— Да-да! Что это такое, я, к сожалению, не знаю, но пройти совершенно невозможно.
— Очень мило…
— Куда уж там! Кстати, она тут не в единственном числе, и если маршрут вашей прогулки случайно ляжет через любую из «паутинок», то можете оставить свою затею раз и навсегда.
— Чудесно… — вякнул Роман и кисло посмотрел на отца. Тот задумчиво прикусил губу, а затем достал автоматическую карту и некоторое время изучал её.
— А что с восточной линией? — спросил он наконец.
— Немногим лучше, — Иоганн краем глаза заглянул в карту. — Третий, четвёртый и пятый «цветки» на восточном направлении попали в относительно нормальные места — во всяком случае, они могут работать не только в аварийном режиме. Но малая станция № 3 (ближайшая от нас, всего восемьдесят миль) вот уже как три года не действует по особым причинам, а к пятому номеру, как и ко второму, добраться нельзя, правда, не из-за «Паутины». Таким образом, всё это время нормально функционируют лишь сама Станция-База и «цветок» № 4. Пять лет шли дежурства и на малой станции № 3 — вплоть до катастрофы…
— Прекрасно, — подытожил Командор. — А вывод из сказанного мне сделать или сами попробуете?
— Давайте я уж вас послушаю…
— «Извольте!» — передразнил Командор. — Это означает, что ваша База не выполняет своего прямого назначения! Как вам, может быть, известно, она должна служить защитой от десанта кораблей противника! А так как большинство малых станций-«цветков» не работает, то мощности дестабилизирующих волновых полей у вас явно недостаточно, чтобы контролировать всё околопланетное пространство. Эх, Иоганн, Иоганн! Да если бы я захотел, то мог сесть и без вашего разрешения. И наши враги тоже!
— Прямо здесь не смогли бы, — Ладвин откинулся в шезлонге и забросил руки за голову, — а где-нибудь ещё, скажем, на «чёрном пятне», посадка получится, это верно… Ну и что?
— Ваше спокойствие поразительно! — всплеснула руками Эльза. — А вы хоть понимаете, что все восемь лет не служили, а фактически совершали новое преступление? Это… это просто цинично!
— Ни в коей мере, — Иоганн слегка зевнул. — Грустные итоги, подводившиеся вами в таких повышенных тонах, давно известны в Управлении, которому я подчинён. В первый же год я поставил его в известность — по наивности, что ли… И, как вы, наверное, догадываетесь, на моё сообщение там спокойно наплевали! Я не удосужился даже получить ответ, не говоря уже о ремонтной бригаде, если вы это имели в виду.
— Оправдание не принимается! Вы могли подать сигнал бедствия, объявить чрезвычайное положение, предпринять самые крайние шаги…
— Да зачем, милая барышня? — (спокойствие начальника Станции постепенно переходило в нагловатую фамильярность). — Я что — вечно обязан с хрипом и храпом выказывать служебное рвение? В сокрытии фактов меня обвинить нельзя, а вот почему мне должно быть больше всех надо, не подскажете? Или я обречён на сто лет вперед благодарить родное правительство за то, как оно со мною поступило?
— Ну, знаете! — настал черёд возмутиться и Романа. — Да вы вообще помните, что натворили? Да, в те дни очередного локального конфликта из-за кучки астероидов, гори они синим пламенем! Самонадеянно решили справиться с противником по собственному плану, ошиблись и погубили и корабль прикрытия, и людей! Скажите спасибо, что военный трибунал не усмотрел в ваших действиях амбициозных или карьерных интересов, а не то вместо перевода сюда вы получили бы «болевую камеру» в тюрьме! Хоть это-то понятно?
— Догадывался, — по-прежнему лениво произнёс Ладвин. — Господин Командор, мне кажется, ваши дети несколько эмоциональны для разведдеятельности, им в самый раз будет по судейской части… Может, мы лучше поймём друг друга?
— А мы уже поняли, Иоганн, — Командор перегнулся через подлокотник и похлопал начальника Базы по плечу. — Все наши договорённости остаются в силе. Однако вы тоже не судите моих сотрудников чересчур строго! Им ведь почти не известна стратегия и тактика боя в открытом пространстве, но…
— Так негоже и рассуждать об этом! — фыркнул Ладвин. — Да будет вам известно, что успеху моей атаки помешало…
— …но они очень явственно представили себя на месте тех младших офицеров, которые погибли в результате чужой неудачи, — невозмутимо закончил свою мысль Командор. — Закроем тему: всё равно истинную степень вашей вины знает, как говорят в «Элите», только Всевышний… Кстати, о птичках: вы убеждены, что залётная «бригантинка» лишь передала на планету свой загадочный текст? Или же нечто подобное ей послали и в ответ?
— Исключено, — Ладвин рывком выправил корпус, принимая нормальную позу. — Никакие неведомые сообщения отсюда в Космос не уходили. Если хотите, то можете проверить — архивные записи всех переговоров к вашим услугам.
— Это потом, — Командор небрежно отмахнулся, — а сейчас сделаем так… Вы помните примерное расположение «технических мёртвых зон», обнаруженных вашим сыном? Да? Тогда вот вам моя карта, добавьте всё, что на ней не указано.
Ладвин разложил карту на коленях, с интересом всмотрелся, увеличил яркость подсветки и медленно взялся за регулятор индексации. Его колебания Роман истолковал по-своему и поспешил с разъяснениями:
— Да, модель новая, однако не сложнее старых. На ней отражены ваши же данные из первых донесений. Большой «ромб» — это сама Станция, где мы сейчас и находимся… так, юго-запад нас не интересует… а вот этими звёздочками обозначены «цветки» на восточной линии. Вот четвёртый «цветок», за ним неизвестная река; здесь она впадает в океан, а…
— …а зелёная точка прямо за рекою, надо полагать, и является целью намеченной экспедиции?
— Именно! Всё-таки нет худа без добра: место, куда мы стремимся попасть, находится совсем неподалеку от малой станции № 4, которая, как вы сказали, в полном порядке и работает. С вашей помощью мы туда доберёмся, а там до цели рукой подать! Дотащимся и пешком, если нельзя будет по-другому, так?
— Так! — бодро подтвердил Ладвин и, вздохнув, добавил уже совсем другим тоном: — А иного объекта для посещения у вас, случайно, не намечено?
Весь энтузиазм Романа как рукой сняло. Воцарилось тяжёлое молчание. Командор несколько раз открывал рот, собираясь задать вопрос, но впервые не решался этого сделать. Наконец, не выдержала Эльза.
— «Паутина»? — почти безнадёжно спросила она и, увидев отрицательный жест начальника Станции, встрепенулась: — Тогда, значит… Но сами же говорили, что «мёртвую зону» можно преодолеть!
— Вы ещё недостаточно хорошо знакомы с унылым однообразием нашей отрицательной терминологии, — с неподдельной горечью ответил Ладвин. — Да, «техническую мёртвую зону» удаётся пересечь своим ходом или на ручных животных, однако «зону ночной смерти» таким способом миновать уже затруднительно. Ну а «многогранники смерти» пройти вообще невозможно. Понимаете, здесь имеются и такие места, где человек живёт только днём, а после захода солнца он неминуемо погибает. Почему — толком не установлено. Я не стану забивать вам головы местными мифами и страшными сказками — всё равно никакого научного или любого доказательного объяснения у меня не найдётся. В «зоне ночной смерти» после полуночи можно уцелеть, лишь укрывшись в боевом вездеходе или в убежище с непрерывно генерируемой энергозащитой. Наконец, попадаются участки, где человеку нельзя находиться ни секунды в любое время суток! Из-за строгой отграниченности идеально прямыми линиями и наличия только тупых углов их и прозвали «многогранниками». Достаточно одному волоску с вашей головы оказаться хоть в сантиметре за роковой чертой — и вас уже не спасти. К счастью, этих «многогранников» немного, а к несчастью — на них всегда дублируются ещё и неведомые физические законы «технической мёртвой зоны». Вот почему там не воспользуешься защитой и на своих-двоих не погуляешь. Вдобавок ко всему эта смертельная геометрия собственные вкусы имеет: в одних случаях уничтожаются только люди, в других — существа с высшей нервной деятельностью, а в третьих — вообще всё живое, включая и насекомых. Но — парадокс! — растительный мир везде сохраняется, что фактически сводит на нет любые серьёзные попытки разобраться.
— Бред какой-то… — растерянно произнёс Роман и потёр ладонями щёки, его лицо покрылось мелкими морщинками. Эльза с уродливо прикушенной нижней губой находилась не в лучшем состоянии. Определённое самообладание сохранял лишь глава семейства, но и в полутьме было заметно, как нелегко это ему даётся.
— Значит, насколько я понимаю, в нашей ситуации имеется полный букет… — он не договорил и закашлялся. Ладвин фатальным жестом подтверждения склонил голову.
— Увы! — его пальцы легли на регулятор, и на карте вспыхнула голубая извилистая линия. — Вот здесь в двух милях от четвёртого «цветка» начинается очередная «техническая мёртвая зона»; вот отсюда, — (зазмеилась вторая тонкая линия, но красного цвета), — отсюда и до самой Сафат-реки идёт «зона ночной смерти», а дальше, — (чёрный пунктир отсёк почти целый край карты), — дальше начинается невидимая платформа «многогранника смерти». Как видите, его границы идут чётко вдоль линии берега вплоть до океана, а насколько далеко они уходят на восток — кто знает? Мы не имеем данных, из каких краев течёт эта река и какова её протяжённость. Есть предположение, что она естественным природным барьером отрезает от материка огромный участок суши, замыкая его между собой и водами залива. Там нет ничего особенного — сплошное хаотичное нагромождение невысоких скал и ущелий — но именно туда вам почему-то и требуется попасть. А пересечь Сафат-реку, я повторяю, невозможно. Даже по воздуху, например, на спортивных дельтапланах.
Несколько минут Командор тупо смотрел на собственную карту. Потом начал энергично выражаться:
— Да пропади оно всё пропадом! И вы говорите, что знаний, накопленных военными за тысячелетия, не хватит, чтобы форсировать одну-единственную водную преграду?! Не верю! Я от своего плана не откажусь! Я прибуду на четвёртый «цветок», и тогда посмотрим! В крайнем случае, будет использована вся мощь моего корабля!
— Радикальное средство… — безразлично протянул Ладвин. — Скорее всего, получится ещё одно «чёрное пятно», чуть поменьше уже имеющегося.
— Я имел ввиду не лучевой удар…
— Да? Так-таки и не его? Неужели хотите посадить свою «яхту» на поверхность земли как простой планетолёт? Ага, вижу, такая мыслишка мелькала… Ну что же, имеется здесь одно «окошко» неподалёку от Сафат-реки — там один раз в полгода «техническая мёртвая зона» почему-то перестаёт действовать, и на целых два часа восстанавливаются нормальные природные законы. Но и только! По истечение этого срока ваш красавец корабль превратится в сплошную глыбу металла, и вы даже люки открыть-закрыть больше не сможете! Не верите — извольте попробовать, такой день наступит через несколько недель.
Этот выпад оказался весьма болезненным — Командор скрипнул зубами и отвернулся. Роман всё ещё пребывал в состоянии некоторого оцепенения, зато его сестра уже достаточно овладела собой.
— Неужели так и ничего нельзя предпринять? — невыразительным голосом спросила она, стараясь не глядеть на начальника Станции. Тот понимающе прикрыл веки.
— Технические средства нашей эпохи здесь, и правда, бессильны, — почти извиняюще произнёс он. — Единственное, что я могу сделать — это связаться кое с кем из местных, кто достаточно хорошо к нам относится, скажем так. Например, с рыцарем Сержем де Пери. Но, понимаете… Тут ситуация тоже настолько щекотливая, что надо быть очень осторожными. Видите ли, обычного населения здесь нет. Имеются две немногочисленные группировки, ведущие между собой упорнейшую войну, корни которой уходят в далёкое прошлое этой планеты. Одни называют себя витязями, другие — богатырями. Но дело в том… как бы это сказать…
Замявшись, Ладвин оборвал себя, словно никак не мог подобрать нужных слов, и молчал так долго, что Эльза не выдержала и произнесла ободряющее восклицание: «Да продолжайте же!» Иоганн криво усмехнулся.
— Ну, если вы относительно спокойно перенесли моё сообщение о здешних природных странностях… Хорошо, попробую. Однако с чего же начать?
— Наверное, с самого первого знакомства, — сказал Командор.
БЛОК СОБЫТИЙ № 2 (Расстановка живых фигур)
«…и скорость, с которой он вёл вездеходный катер в этих незнакомых, дурных местах, и высота, на которой находился — всё таило в себе серьёзный риск, но выбора не было. Слишком внезапно и резко заработал на приборной панели «датчик личности» пропавшего Андриса, и эта яркая, пульсирующая полоска лишь до половины была жизненно-зелёной. Вторая её часть терялась в тревожных багровых переливах, что означало, скорее всего, тяжёлое ранение. Более точного диагноза аппаратура не давала, но теперь появилась хоть слабая надежда после двух суток бесплодных поисков, когда Иоганн, отчаявшись, отдал приказ остальным группам возвращаться, а сам всё никак не мог этого сделать, продолжая бросать машину то вправо, то влево, словно надеясь на чудо. И когда в момент облёта двух толстых, сросшихся деревьев это чудо произошло, он сначала не поверил своим глазам, но пронзительное верещание зуммера, подтвердившее точность светового сигнала, развеяло сомнения. Ладвин рывком поднял вездеход до уровня древесных крон, продублировал автоматическое управление ручным и ринулся вперёд. Почти сразу же аппарат вздрогнул и затрясся, индикаторы погасли, а механизмы отключились, но затем всё пришло в норму. Это продолжалось лишь несколько мгновений и даже не отразилось на высоте полета, но Иоганн понял, что он на полном ходу по инерции пересёк какой-то маленький участок, где господствовала совсем иная физика. Ему приходилось сталкиваться с этим невероятным явлением и в дни строительства Станции, и при вынужденной разведке близлежащих территорий. Привыкнуть к такому парадоксу ещё не позволяла кратковременность пребывания на планете, но опыта уже накопилось достаточно, чтобы не впадать в панику. Правда, сейчас он находился, если судить по продолжительности полета, слишком далеко от Базы и в полном одиночестве, но…
Отступать было нельзя.
Прошла всего одна неделя, как пропал без вести один из двух врачей группы — исчез, растворился в воздухе, словно и не было никогда такого человека в их коллективе — и вот в непонятной беде оказался Андрис Лайко, его непосредственный заместитель. Не поддавалось объяснению, как он, лично издавший приказ, запрещающий покидать Станцию без специального разрешения, сам оказался на таком расстоянии от неё — без всяких средств передвижения и связи, с одним хронометром-датчиком, вживлённым в кожу запястья левой руки. Точно такой же прибор украшал руку и самого Ладвина, только его «полоска жизни» была сплошь изумрудного колера и светила ровно. Узкое окошко электронных часов показывало полдень по местному времени.
Вездеход снова слегка вздрогнул, но спасительная инерция помогла ему и на сей раз преодолеть ещё один «мёртвый» участок. Пейзаж, менявшийся за прозрачным колпаком кабины пилота, был угрюм и спокоен. Небо было затянуто сплошной тонкой облачностью молочного цвета, сквозь которую изредка и тускло, как сквозь мутное стекло, просвечивало солнце. Внизу шло редколесье по холмистой, исключительно неровной местности, раздробленной на части глубокими оврагами, в заросших провалах которых чернела гнилая вода. Порой автопилот прокладывал свой курс над ними, и тогда вездеход, снижаясь, совершал стремительный нырок и некоторое время мчался в непосредственной близости от крутых, осыпающихся берегов настолько резких изгибов, что успешное лавирование между ними было нелёгким делом и для человека с отличной врождённой реакцией. А Ладвин к таковым не принадлежал — в эти минуты он судорожно стискивал в руках штурвал, более всего страшась очередной «технической мёртвой зоны», внезапное появление которой могло закончить его рискованный полёт полной катастрофой. Один раз он не выдержал и снизил скорость, когда на пути катера в недрах особенно извилистой балки стали внушительно вырастать рослые, колючие кустарники, а потом стеной пошли деревья. Но автоматы не подвели, и машина, ловко обогнув корявые стволы, вновь прыгнула на приличную высоту.
Волнение Ладвина немного улеглось. Он снова вернулся к первоначально заданному темпу движения, потому что зловещий красный наплыв начал уже заметно теснить ломкие зелёные тона датчика Андриса. Помощь явно запаздывала… Очень беспокоило полное отсутствие данных на указателе расстояния до запеленгованного сигнала — не было даже самых приблизительных мигающих цифр, а вместо них шли сплошные молниеобразные зигзаги, как при наведённых помехах. Иоганн рискнул чуть отвлечься, потребовал от компьютера показать полностью проделанный путь — и через секунду тихо охнул, увидев, что около получаса летел, как пьяный, по совершенно немыслимой траектории, словно преследовал постоянно петляющего невидимого зверя на какой-то фантастической охоте. Он попытался поразмыслить над этим, но сосредоточиться было трудно, особенно при частых колебаниях вездехода, то и дело самостоятельно регулировавшего высоту и огибавшего препятствия. Слева проплыл очередной холм, величиной с добрую гору; затем внизу возник и быстро удалился клочок выжженной пустыни с песчаными барханами; снова замелькали растрёпанные деревья… и вдруг в который уже раз отказала вся электроника, автоматика и механика машины, но потом больше не включилась. Ни через десять секунд, ни через сто.
Аварийное питание не срабатывало, и Ладвин медленно потянул на себя упругий рычаг установки сжатого воздуха, впервые порадовавшись, что в его распоряжении оказался вездеход далеко не новой конструкции. На современных аппаратах это почти мускульное защитное приспособление не предусматривалось, что гарантировало бы начальнику Станции немедленное падение на весьма неприятные камни и верную гибель. Сейчас же корпус катера охватили лёгкие, прочные крылья особой конфигурации, позволявшие уверенно планировать и даже сохранять нужную дистанцию от земли. Но это было единственным утешением — всей остальной сложной техники вездехода словно бы и не существовало.
Пришлось поработать штурвалом, и Ладвин сразу убедился, каким неуклюжим в управлении стал его гравилёт. При ещё сохранившейся приличной скорости требовался максимум сосредоточенности, чтобы вовремя уклоняться, менять направления и делать вынужденные повороты. Места для посадки не находилось, и оставалось продолжать опасный полёт в никуда, лихорадочно выискивая глазами хоть какую-нибудь площадку. Однако под ногами на расстоянии в несколько десятков метров однообразно чередовались мощные кустарники и скалоподобные валуны с такими устрашающими гранями, один вид которых заставлял отбрасывать всякую мысль о приземлении. Несколько раз боковой порыв ветра страшно накренял машину, и Ладвину приходилось всё ближе и ближе подтягивать к себе спасительный рычаг. В один из таких моментов он не успел среагировать и уйти от столкновения с тяжёлой ветвью; катер от удара развернуло и бросило куда-то в сторону, вниз… Всё вокруг закувыркалось, заплясало, пошло ходуном — и вдруг сильнейший рывок вдавил Иоганна в кресло. Одновременно перед его глазами вспыхнула радужным многоцветием гирлянда приборных огней, и едва слышно запел гравитационный двигатель. Снова каким-то образом попавший в нормальное пространство, вездеход резко восстановил все первоначальные функции и условия полета.
Нужно было немедленно тормозить и, переведя управление на ручное, сделать классическую вертикальную посадку… Однако Иоганн ощутимо растерялся, увидев отчаянно пищавший датчик Андриса, где среди сплошного алого поля бессильно трепетали последние всплески зелени. Потребовались минуты, чтобы прийти в себя, и удобнейший момент для остановки был упущен. Потом рука Ладвина сама собою потянулась к кнопке проверки режима запасного блока питания, и новым потрясением стал тот факт, что аккумуляторы оказались в полной исправности, только вместо положенных двадцати часов непрерывной работы в аварийных условиях они почему-то разрядились в мгновение ока. Иоганн машинально поставил их на подзарядку и потратил ещё несколько драгоценных секунд на совершенно излишний осмотр остального оборудования. А после этого принимать какие-либо решения было уже поздно: кабина вездехода вновь утратила свою миниатюрную иллюминацию, и шанс избежать катастрофы исчез вместе с лёгким световым бликом…
Ладвин до упора выжал на себя рычаг пневмоустановки, бросая в помятые крылья ничтожный запас сжатого воздуха, что помогло продлить отчаянный полёт. Но долго так продолжаться не могло, а земля внизу по-прежнему была неприветлива. Пошла мучительная борьба со штурвалом, но отвернуть вправо не удалось из-за ветра, а впереди и слева полукругом приближался уже настоящий густой лес, не оставлявший никаких шансов на продолжение неверной игры.
Спасение пришло внезапно в виде невзрачного водоёма — полуболота, полуозерка с пологим песчаным берегом. Здесь уже Иоганн не зевал и решительно направил гравикатер вниз, изо всех сил стараясь его держать в относительном равновесии. Грязная рябь воды неотвратимо приближалась, и лишь самое обыкновенное везение помогло бы более-менее удачно приводниться. Мощным нажимом руля Ладвин сумел приподнять заострённый нос вездехода как раз в тот момент, когда его пирамидальный корпус прочертил по колышущейся поверхности глубокую, брызжущую борозду. И спасительного инерционного запаса еле-еле хватило: когда всё закончилось, и катер, вздрогнув в последний раз, зарылся правым бортом в песок, обломки его хвостового псевдокрыла были полностью покрыты водой.
Ладвин очухался не сразу, хотя и не получил повреждений, за исключением сильно ушибленного плеча. Выбраться наружу оказалось непросто, так как открыть замок защитной полусферы над кабиной пилота не представлялось возможным. Во всяком случае, нормальным образом, посредством нажатия кнопки.
Иоганн понял, что придётся ещё немного попотеть, однако прошло не менее полутора часов, прежде чем с помощью ножа и других мало приспособленных для этого дела инструментов ему удалось буквально разворотить внутреннюю бортовую обшивку и выломать части запора. После этого он обессиленно расплылся в кресле, тяжело пытаясь сообразить, что же делать дальше.
Думалось плохо. Лёгкий, тёплый ветерок приятно обдувал разгоряченное лицо начальника Станции, его стало клонить ко сну. С большим усилием он оторвался от этого опасного занятия и решительно защёлкнул на правой руке браслет-биостимулятор. Очень скоро всю усталость словно рукой сняло. Теперь больше суток о питании и отдыхе не стоило беспокоиться, а до Базы, наверное, было недалеко. Вся загвоздка только в направлении.
Похоже, что в здешних местах господствовал своеобразный полный штиль. Ничего не действовало — на руке у Иоганна погасли даже часы и собственный индикатор личности, а ведь и у мёртвых он продолжал источать свой красный, постепенно темнеющий свет в течение пяти часов после биологической гибели организма! Ладвин поёжился и перевёл взгляд на «абсолютный компас», который при любых условиях обязан был показывать местонахождение Станции или север, юг и так далее. Увы — он не показывал ни того, ни другого. Но наибольшей неприятностью стал выход из строя бластера. Ладвин проверил обойму, пару раз поменял в ней энергетические заряды, долго щёлкал затвором, но безуспешно. Вместо грозного оружия в его руках покоился бездействующий предмет из сложного сплава «г»-образной формы, который пришлось со вздохом спрятать обратно в кобуру. Теперь единственным средством защиты оставался короткий нож. Иоганн прицепил его к поясу, поднялся и вылез наружу — больше в вездеходе делать было нечего.
На пригорке он остановился и в замешательстве огляделся по сторонам. Ничто не указывало нужное направление, и База могла находиться где угодно, в том числе, и за тем самым мрачным бором, который преградил ему путь. Но туда идти инстинктивно не хотелось, а три остальные неустановленные части света выглядели в бинокль совершенно равноценно в качестве возможной дороги домой. Вдобавок сложная оптика тоже потеряла все свои спецэффекты и теперь давала лишь простое увеличение. Однако и без её помощи удалось разглядеть слева от бора мрачные чёрные скалы и на некотором удалении от них — две высокие сосны, словно бы вросшие в скользкие зелёные валуны. Представлялось вполне логичным дойти до этих деревьев и, взобравшись на одно из них, определить собственную диспозицию. Воображаемая дорога хорошо просматривалась и выглядела нормальной за исключением многочисленных подъёмов и спусков.
С сожалением посмотрев в последний раз на брошенный вездеход, Иоганн быстро двинулся вперёд. Очень скоро тоскливая безжизненность окружающего мира стала всё сильнее портить и без того скверное настроение. Вокруг не было ни птиц, ни насекомых, не встречались цветы и ягодные растения, а невысокая, пожелтевшая трава и почти безлистные кустарники, напоминавшие отвратительный пустынный саксаул, угнетали своим примитивным однообразием. Потом стали попадаться и такие места, где почва рассыпАлась в прах под подошвой сапога, как будто здесь месяцами не выпадали осадки. Совсем рядом воды хватало, а тут сам воздух был суше и горчил, словно состоял из одних пылевых частичек. Дальше пошло ещё хуже, ибо те самые подъёмы и спуски, которые с лёгкостью преодолевались в начале пути, неожиданно принялись удлиняться, превращаясь из обычных равнинных неровностей в глубокие котловины. С немалым трудом преодолев две из них, Ладвин замер на краю третьей, внезапно сообразив, что отсюда, сверху, его глаза не фиксируют никакой особенной крутизны! Он обернулся назад и был потрясён, увидев небольшую ложбинку, хотя только что долго и трудно вылезал именно из неё — из пыльной, огромной ямы…