— И?..
— Мы обменялись мирами.
Михаил пожевал губу. Он полагал, что ответ будет более простой. Маугли вздохнул, разгадав его растерянность, наконец, решившись, болезненно закутался в покрывало и медленно произнёс:
— Когда воин, не успевший продолжиться в потомстве, готовится к смерти, он дарит другу или недругу, остающемуся жить, свой внутренний мир. Свою печать понимания. Для того, чтобы здесь осталась его часть… Я полагал, что Ваша рука будет твёрдой.
Пленник болезненно скривился и отвёл глаза. То ли обвинил, то ли оскорбил, а затем попросту смутился. Впрочем, ни то, ни другое душу Медведева не ранило. Он размышлял, сопоставляя только что сказанное с видимым вчера. Юрий говорил, что видел не Михаила, а «тварь», бегущим по лесу… Это проясняло дело. Только вот почему он и Юрию привиделся? Неясно. Но с этим можно обождать.
— Где мы находимся, знаешь?
Пленный задумчиво посмотрел на капитана. Попытался пожать плечами:
— Вероятно, в одной из близлежащих реальностей.
— Гм… — Медведев рассеяно потёр щетину. Ответ был ожидаем, но болезнен. — А как отсюда выбраться не подскажешь?
— Нет, — Маугли коротко мотнул головой.
Михаил поморщился. Вот это действительно было жаль… Довести пленника живым до точки контакта — его обязанность перед начальством, вывести ребят невредимыми домой — обязанность перед Богом и собой.
Михаил ещё раз внимательно осмотрел пленного. Мальчишка совсем. Даже за красно-синими разводами на лице просматривалась лёгкость черт. Не было ни весомой тяжести заматерения, ни строгой лаконичности морщин пожившего. Наивная округлость молодости почти сошла, сменившись остротой измождения, но всё же следы её оставались заметны. В тонкой сетке морщин бывших улыбок, в выражении глаз, привыкших к любопытству и в молодой удали. Вот и всё. Редкая поросль над верхней губой, упрямые складки да усталость в глазах. Мальчишка. Но, помня о том, как он провёл последнюю неделю… Нет, этот человек не будет говорить за здорово-живёшь, за кружку компота да за «спасибо». Такие не сдаются до последнего. Таких только ломать.
«И жаль до невозможности, да деваться… некуда. Ситуёвина…»
— Зубров!
Юра-сан неспешным шагом дошёл, присел на корточки и взглянул вопросительно. Пленник при его приближении вздрогнул и прижал руки к корпусу, закрываясь. Догадался.
— Полагаю, что Маугля знает, в какую сторону нам топать до хаты… Поспрошать бы, — и скупо улыбнулся, — а я пока с Полынцевым поговорю.
Зубров задумчиво поджал губы, словно хотел возразить, но, поразмыслив, кивнул. Взгляд его стал рассеянным. Таким туманно-серым, что показалось, свет в них перестал отражаться, оставаясь за матовой плёнкой отрешённости. Медведев не любил такого взгляда. Настолько он не шёл спокойному лицу, настолько контрастировал с тем, что Михаил знал о друге по жизни. Но сейчас умения и знания друга были очень нужны. Медведев поднялся и, мельком взглянув на то, как, по мере осознания происходящего, меняется лицо пленника, становясь из усталого натянуто-бесстрастным, двинулся к лагерю группы «Р-Аверса».
С севера тянуло холодом, но оставалась ещё надежда, что боги будут милостивы и люди смогут покинуть этот край до того, как здесь начнётся злая вакханалия снега и ветра. Если только пленный заговорит. Впрочем, почему — «если»? У Зуброва — заговорит.
Глава 5. Стервы
Пожалуй, Медведев уже пару раз успел пожалеть о том, как выстроил доклад. Подсказки опытного аналитика — это, конечно, хорошее подспорье, но кто же мог предположить, что упёртый «раверсник» пропустит все объяснения мимо ушей, открыто ухмыляясь. Для него уже существовало некое объяснение происходящему и всё иное просто отсекалось как неудобоваримая чушь.
Медведев же, отстранённо глядя в проём сосен на краснеющий вдали боярышник, с трудом сдерживался, чтобы не наговорить лишнего. Само то, что ему приходилось стоять, разжёвывать своё поведение и действия команды, и ждать решений провокатора, было противно. Если в начале совместного пути к Полынцеву и его людям Михаил испытывал только пренебрежение и азарт соперника, то сейчас его пронзала здравая злость. Хотелось не стоять мало ли не навытяжку, а разить плотно сжатыми кулаками, не давая пощады. За оскорбление достоинства офицера, за провокацию, но более того — за жизнь. За вот такую странную, смешную жизнь, где, чем больше ты отдаёшь людям, тем опаснее и противнее их благодарность. Где работаешь за копейки, а отвечаешь головой.
Полынцев косо усмехнулся:
— В рассудочности вам не откажешь, Михаил. Впрочем, должно быть, благодарить за высказанную вами сейчас галиматью стоит Зуброва. У вас бы мозгов не хватило на такую ахинею. Вы — вояка честный, офицер, белые перчатки, чистые сопливчики… Ещё, поди, и гордитесь своим чистоплюйством. И званием, полученным по блату. Волосатая рука у дядюшки, а?
Медведев выпрямился. Полынцев знал, куда бить. Раннее звание и у самого Михаила вызывало неудовольствие, а понимание его возможного источника — досаду. И даже то, что знающие его опытные люди утверждали, что звание более чем заслуженно, не успокаивало.
— Так Вы не думайте, Михаил… Дядюшка не поможет. И погоны недолго осталось носить. Это я вам обеспечу. Недолго чистеньким ходить — дерьма хватит.
Полынцев слова цедил, словно был переполнен презрением и злостью. Но глаза оставались ясными, холодными, изучающими. Медведев же едва сдерживался, понимая, что происходящее — и подтверждение предположения Зуброва, и ещё одна провокация. Ещё один способ вывести его из себя. Знать бы только — зачем. Рассудок сдерживал напор эмоций, рвущихся наружу. Но кулаки сжимались, брови сходились, а спина выпрямлялась, набирая упругий прогиб, способный пружинной мощью выхлестнуться в удар. Приходилось напрягать волю, чтобы не позволять себе лишних движений.
Желчь в словах Полынцева расплёскивалась, грозя залить мелкой гадостью всё окружающее пространство. А Медведев нашёл взглядом ветвь с гнездом где-то дальше и выше мотающейся перед ним фигуры раверсника и не отводил от неё глаз. «А вдруг птица прилетит? — думал он, — хотя, вряд ли. При таком дерьме ни одна живая тварь рядом быть не захочет. Кстати, как там «тварь»? Ора не слышно. Юрка, конечно, работает тихо, но не до такой же степени… С другой стороны, и мальчишка не сопля — «инквизиторы» работали, так его слышно почти не было… А зелёная сосна на фоне красного орешника просто чудо как хороша! А Полынцев… А что, Полынцев? Он не оригинален. Людям непременно надо расставлять ловушки для других людей, а без этого они все будут недовольны».
— Ребят ваших — туда, откуда понабирали. А то собрали всякое дерьмо, аж в носу свербит от вашей концентрированности. Да и стройбат рад будет такому звёздному пополнению. Зуброва в отставку — о жизни подумать, девку себе какую-нить найти. Все проблемы от переполненных яиц.
А вот этого ему говорить не следовало. Медведев замер, — за Зуброва он порвёт. Не сейчас, так позже. Не так, так иначе. Почувствовал, как в спину вбуравились взгляды бойцов. «Таёжники» при последних словах начали подтягиваться к месту действия.
— Ладно, хорош, — словно почувствовав, что перегнул палку, сам себя одёрнул Полынцев, — Сейчас передаёте пленника моим ребятам, и сворачиваете лагерь. Дальше идём по моим распоряжениям.
— Угу. — Медведев оскалился. — Вспомните детство. Конфетка такая была. Сладкая. «А ну-ка отними!» — называлась.
Полынцев сощурился и улыбнулся. Весело, озорно, словно его только что потешили новым анекдотом.
— Да это никак вызов! — Повернулся он вполоборота к своим людям. «Раверсники» неприкрыто усмехнулись. Судя по всему, в своего командира они верили безоговорочно. — Да ты в своём уме, Медведев?!
— В своём, — ощерился Михаил, поводя тяжёлыми плечами. — И твой рассчитываю вправить.
— Ну-ну, — улыбка Полынцева стала откровенным оскалом. Подраться он оказывался охотник. — Как сойдёмся? На ножах? На дрынах?
— Я больше доверяю рукам.
Полынцев кивнул:
— Пусть будут руки. Я тоже мало верю в посредников… Мужики, расступись!
Медведев ощутил поток воздуха раздавшихся в стороны людей.
Фигура противника стала центром галактики, в рукавах которой, где-то там, на периферии, белели хорошо знакомые лица. У бойцов возбуждённо приплясывали плечи, словно самим хотелось сорваться в драку. И Михаил не был уверен, что останутся на месте, как выяснится, кто — кого. Каждая команда готова была порвать за командира.
Снег пошёл неожиданно. Словно всё время до того сдерживался, стараясь не мешать нарастающему напряжению, а вот теперь, в самый разгар противостояния, вдруг не вытерпел и повалил белыми хлопьями. Края огромной, накрывшей лес, тучи ещё подсвечивались солнцем и оттого казались сиреневыми.
Ещё секунду Медведев и Полынцев тяжело перекатывались с ноги на ногу, разгоняя внутренние волчки, а потом сдвинулись навстречу друг другу.
И — понеслось!
Михаил хэкнул, вдаряя связку. Кулак — стопа — локоть — колено. Эшелон прокатился по мясу, но особого урона не нанёс. Полынцев вовремя обкатал движение по касательной и даже ухитрился приложиться по движущемуся, с лихвой оплатив атаку. Локоть — ударом по шее, стопа — скатыванием по голени… Такую мать!.. Припал-выпрямился.
— Слева! Слева!
— Вали!
Темп! Темп! С разворота — на новый виток. Руками по верхнему уровню. Колено в солнышко, стопа по подъёму. Ннна! Ага! Полынцев стремительно выдохнул, отринул и осел. Или только приноровился к атаке? Щит предплечья глухо столкнулся с направленным в горло ударом, ладонь отзеркалила в подбородок, но в полёте была подхвачена на болевой. Эх!
— Давай! Гаси!!
— Темп!!!
Последний шанс спасти напряжённые пальцы — зажать в кулак и свои, и чужие. И бить, бить, бить! Свободным локтем и коленями в корпус. Ха! Ха! Ха! На третьем пропущенном ударе Полынцев согнулся и отпустил заломленную кисть. Ага! Рывок! Хэк! Стопа мощно вошла в корпус. Сейчас! Фиг. Полынцев почти сквозь тело пропустил ногу мимо и с размаху встретил основанием ладони в лицо.
— Ааа! Жми! Жми!!!
— Дави бычару!
Твою мать! Обкатал, но рухнул на спину. Ногами — по коленям! Ха! Ха! Хэк! Полынцев, пытающийся зайти со стороны, свалился от подсекающего по подъёму плюс стопой в пах. Пах-то он прикрыл… Но рухнул. Свалился по науке — на лежащего руками, выставленными по верхнему уровню. Обмен! Голова задребезжала, засаднило скулу, а с лица нависшего сверху Полынцева закапало прямо на глаза. На шее сжался тесный телесный ошейник предплечий…
— Дави! Дави гада!
— Гаси его! Гаси-и-и-и!
Бить! Бить из положения «лёжа под» неудобно. Но — надо. Иначе — писец. Белый, пушистый. Медведев молотил всеми четырьмя конечностями по навалившемуся сверху. Мясо под ударами встряхивало, как холодец на блюде. Но капкан на горле не ослаблялся. Полынцев глухо выматерился и стал дожимать… Перед глазами поплыло, нос забился кровью. Не останавливаться! Мать твою за ногу! Твою мать!
…
— Та-та-та-та-та-та!
«Офонарели, что ли, очередью садить?! Патронов — раз-два и обчёлся!», — Медведев приподнял голову и с трудом открыл глаза. Чья-то бесцеремонная рука схватила за затылок и вдавила обратно в землю. Хвоинки жёстко оцарапали веки. Нос забился кровью и грязью. Кто здесь такой умный?
— Куда?!