Он наклонил ко мне своё морщинистое лицо, похожее на морду какой хищной твари, и вернул пытку болью. Ох, и давно мне не приходилось ощущать подобного! Так что я орал во всю глотку, пока он не остановился. Наверное, с минут пять вопил. Или же просто время в мучениях для меня растянулось?
— Вот так я буду обращаться с тобой, если ты проявишь непослушание. Ты будешь покорно работать, ценя оказанную судом милость. Иначе я заберу тебя в Башню Инквизиторов и там уже неторопливо прибью.
Меня затрясло. Я не привык к такому отношению к себе. Я никогда не был рабом. Во всяком случае рабом второсортным. Тьма приказывала мне, но подчиняла иначе. То была связь сеньора и верного вассала. А тут меня принуждали подчиняться против воли, как… как какого-то бесталанного шарлатана!
— Ты понял?
Я едва смог рационально прошептать:
— Да, господин Марыск.
Мужчина довольно хмыкнул, выпрямился и потрепал меня по волосам.
— Я смотрю, ты, парень, поумнее многих взрослых будешь. Но твоя молодость не помешает мне наказывать тебя. Ты понял?
— Да, господин Марыск.
— Действительно молодец.
С этими словами он наконец-то отошёл от меня, взял свой шлем у тюремщика и, не оглядываясь, ушёл. Я ощущал, как с каждым его шагом медленно выходит из моего тела «крючок». На расстоянии сила любого инквизитора сходила на нет.
— Угу, — задумчиво буркнул Данко. — Так вот как тебя, сука, оказывается можно вынудить вежливость проявлять и впахивать на благо общества.
— Причём тут работать? — приподнял я брови и, зевая, напоказ вальяжно растянулся на полу. — Я всего лишь отвечал ему так, как он хотел. А работать? Не. Это уж слишком напряжно.
Мой отдых прервало время скудного обеда, состоявшего из воды и жидкой похлёбки. Наверное, я бы не расстроился, если бы её у меня и отобрали, но сокамерники отчего-то не стали надо мной издеваться также, как утром. Наверное предположили, что лучше с магом не ссориться, даже если он такой, что в два счёта и ногами запинать можно. Меня это устроило. Если же говорить о негативе, то не понравилось мне, что сразу после этого я, как и остальные, оказался закован. А после меня ещё и вывели из камеры на поверхность, чтобы посадить в одну из трёх клеток, стоящих на телегах. В таких бы диких зверей возить, а не людей. Но люди в чём-то более жестоки, нежели животные, а потому нас запихивали так, что даже на корточки присесть было почти невозможно. Вот насколько не хватало места. Если же говорить о господин Марыске, то он скучающе наблюдал за действом. Затем сел верхом на своего закованного в железо жеребца, и лошадки‑тяжеловозы, хмуро понурив головы, медленно зацокали копытами, увозя будущих каторжников в далёкие отсюда места. Но, пока мы ехали по улицам города, я во все глаза смотрел, страшась и надеясь увидеть Элдри. И всё же так и не увидел её.
…Наверное, так было даже лучше.
***
Дорога до шахт предстояла не близкая, но стражники намеревались сократить её, почти не останавливаясь на отдых и часто меняя лошадей. Меж собой они говорили, что так путь займёт всего около пяти дней. И я чувствовал, что это будут дни, которые из-за особенностей путешествия в качестве заключённого, могут стать абсолютно невыносимыми и незабываемыми для меня.
Они и стали.
Отвратительное зловоние, гудящие ноги, отсутствие воды, мухи, невозможность от всего этого избавиться — вот, что въелось в мою память. Желудок сводило от голода, а рот пересох от жажды. Травеньское солнце нещадно пекло голову, намекая на очень жаркое лето. Смрад потеющих людей, стоящих впритык, заставлял мечтать избавиться от обоняния. Кроме того, на второй день пути в нашей клетке кто-то не дождался времени «для справления естественных потребностей», и с полудня до тошноты ощутимо несло дерьмом. Пока телеги не остановились под поздний вечер и один из стражников не плеснул на грязные доски ведро воды, легче вонь не становилась. Но эта остановка, означающая, что нас вот-вот покормят или напоят, не принесла мне ни тени радости. Ни мимолётного воодушевления. Я был донельзя измотан и считал, что не в состоянии произнести ни слова, пока Данко не спросил:
— Ты как?
— Ты серьёзно? Как я могу себя здесь чувствовать?! — тут же разозлился я и сказал…
Ай, нет. Такой трёхэтажный мат в книгах всё-таки запрещён.
— Ну тебя и прорвало. Капец. Относись ко всему спокойнее.
— Я спокоен. Я достаточно спокоен, чтобы понимать — если бы не ты, то меня бы здесь не было! Ты думаешь, я смогу это пережить?!
— Шуткуешь? Люди, канеш, умирают, но таких уродов, как ты, это не касается!
— А ну молчать! — рыкнул на нас надзиратель и засунул толстый ключ в скважину замка. Я искоса глянул на господина Марыска. Он продолжал бдительно следить за мной, а потому мне пришлось мгновенно забыть о порыве сбежать.
Нас вывели из клетки по одному, не забывая проверять наручники на запястьях. И несмотря на то, что застёгнуты они были спереди, теперь о побеге нечего было думать. Все наручники прочно скрепили между собой длинной цепью. Я оказался неприятно зажат посреди двух тел, как насекомое в лепестках мухоловки. В затылок мне понуро дышал раздражающий и раздражительный Данко, а сам я едва не наступал на пятки атаману шайки по кличке Борзой. Всем приходилось семенить друг за другом, чтобы не столкнуться или не упасть. Четыре змейки по двенадцать человек, гремя железом, услаждали взор надзирателей. Те открыто шутили и смеялись над нами.
— Ну что маг? Утратил мнение о собственной исключительности? — подошёл ко мне поиздеваться Марыск, когда все заключённые справили свои потребности, сели на землю и вгрызлись в каменные куски пресного хлеба. Жевать их на жаре без возможности запить водой казалось сродни ещё одной пытки.
— О чём вы, господин Марыск?
— Все вы, маги, такие. Думаете, что раз у вас есть особая сила, то и вы особенные.
— А разве нет? Иначе почему вас поставили за одним мной следить?
Задав вопрос, я тут же ойкнул. Всё Данко, пихнувший меня со всей силы локтем в бок. Марыск хищно сощурился, глядя на предупреждение, а затем ударил моего соратника в грудь ногой так, что он упал на спину и утянул за собой ближайших заключённых. То есть и меня, естественно:
— Не очень-то вы похожи на верных товарищей. Чего друг другу помогаете?
— Дружные вороны гуся съедают, — гордо ответил лучник, пытаясь снова сесть.
— Пословицы любишь? Как тебе такая? — Марыск без предупреждения ударил ногой по лицу Данко и сломал ему нос. — Дружба дружбе — рознь, а иную хоть брось.
Ответа этот пожилой господин не дождался. Я в очередной раз прикусил язык, да ведь не меня и спрашивали. Данко как мог попытался остановить кровотечение и тоже замолчал. Но Марыска это удовлетворило. Он только осведомился у меня:
— Чего друга не лечишь?
— Я хорошо усвоил, что мне будет за использование магии без вашего разрешения.
— Нет. Ты действительно молодец, — усмехнулся изверг и для придания своим последующим словам большей важности ненадолго приподнял указательный палец. — Жаль друга, да не как себя. Запомни. По жизни пригодится.
Ох, и не знал он кому это говорит!
Инквизитор вернулся к остальным надзирателям и принялся грызть вяленое мясо так, как будто обгладывал мои кости. Пожалуй, если бы не моя уверенность, что всё это временно, что Марви, Сорока или Данрад всенепременно вытащат меня из адского мученичества, то я бы совсем скис. Но я верил в них. Верил даже тогда, когда увидел огораживающий лачуги Озриля высокий частокол, с насаженными на него черепами людей, решившихся на побег.
Поселение больше походило на какой-то орочий лагерь для пленных. Упитанные тюремщики со зверскими рожами прохаживались меж тощих скрюченных заключённых, на чьих руках и ногах болтались тяжёлые цепи. Тут, на поверхности, работали в основном подростки, не способные на более тяжёлую работу, да старики и больные — те, кому позволялось милостиво доживать последние дни под небом, прежде чем их кинули бы гнить в болото. Я почувствовал, какая эссенция смерти таится в подошедших впритык топях, когда мы ехали мимо них. Там сформировалась сущность, именуемая Хозяином Кладбища, хотя на мирный погост место никак не походило. Да и о каком покое могла идти речь, если из мха вдоль дороги порой выглядывали кости? Пустые глазницы хранили в себе взгляды не покинувших реальность беспокойных духов.
В какой-то момент мне стало интересно, чувствует ли Марыск тоже, что и я, но моё любопытство быстро остыло, ибо я пришёл к выводу, что навряд ли. Инквизиторы не могли толком самостоятельно использовать энергию, а, значит, не могли и так тонко чувствовать её как остальные маги. Они только влияли на проходимость каналов живых существ. Закрывали силу в ком-то, как если бы запечатывали в сосуд цунами, и мощная волна сама уже, подчиняясь законам природы, старалась разбить стенки тонкой глины. Вот и всё, что они могли.
… О, если бы мне только знать заранее, кем является этот Марыск! Я бы легко поставил защиту от его влияния. Это было не сложно даже при том уровне сил, что у меня имелся. Главное, в моей памяти хранилось нужное и редкое знание. Но я не осознал, кто он, и потому его цепкие крючки контроля всегда цепко держали бы меня. Во всяком случае, пока он находится так близко и вообще жив.
— Вот и всё, падаль. Прибыли!
Заключённых вновь стали выводить из клеток по одному, но на этот раз процесс шёл медленнее, ибо каждого из нас предстояло заковать в совсем иные несъёмные кандалы, а возле кузнеца сидел ещё и писарь. Последний принял от наших охранников свиток, выслушал какие-то приглушённые пояснения господина Марыска и начал приём новичков.
Старший офицер, не выдержав занудства процесса, зевая, ушёл, едва очередь дошла до четвёртого из нас. Я прекрасно понимал его решение. Ничего занимательного в действе не было. У нас спрашивали имена, ещё раз зачитывали выдержку из приговора и на новых кандалах ставили зарубы, обозначающие, кому, когда их надели и когда должен был закончиться срок. Вновь стоящему передо мной атаману не повезло. Ему предстояло пробыть в Озриле до конца своих дней да ещё и на самых нижних ярусах, где велась наиболее тяжёлая работа. Таким, как он, ещё и лицо раскалённым железом клеймили.
— Кто?
— Морьяр.
Там, в Святограде, мне очень хотелось назваться Арьненом, дабы не портить репутацию нового имени, но тогда Марви и Данраду стало бы труднее меня отыскать.
— Полностью, идиот! Здесь фамилия не написана.
Где вы? Где ты, Данрад? Где ты, Марви? И треклятье! Как там Элдри?! Деньги у неё по-любому давно закончились. Вернулись ли к ней наши? Додумалась ли она попросить пожить в долг? Не потеряла ли она мой плащ? Вдруг его отобрали вместе с гномьим мечом в каком опасном переулке?
… Вдруг она вообще продала мой меч?!
Мои глаза налились яростью.
— У меня нет фамилии. Задолбали!
Я ощутил соприкосновение с землёй и только потом понял, как заныла челюсть. Кто‑то ударил меня так, что я не устоял на ногах.
— Не, по голове его бить не стоит, — остановил от нового удара охранника Марыск и сам любовно врезал по моему животу. Меня сразу скрутило в позу эмбриона. — Этот шкет и есть маг-целитель. Он вам пригодится.
— О! — довольно воскликнул писец, разом теряя своё прежнее недовольство. — После того как старый Бронт сдох, у нас никого так и не было. Ну-ка, сколько у этого типа? Всего полтора года?!
Водянистые и ко всему равнодушные глаза уставились на меня, как на кремовый торт на витрине, который на данный момент был отчего‑то не по карману. Я аж дышать перестал от предчувствия грандиозной неприятности. Даже пессимистичная мысль о том, что из-за срока кличка Наполторы снова ко мне вернётся, мгновенно оставила меня.
— Так. А ты там, что следом. Как звать?