— Я видел то же, что и ты. Но со стороны. Словно на окружающую действительность наложили другую — огромный лес и бегущего человека. Только этот человек был не ты, а «тварь».
— Так.
— Потом ты завалился, потеряв сознание, и картинка на миг изменилась — белая пустыня, какие-то руины, колокол на полуобрушившейся арке и человек — «тварь». Он стоит, словно к кресту прибит — ноги вместе, руки широко распахнуты. Смотрит вверх на тёмно-красную луну. И шепчет что-то, словно молится. А потом опускает глаза и глядит сквозь меня. Усмехается и говорит: «Помни о птице, мотылёк, летя к огню — так назову меч!». Вот так.
— И?
— Знаешь, — Юрий стал устало-насмешливым, — я японской поэзией увлекался когда-то.
— Помню — было дело, — отозвался Михаил. И быстро посчитал слоги. Пять-семь-пять. Получалось классическое хокку.
— Это — моё, — тоскливо усмехнулся друг. — Пять лет назад написал. Думал — пуля в висок, а строчка на лист… Вот и всё, что останется после меня.
Медведев отвёл взгляд. Он помнил. Пять лет назад, почти под тридцатилетний юбилей, друг потерял семью — жену и дочку — в автомобильной катастрофе. Было время — и он, и другие товарищи чуть ли не посменно пытались сторожить Юру-сана, полагая страшное. Или тактично висели на хвосте, или навязывались в гости каждый день. Однажды не «уберегли» — сорвался в неизвестном направлении. Но, когда, спохватившись, товарищи собрались поднимать по тревоге знакомых и искать везде — от любимых мест до моргов, — он вернулся. Молчаливый и уставший. Но живой. Где был, что происходило — до сих пор оставалось его личной тайной. Впрочем, лезть в такие тайны охотников днём с огнём.
— Так вот и подумалось, — Зубров, не отрываясь, смотрел на костёр, скрывая внезапную пустоту взгляда. — Что, если с тобой или мной что-нибудь случится, то единственная будет зацепочка — пленный. А если он кончится раньше времени или Полынцев его под себя загребёт, то вряд ли мы что-нибудь узнаем.
Медведев с искренним восхищением посмотрел на товарища. Любой бы на его месте действовал по правилу: «когда сомневаешься — опустоши магазин». А у Зуброва, как обычно, мышления хватило на то, чтобы «тварь» не только как опасность определить, но и как возможное противоядие.
— Что дальше предлагаешь? — Поинтересовался Михаил.
— Не предлагаю, — поморщился заместитель, — предполагаю.
— Ммм?
— Однако, есть у меня одна паскудная мыслишка… Насчёт Полынцева. — Зубров недобро сощурился, вглядываясь в проёмы стволов. — Вчера, когда спор вышел, я наблюдал за происходящем. Сегодня сделал некоторые выводы. Значит, так. Даю вводные. Инквизитор не с перепугу начал рассказывать о «твари». Была у него своя цель. Иначе бы не трепался. Не случайно он проигнорировал Батона — мог бы с первого слова рявкнуть так, что тот пожух бы, но не стал — ждал развития. Ну и человек его как-то уж слишком вовремя рядом оказался. Да и остальные ждали нападения отнюдь не со стороны леса. К тому же Полынцев весьма серьёзно следил за тобой. А сегодня раверсники долго пытались реанимировать связь со своей станции… В общем, наводит на мысль. — И выжидающе посмотрел на командира.
— О том, что он ждал конфликта? Так кто ж его не ждал!
— Мих, ты издеваешься? Я ж тебе уже не только разжевал, но и в рот положил!
Юрий смотрел недобро — непонимание другом несложных, с его точки зрения, вещей вызывало досаду. Михаил тоже нахмурился, прокручивая в голове только что высказанные товарищем наблюдения. Переспрашивать не хотелось — он-то, конечно, объяснит, о чём идёт речь, но, наверняка, потом будет ходить смурной полдня. Итак, дано… Нужно вычислить… Михаил опешил, внезапно споткнувшись размышлением на невероятной догадке.
— Провокация?..
— Ага.
Зубров усмехнулся весело. Медведев досадливо сплюнул. Вот тебе и приплыли.
— Кстати, это раскрывает и некоторые моменты, бывшие мне ранее непонятными. Почему, например, ФСБэшники в нашем конкретном случае занимаются ловлей «тварей». Или почему «тварь» конвоируем мы и целая группа «Р-Аверса», хотя хватило бы и офицера в сопровождение, — продолжил Зубров, кивком поблагодарив Якоби, передавшего ему кружку. — Вероятно, Полынцев имеет серьёзные полномочия для задержания резидентов Тэра, внедрённых в костяк армии. С чего только его взгляд упал на тебя — вот загадка?
— Может, к личному делу прицепился? — пожал плечами Медведев.
— Может быть, — кивнул Юрий. — Однако не понимаю, чего так может быть такого-эдакого. Разве только твоя фатальная везучесть? Или как ты в одиночку раненый с того болота выбрался, а по всем прикидкам — не мог? Может, у тебя в крови какая-нибудь странная штука плавает? Как думаешь? Или всё-таки влияет особенность самой группы? Как не крути, а мы, по сути, скорее личная команда твоего дяди, чем войсковое подразделение. Может, это под него копают, а?
Медведев угрюмо пожал плечами. У него предположений не было. Оставалась только злость. А вот гадать, из-за чего что в этом мире происходит, сейчас не хотелось. Вот Юра — аналитик и психолог — пусть этим и занимается. Тем более, что для него это в удовольствие, в отличие от основной, но, по счастью, реже требующейся специализации. Зубров понял, хмыкнул и ушёл в размышления. То, что он хотел сказать командиру — он сказал, пусть теперь каждый занимается своими делами. Медведев тоже не рвался продолжить разговор. У него было над чем подумать.
Ветер с севера гнал тучи, словно перекатывал огромные валуны по склону. Ледяные, тяжёлые, злые. Замедленной, но не менее опасной лавиной они мчались к югу, неся в себя ярость будущей зимы. Чувствовалась в них холодная напряжённая заряженность, словно в орудии немалого калибра, уже отягощённым лёгшим в ствол снарядом. Ощущалась угроза плотного артобстрела. Ещё немного тишины и рухнет заслон тёплого воздуха. И накроет снежным зарядом.
— Топтыгин!
Михаил оглянулся. Окликнувший его Родимец кивнул, указав на пробудившегося.
«Тварь» сидел на месте и тёр скованными ладонями лицо. Просыпался. Щурился на свет и даже болезненно позёвывал, устало стирая с лица застывшие грязь и кровь. Капитан деланно тяжело поднялся с бревна, на котором сидел, изображая обессиленного, подцепил кружкой компот из котла и направился к пленнику. Тот сразу приметил движение. Выпрямился, свёл скованные руки на груди, прижав локти к бокам, и стал хмуро ждать.
Медведев шёл и, с каждый метром приближаясь, всё более рассматривал своё «несчастье». Синие, зелёные, красные и бордовые пятна разводов на теле до холодка по спине поражали богатством хитросплетений. Боди-арт отдыхает. Если бы ещё не знать, что это на пленнике за живопись такая и как с неё бывает худо. Впрочем, только движение закрытия выдавало состояние и ощущения «твари». Глаза на измождённом избитом лице остались спокойными, надорванные губы плотно сжались, но линия их не говорила ни о боли, ни о ненависти, ни о страхе. Подойдя вплотную к спальному месту, Медведев нахмурился больше и подавил желание грязно выругаться. Только сейчас он смог рассмотреть, что пленник молод, ему от силы лет восемнадцать. Но тяжесть во взгляде и суровая готовность широких тренированных плеч несколько сглаживала впечатление детскости. Под неотрывной внимательностью синих глаз Михаил присел на корточки рядом с «тварью».
— Ну, что? Змёрз, Маугли? — Вспомнилось к месту. Действительно, лёгкая дрожь уже побежала по телу пленника. Не июнь-месяц всё же.
Юноша не отозвался, продолжая исподлобья наблюдать. Медведев хмыкнул — ничего другого он и не ожидал. «Если его не кормить, оно умрёт», — вспомнил он любимую книгу и подал пленному кружку.
Замедленно, словно полагая, что движение будет обманом, «Маугли» протянул скованные руки и обхватил кружку ладонями. Взгляда от горла Медведева он при этом так и не отвёл. Капитан уважительно крякнул — ладошки юноши были широкие, жилистые, с суровыми узлами сухожилий на запястьях, что указывало на многолетнюю боевую тренировку. У самого Михаила пятнадцать лет назад такого не наблюдалось. Впрочем, подготовленность юноши была понятна ещё тогда, в ущелье. Сейчас лишь отмечалось, что не только и не столько физиологические таланты «твари» делали его настолько опасным противником, — как это пытался показать Полынцев, — а обычная тренированность, пусть и более жёсткая, чем та, которую в своей жизни пришлось пройти Медведеву.
Пил «Маугли» жадно. Вздрагивая от боли в потревоженном лице, судорожно хватая компот с воздухом пополам, почти захлёбываясь. Кружка опустела за какие-то секунды. Юноша устало убрал руки от лица и опустил голову, восстанавливая сорванное дыхание. Плечи потеряли громоздкую напряжённость и стали покаты от расслабления. С осторожностью облизав разодранные губы, пленник поднял голову и вернул кружку.
— Спасибо…
— О-па, — Медведев опешил, глядя на пленника. — Ты что сказал? — На его памяти пленный заговорил впервые.
— Спасибо.
Медведев помолчал, всматриваясь в тёмное лицо, выражающее спокойное ожидание. Этой странной пугающей сосредоточенностью да разводами гематом пленник показался равен киношным индейцам в боевой раскраске.
— Ещё хочешь?
Глаза взметнулись.
— Да.
Медведев кивнул и поднялся. «Тварь» был всё также спокоен. Никаких проявлений страха или готовности к боевым действиям. Тело подрагивало от холода, но юноша даже не пытался натянуть на себя покрывало. Возможно, опасался, что движение будет неправильно понято застывшим рядом Родимцем. Зачерпывая кружку второй раз, Медведев бросил взгляд в сторону «раверсников» — в их лагере была тишина и малоподвижность. Полынцев сидел вполоборота к биваку «таёжников» и не подавал вида, что видит происходящее, хотя, — Михаил мог спорить на что угодно — наверняка, не пропускал ни единой детали.
Подавая кружку пленнику, он снова присел рядом с ним и спросил о том, что интересовало более всего:
— Ты — человек?
Даже сам внутри чертыхнулся, настолько наивно и глупо это прозвучало. Но Маугли, уже протянувший скованные руки, замер, напряжённо приподняв плечи. Взгляд с кружки метнулся вверх, скользнул по лицу офицера и ушёл куда-то в сторону и вбок. Язык снова прошёлся по разорванным набухшим губам. Руки опустились.
— Нет.
Медведев нахмурился и снова протянул компот пленному:
— Бери!
Пленник вздрогнул и быстрым рывком схватился за кружку. В этот раз он пил значительно медленнее, последние глотки просто катал во рту, растягивая удовольствие и снимая последствия долгой жажды. Возвращая кружку, внимательно вгляделся в лицо Медведева. А того даже передёрнуло от накатившего понимания, что, по сути, он ничего не знает о способностях пленника и, возможно, именно в этот момент тот готовит рывок на поражение. Маугли же, внезапно отвернулся, задавленно прокашлялся, с трудом сдерживаясь, чтобы не раззявить рот и тем не порвать его ещё больше. Спросил, опустив глаза:
— Вы понимаете, что вода для меня — жизнь?
— Некоторая составляющая жизни, — флегматично ответил Медведев.
— Что я сбегу при любой возможности?
— Попытаешься сбежать.
— Что Вы не в безопасности рядом со мной?
— В относительной небезопасности.
Медведев усмехнулся, посмотрев на то, как при каждом его последующем спокойном комментарии к репликам внимательный синий взгляд становится всё рассеяннее. Пацан, он и есть пацан. Детский максимализм в крови гуляет. Враги могут быть либо такими, либо такими. То, что он всё это время находиться под прицелом двух минимум стволов, он то ли не осознаёт, то ли делает вид, что не замечает. Михаил не был бы самим собой, если б не увидел, как с его приближением к пленному, поменяли местоположение Родимец и Ворон. А бежать… Судя по всему, некуда отсюда бежать. Знали бы — сами уже быстро делали ноги.
— Как тебя зовут, Маугли?
Пленный повёл плечом, болезненно скривился, отозвался сухо:
— Маугли.
— Ну-ну. Пусть будет так, — усмехнулся Медведев. — Что вчера было, помнишь?
— Да.