик вскинул брови, не отрывая взгляда от своих карт. — На Новособорной, у самой железки их хибара была. Да только её уж, поди, с землёй сровняли давно… Кожины их фамилия была, ежели спрашивать станете.
— Станем, — кивнул Натан и тепло, от души, добавил: — Спасибо, Платон Агапыч, очень выручили. Мы бы так и плавали, если бы не вы.
— Общее дело делаем, — назидательно проговорил тот, но видно было, старику очень приятно оказаться полезным.
— Элеонора Карловна, пожалуйста, узнайте, есть ли у нас в архивах то дело, и запросите выписки, кто проживал в окрестностях. Ну что, Брамс, едем? — подорвался с места Титов.
— На «Взлёт»? — она вопросительно вскинула брови.
— «Взлёт» подождёт, у нас с вами есть дело поинтереснее. На Новособорную.
— Погодите, так ведь Платон Агапович сказал, что все уже умерли и дома того нет? — нахмурилась Брамс, в коридоре привычно подцепляя поручика под локоть.
— Дома нет, а люди остались, — отмахнулся он. — Вот вам самой не кажется подозрительным подобное совпадение? Тридцать лет назад городской дурачок пытался похоронить так свою сестру, а теперь вдруг кто-то повторяет тот ритуал в точности.
— Ну, по теории вероятности возможны любые совпадения, — задумчиво пробормотала Аэлита. — Но скорее убийца просто в курсе той истории.
— Точно! — удовлетворённо кивнул Натан. — Либо слышал о ней, либо и сам был свидетелем. И я бы поставил на последнее.
— Потому что очень точное повторение? — полюбопытствовала девушка.
— И это тоже. Но главное, рассказанные истории не так запоминаются, как те, которые произошли рядом. Это ведь случилось больше тридцати лет назад, но так запомнилось, что сейчас он в мельчайших чертах воспроизвёл именно ту картинку. А он ведь наверняка и книги читал, и вообще как-то жил, но почему-то после убийства вспомнил дурачка с его сестрой. Впрочем, я не утверждаю, что он не мог углядеть это, скажем, в газетах и по некой причине крепко запомнить. Нашему убийце вполне может быть и пятьдесят, и шестьдесят лет, однако… Если я что-то понимаю в людях, то злодей был среди мальчишек, которые обнаружили этого дурачка. Сильный страх, яркое впечатление детства, прекрасно объясняет, почему убийца столь крепко запомнил всё это и воспроизвёл теперь. Но, конечно, упираться в эту версию мы не станем, проверим всё. И начнём с разговора с местными, это в любом случае нелишне.
— Наверное, — не стала спорить Брамс. — Только… вы не будете возражать, если мы по дороге заглянем в пару лавок? А то ведь у меня даже зубного порошка нет, и смены одежды тем более.
— Погодите, какой ещё смены одежды? — растерялся Титов. — Зачем она вам?
— Ну, к родителям я ехать не хочу, поживу пока с вами, — невозмутимо пожала плечами вещевичка.
Поручик остолбенел от такого ответа и некоторое время пытался найти слова. Упирать на неприличие подобного решения, очевидно, не стоило: такое утверждение не возымело бы на упрямую девицу никакого действия, тем более формально всё было не столь уж губительно для репутации девушки, в доме ведь почти неотлучно находилась хозяйка.
Да и вообще, Титов не имел ничего против компании Брамс, но способ, которым та решила начать новую, самостоятельную, жизнь мужчине откровенно претил.
— Может быть, проще забрать ваши вещи, чем покупать всё новое? — осторожно предложил он наконец.
— Я не хочу туда заходить, — рассеянно повела плечами Аэлита. — Мать наверняка дома.
— Думаю, вам всё же стоит с ней объясниться. Подобный молчаливый уход лишь всё ухудшит.
— Что ухудшит? Я просто не желаю с ней разговаривать, что изменится теперь? — отмахнулась девушка.
— Брамс, она ваша мать, она о вас беспокоится и заслуживает хотя бы объяснений, чем именно так вас обидела. Вчерашнего демарша было более чем достаточно для демонстрации характера, — чуть поморщился Титов.
— Не хочу, — упёрлась вещевичка. — И вообще, я вот вас не поучаю, как именно общаться с вашими родителями!
— Это было бы затруднительно, потому что они давно умерли, — хмыкнул мужчина.
Аэлита осеклась, но потом недовольно нахмурилась и проговорила:
— Ну и тем более!
Несколько секунд, пока Брамс натягивала краги, они молчали. Натан чувствовал, что разговор зашёл в тупик: девушка, даже если понимала его правоту, попросту упёрлась рогом, и переубедить её добром не представлялось возможным.
— В общем, так, — наконец твёрдо проговорил поручик. — Вы хотите, чтобы я помог вам остаться в сыске и освоиться здесь? Тогда делайте, что говорят.
— Так нечестно! — рыжие брови гневно сошлись на переносице, и Брамс опять грозно подбоченилась. Натан едва поборол улыбку при виде такой картины. — Вы пользуетесь собственным служебным положением. Это шантаж!
— Да, — со смешком кивнул мужчина. — Он самый. Ну а как с вами еще быть, если вы не желаете слушаться по-хорошему?
— Я не собираюсь никого слушаться! Я, в конце концов, взрослая! — проворчала девушка.
— В таком случае, мы зашли в тупик, — развёл руками Титов. — Вы желаете моей помощи, но отчаянно ей сопротивляетесь, категорически отказываясь следовать советам. Не видите здесь логического противоречия?
Брамс заметно стушевалась, отвела взгляд и закусила губу, но теперь угрюмо скрестила руки на груди, явно не желая просто так признавать свою неправоту.
— Ну полно вам, Аэлита Львовна. Почему вы боитесь поговорить с ней? Не съест же она вас, в самом деле! — мягко заметил поручик.
— Я не боюсь. Я не хочу, — хмуро отозвалась Брамс, а потом вдруг нервно всплеснула руками: — Ну что вы мне, драться с ней предлагаете, если она меня запереть попытается? А она уже пыталась. Это вам легко, вы мужчина, вон какой здоровый, кто вам что поперёк скажет! — пылая лихорадочными алыми пятнами на щеках и, кажется, чуть не плача, она яростно хлопнула поручика ладонями по груди и резко отвернулась, зябко обхватив себя руками.
Натан глубоко вздохнул. Пару мгновений боролся с желанием обнять девушку, но проиграл. Тихо приблизился, обхватил свободной ладонью её плечо и всё же сумел не прижать крепче. Брамс вздрогнула от неожиданного прикосновения, но не отстранилась. А через мгновение плечи её поникли, и Аэлита прислонилась лопатками к груди мужчины, щекоча растрёпанными кудряшками его подбородок.
— Хотите, я пойду с вами? — всё же предложил Титов, даже понимая, что поступает неверно и вмешательством этим рискует навлечь новые проблемы и на себя, и на вещевичку. Он не верил, что всё там настолько трагично и что мать девушки действительно столь сильно застряла в позапрошлом ещё веке, но отказать Аэлите в помощи просто не мог. — Не станет же она при посторонних скандалить.
Брамс отрывисто кивнула, не оборачиваясь, и рукавом быстро утёрла щёки — слёзы всё же пролились, только не горькие, а злые.
Аэлите всегда, сколько она себя помнила, помогала мысль, что уж дома можно рассчитывать на всяческую поддержку, и теперь, когда это вдруг оказалось не так, чувствовала себя маленькой, слабой и очень одинокой, словно заблудившийся в тёмном лесу ребёнок. И девушка сердилась на себя за эту слабость. Сколько доказывала окружающим, что она самостоятельная и не нуждается в снисхождении, а теперь вот выходит, что без помощи со стороны обойтись не получается.
А вот на поручика она совсем не злилась — ни за его упрямое желание во что бы то ни стало столкнуть вещевичку с матерью, ни за то, что именно Титов как-то вдруг оказался тем самым человеком, чья поддержка ей столь необходима. Это было странно: Брамс на дух не выносила людей, видящих и знающих её слабости — то, что она сама полагала слабостями. Прежде исключение делалось только для родных, поскольку к ним Аэлита привыкла, да и… родные ведь, им положено знать всё. А теперь вдруг этот посторонний, почти незнакомый мужчина сделался для неё ближе и надёжней, чем они все.
— Только, думаю, визит этот стоит оставить на вечер, да? — осторожно предложил тем временем Натан.
Брамс снова кивнула, шумно вздохнула. Потом развернулась под рукой мужчины, порывисто обняла его, прижавшись на какое-то мгновение, и, быстро клюнув губами в подбородок, порскнула к «Буцефалу», не поднимая на поручика глаз.
Опрос обитателей Новособорной о семье Кожиных только подтвердил рассказ Бабушкина и значимой информации не принёс, кроме того, что при перестройке города и прокладке водопровода в начале века в этом месте сковырнули множество ветхих халуп, курных еще избушек, и найти теперь их прежних обитателей, рассеявшихся по городу, было весьма проблематично.
Титову удалось обнаружить всего одно семейство из давних обитателей: отец его в своё время сложил хороший каменный дом, который прекрасно вписался в новый план. Супруга того купца средней руки, немолодая уже, но вполне бойкая женщина с удовольствием напоила сыскарей чаем и во всех подробностях поведала о давней истории, которую помнила отлично. Кое-что приукрасила, но в общем её рассказ мало отличался от слов Бабушкина, разве что содержал куда больше эмоций. Видимо, история всерьёз впечатлила всех свидетелей, и даже через столько лет женщина вспоминала её с содроганием. Слишком странным, неожиданным, мистическим было для обыкновенных горожан то происшествие, хотя и не имело под собой страшного преступления; наверное, какую-нибудь кровавую расправу без столь необычных декораций запомнили бы куда меньше.
Поручик в очередной раз вспомнил слова Чиркова, что город С*** — сонный, провинциальный и тихий, и примечательных событий в нём не случается, — и вновь с иронией попенял про себя полицмейстеру за лукавство.
Ещё от купчихи он узнал точный год события и месяц, которых Бабушкин не назвал, и потому визит на «Взлёт» ещё отложился: надо было полистать подшивки газет за то время и понять, что именно мог узнать о происшествии человек совершенно посторонний, обитавший на другом краю города и незнакомый лично с его участниками.
Аэлита против подобного не возражала, даже наоборот, обрадовалась: городская библиотека была весьма ею любима. Девушка собралась воспользоваться случаем и заодно кое-что посмотреть для своей докторской работы, давно собиралась.