Укромным местом оказалась маленькая дешёвая гостиница, расположенная в узком переулке, куда отродясь не попадал солнечный свет.
За деревянной стойкой в полутьме, разгоняемой всего одной дрянной свечой, нашлась старуха, похожая на мумию. Рядом с её головой висел типовой портрет Регента, и они с хозяйкой были чем-то похожи: в чертах картины было столько же жизни, сколько в высохшем морщинистом лице. Атмосферой гостиница больше всего напоминала склеп — тишина, затхлость, запах воска, нафталина и кошек. Старуха, пристально глядя на Орди, без слов протянула зеленый медный ключ с неаккуратно вырезанным на деревянном брелоке номером. Орди полез в кошелёк и на всякий случай дал владелице массивную серебряную монету, которой хватило бы на несколько недель проживания в этом гадюшнике — просто хотел удостовериться, что хозяйка не начнёт шипеть и дымиться.
Старуха взяла монету, ничего странного не случилось, и юноша даже немного расстроился.
— Ну и? — спросил он после того, как поднялся по скрипучей лестнице и очутился у входа в тесную тёмную комнату размером с кровать. В смысле, всю комнату занимала кровать — причём достаточно узкая и, судя по длине, гномья. Орди, не заходя внутрь, выложил череп на полосатый соломенный матрац, который подозрительно шевелился, стоило повернуться к нему спиной. Фиолетовый глаз потускнел и, если это могло сигнализировать о психологическом состоянии древнего короля, дела были плохи.
— Всё вокруг… Меня никто не помнит! — ошарашенно сказал Тиссур. — Никто! Совсем! Ни меня, ни предков, которые строили Брунген…
— Бруне́ген, — механически поправил короля Орди.
— Вот и я о чём! Даже название города поменяли. И во что они его превратили?..
Орди задумался.
— В один из крупнейших и богатейших городов мира?
— Нет! Нет! Это сделал я и мои предки! Это мои завоевания стали костяком империи! Это земельная реформа моего деда привела в город людей! Это мой отец увеличил казну империи в десятки раз! А теперь никто ничего не помнит! Дворцы разрушены, на месте памятников моим предкам пустые постаменты! А когда…
— Тайник.
Тиссур прервался на полуслове.
— Что?
— Тайник, — Орди скрестил руки на груди. — Ты хотел мне сказать, где он.
— Ах да… Конечно… — в презрении Тиссура можно было задохнуться. — Планы изменились. Я не скажу тебе, где тайник, пока ты не поможешь мне вернуть Брунген.
Последнее заявление было настолько безумным, что юноша обратил на него больше внимания, чем на сверхважное «не скажу, где тайник».
— Вернуть Брунеген? То есть, ты не видел этих бастионов, стражу, шпионов и прочего? Ты не понял, что народ забыл про какого-то там короля и уже пятьсот лет живёт под властью Регентов? Что вообще у тебя есть против стен и солдат?
— Законное право на…
— Да-да, законное право, о котором никто не помнит!
В полутьме комнаты глаз Тиссура ослепительно засиял.
— Не перебивай меня! — сказал череп очень тихо, но так властно, что Орди едва не встал по стойке смирно.
«Как он это делает?» — подумал юноша с завистью. Создавалось впечатление, что мир замер и всё кругом — кровать, пыль и сам воздух — прислушивались к Тиссуру. Стены словно выгнулись в стороны, потрескивая от давления королевской харизмы.
— Да, у меня нет сейчас ни армии, ни золота. Но у меня есть право и есть клятва, данная Всем Богам во время коронации. Клятва — не бросать народ Брунгена, что бы ни случилось. Ты видишь огромный богатый город, а я вижу нарыв, полный гнили. Брунген тяжко болен, всё рушится, а люди… А, что я говорю?.. — стены вернулись на место, пыль продолжила оседать, Орди выдохнул. — Ты же сам такой. Мошенник, — череп произнёс это так, словно плюнул в лицо. — И для таких, как ты, у меня нет никаких сокровищ. Никаких тайников, которые пригодятся, когда найдётся кто-то, желающий восстановить справедливость и сделать этот мир лучше.
— И не страшно тебе это говорить? — ухмыльнулся Орди, стараясь поигрывать тем, что в его понимании было мускулами.
— Нет. Ты не убийца. Ты всего лишь мелкий прохвост и обманщик, не больше.
Это не было обидным, но Орди почему-то обиделся.
— Ну и сидите тут, ваше величество, — процедил юноша, поворачиваясь спиной. — Ждите, пока придёт ваш верный рыцарь. Уж он-то точно будет забесплатно вас таскать и согласится совать голову в пасть Регента, — он хотел сперва сказать «дракона», но так получилось даже лучше. — Да, я не убийца. Но что помешает такому мелкому прохвосту, как я, получить вознаграждение от Регента за забавный артефакт — говорящую черепушку древнего короля?
— Ты не посмеешь! — прошипел Тиссур, но, судя по тону, уверен был как раз в обратном.
Орди не ответил, но усмехнулся так, что фиолетовый огонёк в глазнице черепа запульсировал от страха.
— Я обещал, что брошу тебя в болото, если ты оскорбишь меня ещё раз. Но поскольку болот поблизости нет… Счастливо оставаться.
Юноша развернулся и вышел. Дверь в комнату захлопнулась, а напуганный король остался лежать на продавленной кровати. В темноте жизнь внутри матраса осмелела, и его поверхность покрылась рябью, как вода в ветреный день. Первые несколько минут король не мог пошевелиться — одолевали дурные мысли. Они просачивались в мозг тонкими ядовитыми нитями, отнимали последние силы, подтачивали волю и туманили разум.
Может, и в самом деле, всё настолько плохо?
Его забыли. Забыли его предков. Улицы, названные в их честь, исчезли, памятники сброшены, дворцы разрушены, победы забыты… И Орди прав, тысячу раз прав: что он сможет сделать? У него нет армии и нет людей, из которых её можно было бы набрать. Нет верных последователей и слуг. Нет денег, поскольку тайники, скорее всего, уже давно разграблены, так как их устройством он поручил заниматься Вильфранду.
Он не может ничего, даже нормально двигаться. И, похоже, судьба последнего короля древней династии оборвётся тут — в тёмной грязной гостинице, на полном жизни матрасе…
Но затем в соседней комнате раздались звуки, которые обычно раздаются, когда мужчина и женщина остаются наедине. В иное время подобное позабавило бы Тиссура, но сейчас лишь усугубило потрясение. Это оказалось тем самым «характерным щелчком», о котором пишут в инструкциях. Опуститься ниже, чем есть, настроение Тиссура не могло в принципе, поскольку уже достигло абсолютной отметки. Ему оставался всего один путь: послушать звуки бьющейся о стену спинки кровати, упереться в дно, как следует сжаться и срикошетить в ту часть сознания, которая отвечала за ярость.
— Ну и ладно. Ну и тьма с ними! — прорычал древний король и, собрав волю в несуществующий кулак, попытался приподняться над матрасом…
Он фанатично упражнялся и потерял счёт времени; что-то подсказывало, что снаружи день успел смениться ночью и снова превратиться в день. Каждый раз одно и то же: он взлетал, держался в воздухе какое-то время, затем терял силы и падал. Это было невероятно тяжело — до криков, до многих часов, проведённых в бреду или без сознания, но всякий раз король упрямо поднимался — лишь для того, чтобы снова упасть.
Раз за разом.
День за днём.
Неделю за неделей…
В этом переулке давненько не видели карет, тем более, таких, как эта. Из чёрного дерева, крепко сбитая, она выглядела так, словно её сразу вырезали из цельного бревна, а не собирали из отдельных частей. Экипаж нельзя было назвать слишком простым: на двери располагался чёрный и практически незаметный герб, а корпус покрывала искусная резьба, — поэтому для его описания больше подошло бы слово «неброский». Подобный стиль производил впечатление и говорил, что хозяин этой кареты богат настолько, что не имеет нужды демонстрировать это всем окружающим. По улицам экипаж несла четвёрка холёных чёрных лошадей, а одежду кучера украшало такое количество золотого шитья, что ткань едва ли не светилась в темноте.
В целом у кареты был очень стильный и узнаваемый вид. Узнаваемый в том смысле, что люди, которые её видели, разумеется, не знали, кто находится внутри, но вполне могли себе представить. Если чувство любопытства и вылезало вперёд, то чувство самосохранения моментально затаскивало его обратно: не слишком расторопные пешеходы быстро понимали, что к чему, становились слишком расторопными и отбегали в сторону, уступая дорогу.
Карета остановилась возле гостиницы. Горячие кони всхрапывали, порываясь лететь дальше, но кучер знал своё дело: пара громких команд, натянутые поводья — и скакуны встали неподвижно, как изваяния. Дверь зловещей кареты зловеще открылась, и в грязь опустились зловещие чёрные сапоги.
Пассажир прошёл мимо старухи, не удостоив её взглядом, и та осталась этим чрезвычайно довольна.
Этажом выше Тиссур каким-то неясным шестым чувством уловил, что к нему движется нечто. Судьба, рок, фатум — что бы это ни было, стены снова метафорически выгнулись, но в этот раз внутрь, поскольку пространство изменял уже не древний король, а тот, кто стучал каблуками по скрипучему полу.
В замок вставили ключ и провернули два раза. Звук был тяжёлым, как лезвие гильотины.
Тиссур подобрался и стиснул зубы, приготовившись дать последний в своей жизни бой.
Дверь открылась. Череп охнул. На пороге в дорогом чёрном одеянии и плаще, с несколькими неброскими, но, очевидно, стоившими целого состояния золотыми перстнями на пальцах, стоял человек, которого он ожидал увидеть в последнюю очередь.
— Ладно, черепушка, твоя взяла, — сказал Орди. — Давай сделаем тебя королём.
6
Карета мчалась по ночным улицам, периодически подскакивая на ямах и ухабах. Внутри царила кромешная тьма, которую глаз Тиссура не столько рассеивал, сколько подчёркивал. Лишь изредка вертикальная полоса неровного жёлтого света от масляного уличного фонаря пробегала по салону и на короткий миг становились видны бархат, подушки с вензелями, шнуры, кисти и прочие вещи, призванные облегчить путешествие в трясущемся деревянном ящике на колёсах. Освещала она и лицо Орди: с момента последней встречи юноша стал выглядеть куда презентабельнее, вывел, наконец, прыщи, и даже немного располнел.
— Так и знал, что ты сдашь меня Вильфранду, — сказал Тиссур тоном, которым обычно произносят «я же говорил».
В очередной раз яркая жёлтая полоса пробежала по лицу юноши, и король увидел, что его визави улыбается и качает головой:
— Ты неисправим.
Тиссур прислушался к ощущениям. Ощущения утверждали, что такие кареты за просто так не раздают и, скорее всего, его везут в Замок на заклание.
— В таком случае, куда мы едем? — поинтересовался король, раздумывая, стоит ли ему сбежать через окно сейчас, либо всё-таки имеет смысл притвориться слабым, а затем, представ перед лицом давнего врага, из последних сил вцепиться ему в глотку.
— Домой, — Орди снова улыбнулся и пожал плечами. — Ты всё узнаешь в свой черёд.
Монарх фыркнул.
— Разумеется, домой. И как же я сам не догадался? — за неимением иного оружия Тиссур пытался сразить предателя сарказмом.
— О, Боги, — Орди вздохнул, закатывая глаза. — Я уже успел забыть, какой ты сварливый.