И она продолжала шептать заговор за заговором, до самого рассвета, призывая на свою сторону все силы, светлые и темные, сплотиться против непобедимого воина, защищенного могучим щитом Одина, который однако принес этим землям столько горя.
Глава 7. Бертильда 7.3
Прошло несколько дней с того дня, когда встретил конунг ведьму, и постепенно начал он ощущать беспокойство, как если бы не мог найти покоя нигде, что-то словно подтачивало изнутри: его мучило странное желание, причины которого он не мог угадать, словно не знал, чего именно хочет, к чему так отчаянно стремится сердце. Еще через пару дней он потерял аппетит и сон, а потом и вовсе стал сторониться родни, запираясь подолгу в своих покоях, куда осмеливались входить лишь Хэзер, да малыш Гуннар.
И как раз дверь распахнулась, и вошла Хэзер в синем домашнем платье. Конунг сидел у очага, мрачный и задумчивый, глядя на огонь, и женщина долго с волнением смотрела на его неподвижную, словно застывшую фигуру, а потом, осторожно приблизившись, положила руки мужу на плечи.
— Что случилось? — тихо спросила она, — Почему не идешь спать? Я не ложусь, жду тебя.
— Я не хочу ложиться. Иди, спи, Хэзер, — ответил тот как-то отстраненно. — Я приду позже.
Хэзер наклонилась и ласково поцеловала его в щеку.
— В чем дело? — улыбнулась она. — Ты не болен?
Но Онн с раздражением отвел ее руки и поднялся.
— Я же сказал, что здоров. Иди, спи. У меня еще есть дела.
Растерянная, она отошла в другой конец комнаты. Беспокойство не оставляло женщину, она никогда прежде не видела мужа таким! И никогда он не говорил с ней так холодно и зло. Что ж могло случиться? Что тревожило его?
— За все годы, что мы вместе, такого не было! — наконец, произнесла она, — Я же чувствую, что-то не так! Скажи, прошу, что случилось? Ты сердишься на меня? Но за что? Почему не хочешь мне довериться?
— Нет, я не сержусь, — едва сдерживаясь, проговорил он, теряя терпение, — Но, пожалуйста, оставь меня! Я хочу быть один!
— Ты больше не любишь меня? — обреченно спросила она, и ее вопрос прозвучал скорее, как утверждение, но Онн лишь снова раздраженно махнул рукой, показывая, чтобы она ушла.
— Хорошо, как скажешь, — Хэзер кивнула. — Постарайся хотя бы немного поспать.
С этими словами она покинула комнату и отправилась в свою спальню, теперь тревога мучила ее еще сильнее, чем прежде!
А конунг продолжал мерить быстрыми шагами покои, и смутные мысли терзали его, не на секунду не позволяя расслабиться. Он метался, словно зверь в клетке, понимая, что все потеряло вдруг смысл, ничто не радует его более. Ни любовь Хэзер, ни малыш Гуннар, ни дружба боевых товарищей, ни замки и земли, что принадлежат ему, ни даже сокровища рода! Ничто. Все вокруг было ненавистно, все опостылело, он пил и пил одну за другой чарки, надеясь забыться, поднять свой дух, но и хмельные напитки не помогали, а лишь, напротив, усиливали и без того невыносимую тоску, что овладела всем его существом.
Наконец, почувствовав, что задыхается в комнате, Онн запахнулся в плащ и вышел на улицу, постоял на площади, вдыхая пьянящий ночной воздух, а после направился к воротам. Удивленные караульные отворили их для конунга, думая, что тому что-то понадобилось среди ночи в посадских деревнях, но он прошел через деревни, не останавливаясь, бессмысленно слоняясь по улочкам, понимая, что не находит тут успокоения, а после деревни остались позади, он вышел в поле и остановился, глядя на сияющий в небе тонкий серп полумесяца. Сами собой ноги понесли конунга на дорогу, что вела к лесу. И едва ступил он на эту дорогу, как вдруг почувствовал, что стало легче дышать, тревога постепенно отпускала, а каждый шаг, сделанный в сторону леса, почему-то казался шагом к единственной и желанной цели.
И Онн сначала пошел, а потом побежал по дороге, он бежал, задыхаясь от неведомой дотоле радости, а едва оказавшись под сенью ночного леса, остановился и замер, оглушенный его звенящей тишиной. Прислушавшись, он вдруг различил еле слышный шелест листвы, журчание ручья, стрекотание сверчков, голоса ночных птиц. И все они произносили на разные голоса какое-то слово, одно и то же слово, разобрать которое он никак не мог. Взволнованный, конунг огляделся по сторонам, сделал несколько неуверенных шагов, не понимая, что делать ему дальше, а потом, будто по волшебству, и сам вспомнил это слово. Бертильда! Вот, о чем пели птицы! Вот, о чем журчал ручей! О чем шелестела листва! Бертильда! Все о ней, все для нее, все потому, что есть она! Теперь он понял, к чему стремился все эти дни, понял, что за тревога гнала его прочь от родного порога, и побрел, уже успокоенный, по темному лесу, движимый единственным желанием — найти женщину, которую недавно повстречал на берегу колдовского ручья и которая теперь безраздельно владела его сердцем.
Так шел он всю ночь и весь день, не разбирая дороги, никто не встречался ему на пути, но Онн, околдованный, скованный могучими чарами, продолжал свой путь, не зная, где находится, не зная, где искать. Просто шел вперед и вперед, понимая, что нет ему жизни, пока не встретит ее вновь.
Уже ближе к вечеру, когда он остановился на лесной поляне, вспыхнувшей золотом в вечернем солнце, Онн услышал хриплый кашель. Конунг резко обернулся: на замшелом камне сидел старик с посохом в руках. Вероятно, это был бедный крестьянин, судя по одежде, хотя кожа его была уж слишком белой, почти зеленоватой, а лицо уж слишком безжизненным и неподвижным, да и непонятно, что делает он так далеко в лесу! Старик смотрел на конунга без страха и без почтения, а в его взгляде читалось какое-то спокойное отупение, как если бы он так давно не видел людей, что отвык от человеческого языка. И однако, старик заговорил с ним. Его голос был странным: шипучим, звучащим словно скрип повозки, идущей по дороге.
— Кто ты и что ищешь в нашем лесу? — проскрипел незнакомец.
— Я ищу Бертильду, — ответил конунг. В другое время его бы покоробила дерзость старика, и возможно, он бы даже наказал его, невзирая на преклонный возраст, но сейчас ему не было дела ни до чего, кроме своей единственной цели.
Старик с трудом поднялся, опираясь на свой высохший старый посох.
— Иди за мной, — проскрипел он. — Самому тебе не найти.
И направился куда-то вглубь леса, а Онн пошел следом за своим удивительным провожатым, и шли они долго, конунг давно потерял счет времени, пока не остановились у темной хижины, вход в которую был занавешен плотным травяным пологом.
Старик отвел этот полог своей палкой, и из хижины навстречу гостям вышла Бертильда. Она была все в том же белом платье, которое странным образом всегда оставалось снежно-чистым, лишь плечи ее были теперь покрыты шерстяным платком, а волосы стянуты в тяжелый небрежный узел. Она радостно улыбнулась, увидев Онна, и протянула к нему руки.
— Спасибо, что привел его! А теперь, ступай к себе, — сказала она старику. — А ты — иди сюда. Я ждала тебя!
Старик попятился, а когда конунг обернулся — словно сквозь землю провалился! Его нигде не было! Но думать о странном незнакомце он уже не мог: женщина приблизилась, взяла за руку и повела в хижину, задернув полог, что отрезал их отныне от всего остального мира.
Стоя прямо перед ним, она смотрела в его глаза, такие, как у нее самой.
— Зачем ты звала меня? — спросил Онн. — Зачем я тебе?
— Я всегда забираю все лучшее, — удовлетворенно улыбнулась Бертильда. — А я не видела мужчины лучше тебя, король Онн!
Она улыбнулась, обхватила его руками, и конунг почувствовал, как странный жар, что исходил от этой женщины, словно огнем обжег его.
Бертильда коснулась его губ своими — и Онн навсегда забыл ту жизнь, которой жил прежде, забыл родной дом, семью, дружину, забыл свое королевство. Лишь имя Бертильды — вот все, что он помнил теперь, настолько велика была власть колдуньи.
Глава 8. Иная магия 8.1
Так и остался Онн жить в этой хижине и не помышлял о том, чтобы покинуть ее: все, что снаружи, за тонкими бревенчатыми стенами, больше не интересовало его, весь мир сузился до этого крошечного пространства, возле вечно дымившего очага, рядом с этой женщиной. Первое время и колдунья не стремилась выходить, ей нравилось новое сокровище, которому она пока не могла найти должного применения, все думала, как бы использовать оказавшегося в ее власти могучего короля. А потом заскучала, затосковала по лесу, и вышла наружу, увлекая Онна за собой.
Они шли сквозь изумрудные лесные чертоги, и Онн понимал это уже не тот лес, что привык видеть он сам. Все вокруг казалось таинственным и сказочным: и деревья, с чьих ветвей свисал мягкий зеленый мох, и ковер из трав и цветов, что устилали землю под ногами, и волшебные трели птиц: теперь уже конунг не сомневался в правдивости историй о колдовских озерах и о загадочных чудесах, что случались на их берегах.
— Здесь живут альвы! — догадался вдруг конунг. Сам не понимая как, он почувствовал их присутствие, услышал звуки их крошечных свирелей, увидел входы в подземные пещеры, что скрывали от людей свои тайны.
— Да, — улыбнулась Бертильда. — Мы произносим это слово немного иначе. Мы говорим — эльфы.
— И тролли! — воскликнул конунг, пораженный тем, что его глаза теперь могли видеть то, чего не видели прежде.
— И тролли, — кивнула женщина. — И гномы. И еще много кто. Не успела она произнести это, как из-за камня показалась зеленая гривастая голова гоблина, состроившего конунгу препротивнейшую рожу.
— А ну, убирайся! — крикнула Бертильда возмущенно, она махнула рукой, и перепуганный гоблин тут же исчез.
— Это другой мир, — продолжила колдунья, — Мир леса. Мой мир. И я покажу его тебе. Покажу то, чего не видел ни один смертный, из тех, у кого нет чудесного дара.
— Почему ты думаешь, что у меня нет колдовского дара?
— Это же очевидно, — рассмеялась женщина. — У тебя другой дар, король. Ты — завоеватель, правитель, победитель. Ты великий воин, твой дар разрушать, а магия — есть творение.
Они шли мимо огромных деревьев, испещренных дуплами у самого основания, покосившихся, застывших, будто танцоры, чей танец прервало неожиданное колдовство, это был странный, волшебный лес, с косматыми шапками сосен, с высокими травами и незнакомыми цветами, каких Онн не видел никогда прежде.
Остановились на поляне, Бертильда подняла с земли толстую палку и постучала ею по стволу дерева. Один раз, другой, третий… А потом отовсюду начали появляться вдруг странные существа: небольшого роста, они подслеповато щурились, выглядели растерянными, словно их разбудили от вечного сна, который длился не одну сотню лет. Одни были по колено конунгу, имели кожу зеленоватую, некоторые были плотненькими, словно принадлежали земле. Их лица украшали густые бороды. Другие напротив, лица имели гладкие, казались легкими и воздушными, само пространство вокруг них было словно пронизано магией, ведь колдовство людей имеет иную природу, чем колдовство эльфов и потому все вокруг казалось Онну сейчас чужеродным, опасным, незнакомым. Он напряженно озирался, и весь был сейчас словно натянутая тетива лука, готовая в любой момент дрогнуть, сорваться… Таким же чужим и он сам был для этих странных созданий, что невесть откуда появились сейчас на поляне. Они сидели на пнях, раскачивались на ветвях деревьев, выглядывали из травы, и все с видимым любопытством разглядывали спутника Бертильды.
— Приветствую вас, лесной народ, — произнесла Бертильда, поклонившись. Эльфы и гномы поклонились в ответ. А потом один из эльфов вытянул тонкий палец, указывая на конунга:
— Среди нас человек! — недовольно заметил он. — Зачем привела его? Людям здесь не место!
— Я хочу, чтобы вы увидели его. Это Онн-конунг, король здешних земель. Отныне — он повелитель этого леса и ваш повелитель. Помните об этом!
— Мы знаем его, — воскликнул вдруг другой эльф, с темным лицом и такими же темными волосами, — Это человек, что владеет нашими сокровищами! Человек, который украл, то, что принадлежит эльфам! Отдай их нам!
— Это мои сокровища, — возразил конунг. Что-что, а это он пока еще помнил, хоть и позабыл многое другое. Их он получил от отца, а тот от своего отца и так до основателя рода, короля свартальвов, ставшего смертным.
— Нет! — закричали эльфы хором, — Это не твои сокровища! Они принадлежат нам! Ты должен вернуть их! Отнеси в пещеру на морском берегу, что мы укажем, и оставь там!
— И не подумаю, — возмутился Онн. — С какой это стати? Эти сокровища принадлежали моему отцу, а до него — моему деду, а до того — его деду, а до того — основателю нашего рода! И не стану я отдавать то, что пришло мне от предков, каким-то мелким тварям!
— Отнеси их в пещеру! Верни их нам! — продолжали вопить эльфы, будто оглашенные, — Верни! Верни! Верни!
Вокруг стоял жуткий гомон, множество голосов слились в непереносимую какофонию, и, не выдержав оглушительных воплей, Бертильда взмахнула рукой. Воцарилась тишина.
— Довольно! — крикнула ведьма. — Не нужно спорить сейчас. Всему свое время. Я лишь хотела показать ему наш лес, чтобы и он полюбил его, как люблю я! А вы ведете себя не как гостеприимные хозяева. Стыдитесь! Идем!
Она взяла конунга за руку и повела за собой. Они пошли дальше, а эльфы и гномы, теперь уже молча, провожали их глазами, недовольно качая головой.
— А старик-то, что проводил меня к тебе в первый день — и был тролль, — вдруг догадался Онн и хлопнул себя по лбу, вспомнив своего странного бледного проводника.
— Ну, конечно! — рассмеялась Бертильда, — Кто же еще! Других здесь нет!