Моя мать, когда ей исполнилось сорок лет, впервые испытала приступ мучительной боли от одной неприятной и тоже генетической болезни, которая, слава богу, не передалась мне. Она собрала вокруг себя нас детей — всех троих и объявила:
— Дорогие мои дети, я скоро умру, поэтому на меня не надейтесь, двигайтесь по жизни дальше сами.
И прожила после этого еще сорок девять лет в непрекращающихся мучениях. Ей не помогало ни одно обезболивающее лекарство, даже самое редкое и дорогое, не помогали и наркотики, морфий, героин — она просто терпела боль и ждала смерти. А мы жили, глядя на нее. Вот у нее я и научился этой иронии к себе. Самое главное — не жалеть себя, и все будет нормально. Кто себя жалеет, того убивает самое легкое и несерьезное испытание. Я, как моя мама, думал, что не доживу до двадцати лет, но вот мне уже тридцать, и я свалился в пропасть с высоты метров пятьдесят или больше, и я жив. А еще у меня снова возникло ощущение, что я попал негру в задницу. По крайней мере очень на это похоже — темно, больно и страшно. Правда, я знал, что терпеть мне недолго, воздуха осталось максимум на десять минут, а потом умру от удушья. Как там у Высоцкого?
Уж лучше на свете, но я в темноте. А потом я услышал какой-то шелест и шорох множества приближающихся ног. Моя кожаная маска на лице все-таки сумела убрать кровь с лопнувших капилляров глаз, и я смог рассмотреть окружающий мир пусть в красноватом, но все-таки свете. И я разглядел множество теней, который приближались ко мне, причем двигались они и по каменному полу и по стенам, и по потолку. Я с трудом повернул голову, чтобы рассмотреть место, где мне суждено умереть. Это был какой-то зал, над моей головой терялась в темноте какая-то шахта, в которую я упал. Возможно когда-то там ходил лифт, а потом кто-то устроил в ней ловушку для непрошенных гостей. И попалось в нее немало — вокруг меня лежало немало трупов в металлических скафандрах, причем, как я понял, это те же трехметровые рогатые создания, которые напали на базу. Им не повезло,
мне тоже. У всех этих существ были разбиты или проломлены шлемы чем-то острым, а потом кто-то съело их всех, причем у меня возникло странное ощущение, что сначала кто-то влил в скафандры свой пищеварительный сок, а потом просто высосал. Неплохие, наверное, консервы получились. Из разбитых шлемов на меня смотрели пустые глазницы черепов, выскобленные начисто. И еще там валялись другие скафандры, и соответственно в них находились другие скелеты — вероятнее всего защитников базы, но разглядеть я их не мог.
А потом надо мной зависли огромные мохнатые ноги, к моему лицу приблизились гигантские фасеточные глаза и стали меня разглядывать.
— Нравлюсь? — прохрипел я. — Правда, красавчик?
Я смотрел в эти темные огромные фасеточные глаза и не боялся. А чего бояться, если передо мной сама смерть? Сейчас она поцелует меня, и боль уйдет навсегда. Господи, как часто я просил ее, чтобы она пришла? Миллион? Миллиард раз? Это же только в европейской мифологии смерть предстает в виде скелета, в темном одеянии и с косой, но ко многим другим народам она приходила в виде огромного паука с белым крестом на груди.
А потом громадные фасеточные глаза поднялись, разглядывая что-то за моей спиной, и тогда я услышал тяжелые шаги и странный шорох, словно что-то волочили по каменной земле. Если до этого я считал, что меня пришли сожрать гигантские пауки, потому что каждый был не меньше трех метров высотой, то паучиха, которая появилась из темного коридора, была явно гораздо больше десяти метров. Почему я решил, что это паучиха? Да все просто, за ней волочился гигантский яйцевод. Она была самым настоящим громадным монстром, у нее каждый глаз был больше моей «тойоты». Паучиха доползла до меня, и наклонилась надо мной, внимательно разглядывая. Для меня это уже не походило на смерть, это больше выглядело, как возмездие. Впрочем, какая разница? Ей же достаточно просто наступить на меня, и все — финита ля комедия под названием жизнь.
— Древний? — прошелестел голос за глазом. — Это ты?
— Почему бы нет? — прохрипел я. — Кем меня только не называли? Пусть будет древний, только убей меня быстро.
— Древний, — прошелестел голос. — Рада видеть тебя снова.
Глаз поднялся, и я услышал тяжелые уходящие шаги и шорох волочащегося по камню яйцевода.
— Эй, — прохрипел я, захлебываясь подступающей к горлу кровью. — А как насчет милосердия? Подари мне легкую смерть, ты — ходячая фабрика по производству яиц…
И услышал исчезающий шелестящий голос.
— Ты должен жить, древний.
И что? И с кем жить? Ты вообще, о чем, паучиха? И как жить, если у тебя все кости переломаны, ну, или почти все — может расскажешь? Поучишь уму-разуму. Да я уже кровью захлебываюсь, это говорит о том, что мои легкие ею переполнились, видимо несколько ребер проткнули ткани, а это неминуемая смерть. Кровь не удалишь из легких, значит, скоро мне станет нечем дышать, я итак дышу через раз. Минут десять, максимум полчаса и можно хоронить, ну, или сожрать меня — разницы никакой. Вон сколько вокруг маленьких пауков собралось, ждут моей смерти. Кстати, интересно, это я не сразу подумал. Я же дышу, хоть воздух должен был давно закончиться, выходит, здесь есть атмосфера, и она вполне пригодна для моего дыхания.
Глаза мои стали закрываться от слабости, но тут из темноты появился носильщик — огромный черный паук, этот был высотой метров пять, он поднял меня передними лапками, прижал к своей мохнатой груди и понес вслед за паучихой — туда, куда наверняка давно не ступала нога человека, и не только его. Мне внесли в огромное помещение, оно было настолько гигантским, что я со своим ночным зрением даже не смог хотя бы приблизительно определить его размеры, понял только, что оно гораздо больше футбольного стадиона. Не знаю для чего это помещение строилось, но сейчас вся эта обширная территория была завалена яйцами различного размера, от мелких — размером с футбольный американский мяч, до гигантских, высотой с двадцати четырех этажный многоквартирный дом.
Пахло здесь, скажем так, довольно специфично. А причиной этому было то, что все помещение было примерно на метр покрыто водой. Хоть водой бы я эту жидкость не назвал, скорее это был густой питательный раствор, и как я понял, его создали из мертвых тел как я догадался — уж слишком сильно пахло органикой, и много скелетов великанов и каких-то других существ лежало повсюду. Думаю, что здесь лежали, и победители и побеждённые. Вот кто точно выиграл от нападения на эту базу — паучиха. Ей на блюдечке принесли питание для ее деток, и она создала питательную средублагодаря которой росли ее яйца, а они непростые.
Я понял, откуда мой земляк взял корабль. Каким-то способом он сумел найти путь в это подземелье, затем догадался подобрать небольшое яйцо и забрать его с собой. Нашел где-то безопасное место, подкормил его, вырастил и получил отличный корабль. Еще он догадался набрать несколько бочек подкормки. Точно, не дурак. Ведь до всего догадался сам, хотя вероятнее всего сначала обнаружил паучиху, потом в сети нашел информацию о том, как размножаются, и на чем передвигаются пауки в космосе. Даже мне, глядя на этот огромный стадион с яйцами, стало понятно, как и начем бороздили пауки бескрайную вселенную.
Одна такая паучиха могла снабдить целую армию пауков космическими кораблями, и они летели и завоевывали все большие территории, потому что всегда можно найти планету, на которой паучиха сможет вырастить новые яйца. Наверняка, из части яиц появлялись пауки, но остальные точно служили средством для передвижения по космосу. А может, через какое-то время яйцо из корабля само превращалось в паука. Кто ж его знает — биотехнологии, мать вашу, это вам не семечки плевать.
И здесь паучиха, наверняка, готовила новое вторжение. По прикидкам в этом помещении находилось уже примерно пятьсот яиц, ну пусть не все станут космическими кораблями разного размера, но все равно этого достаточно, что завоевать любую галактику, особенно если у этих яиц есть какое-то оружие.
Крутой парень, мой земеля, сумел пробраться внутрь станции и украсть яйцо, да только вот воспользоваться своей удачей не успел — грохнули его, и кораблик достался мне совсем даром. Любопытно, а ампы вообще поняли, что у них оказалось в доке? Думаю, что нет, иначе бы взорвали бы его, а не дали мне пользоваться этим яйцом. Ну, это тоже понятно, на станции работают и живут обычные ампы, не воины, что-то они могут и не знать. В общем, необъяснимо пока это все для меня.
Однако жизнь продолжалась. Паук поднес меня к паучихе, и та положила меня на вновь снесенное, как я понял специально для меня, яйцо, размером примерно с медицинскую капсулу. Мягкая кожистая скорлупа продавилась, и я провалился внутрь. Там было темно и как-то совсем странно, ну в общем, опять как у негра в заднице. Вообще возникло ощущение, что я зародыш в матке. У каждого из нас имеются эти воспоминания, только они глубоко запрятаны, а тут вот нахлынули. Кстати, по-своему там приятно было, тихо, спокойно и не так больно. А тут каждая моя косточка, каждая моя клетка взвыла, потому что к ней что-то прикоснулось что-то мягкое и влажное.
— Терпи, древний, — услышал я далекий шипящий голос. — Мы сделаем тебе другое тело, это совсем слабое и больное.
— Надеюсь, не тело паука, — пробормотал я мысленно, говорить я не мог хотя бы потому, что в мой рот залилась какая-то вонючая жижа, заполняя все мое тело. Я еще какое-то время дышал, но скоро грудная клетка остановилась, и я полетел навстречу чему-то огромному и бескрайнему — может быть, наконец, к смерти? — Я как-то привык быть двуногим.
— Ты останешься тем же внешне, — услышал я шелестящий голос паучихи. — Но внутри ты станешь другим, возможно когда-то ты отринешь внешнюю оболочку и вернешь себе прежний вид, того, кто создавал новые миры, и того, кто создал когда-то нас — высший и самый разумный вид во вселенной.
Круто! Но меня, похоже, с кем-то перепутали, только говорить мне об этом почему-то очень не хотелось. Да и не надо это. Как говорил мой отец, если человеку свойственно заблуждаться насчет тебя, не мешай ему, многие вообще живут всю свою жизнь среди иллюзий и только перед лицом смерти вдруг обнаруживают реальность, и она им совсем не нравится. И я решил ничего не говорить паучихе. А вдруг она поймет, что я прав? Что тогда? Смерть как у тех в скафандрах? Я не хочу.
Может потому, что боюсь возврата мучительной боли? Ведь даже моему безграничному терпению однажды может придти конец, на этот раз я едва сдержался, чтобы не заорать. Хоть понимал, что никто не придет, и никто не поможет, у каждого в этой жизни своя полоса препятствий, попутчиков много, но свою дорогу ты можешь пройти только сам. Внутри яйца кричать уже не хотелось, да и как покричишь, если в твои легкие залита какая-то гадость? Да и боль постепенно ослабла, и мне даже захотелось жить, настолько интересно было узнать, а что дальше? Я сдохну или нет? А если не сдохну, то каким я выползу из яйца?
Но я точно знал, что это не смерть. Смерть — избавление, а если тебе больно, значит, ты еще жив. Как там говорят старики: если ты проснулся утром, и у тебя нигде не болит, значит ты умер. А у меня в этой яйце болело все: руки, ноги, голова, желудок, почки, печень. Временами боль из тупой становилась острой, да такой мучительной, что я исстирал в порошок зубы, сжимая их.
Мне казалось, эта странная процедура никогда не закончится, что я так и буду лежать в этой вязкой влажной темноте и страдать, страдать, страдать. Возможно, это и есть адовы муки, которые нам всем предстоят после смерти. Впрочем, меня, наверное, уже этим не испугаешь. Раньше я не понимал церковного выражения — мученик. А теперь понял, это такой же парень, как я, только чуть несчастнее.
Я долго не мог потерять сознание, но в какой-то момент мне повезло и удалось забыться. Не знаю, сон это был или не сон, потому что мне ничего не снилось, но я уже больше не ощущал боли, просто лежал и и меня легко покачивало. А потом почувствовал, что мне уже не так комфортно, не так тепло и не так мягко. Скоро понял, что лежу на чем-то твердом. Я открыл глаза и увидел серые тучи над головой, которых ну никак не могло быть в том яйце.
Я приподнялся на локтях и огляделся. Точно. Как-то оказалось, что я лежал на центральной площади базы рядом с лифтовым провалом. Недалеко от меня стояло на опорах, а теперь я знал, что это не опоры, а ноги, яйцо, и оно было не моим. Почему я так решил? Потому что изменился цвет яйца, он стал желтым, изменились размеры, оно стало раза в полтора больше, изменился вес, яйцо стало массивнее.
Впрочем, я откуда-то знал, что меня оно примет, как своего пилота. Слово хозяин я не хочу использовать, потому что никто не может быть хозяином живого существа, а оно было живым, теперь я это знал точно. Я встал на ноги и осмотрел себя. Вроде ничего не изменилось: две ноги, две руки, между ногами тоже что-то вроде прощупывается через плотную чужую кожу. Что это за кожа я тоже теперь знал, это покрытие только что рожденных яиц. И воздуха мне тоже хватало. А еще впервые в жизни у меня нигде ничего не болело, появилась невероятная легкость в теле, казалось, что я могу подпрыгнуть и взлететь до самих серых туч.
И это было странным, потому что боль у меня была всегда. А теперь ее не стало, и это здорово, удивительно, чудесно, прекрасно, радостно и замечательно! Я походил по площади, даже зачем-то заглянул вниз на остановившуюся платформу лифта. Все там было по-прежнему, тот же разбитый броневик с открытой дверкой. Я начал ощупывать себя и с облегчением обнаружил карточку доступа во внутренних складках внешней кожи — там образовалось что-то вроде кармашка. И это было тоже хорошо, значит, я смогу снова придти к паучихе. А чего? Плохого она мне ничего не сделала, наоборот — вылечила от моей болезни, вот даже яйцо новое подарила. Правда, насчет вылечила, я сомневался, но боли не было и это уже хорошо.
Я подошел к яйцу, приложил руку к желтой пластиковой блямбе, хоть теперь знал, что это не пластик, мою руку кольнуло, и рядом со мной открылось отверстие, из которого пахнуло знакомым запахом органики, и появились ступеньки. Я поднялся и передо мной открылся довольно высокий коридор, по которому можно было пройти, не пригибаясь. Я пожал плечами и зашагал вперед, прошел три метра коридора, и оказался в рубке, точнее в небольшом помещении, которое для меня вырастило яйцо. Посередине стояло кресло. Я сел в него, и почувствовал, как уменьшается свободное пространство вокруг меня. Само кресло потеряло форму, опускаясь превращаясь в удобную лежанку. Меня зажало словно в мягкой пене, на лицо опустилась кожистая маска, через которую я свободно мог дышать. А еще через мгновение я увидел, что стою на шести порах посередине площади, и мое тело — яйцо полно жизни и силы.
Я оттолкнулся своими шестью лапами от твердого камня, поднялся на десяток метров вверх, облетел площадь и вдруг увидел, как из развалин появилась большая мохнатая лапа и помахала мне на прощанье. Я тоже помахал, чем, не знаю, возможно убирающимися опорами, и полетел к поясу астероидов. В конце концов, чтобы не происходило в моей жизни, а кредиты отдавать все равно придется. Да и на станцию тоже надо лететь, это мой дом теперь. Как говорил мой приятель, хочешь не хочешь, а на работу все равно придется идти — в этом вся жизнь и состоит, немного приятного и через край труда.
До пояса астероидов я долетел минут за пятнадцать. Это яйцо было быстрее и мощнее, лететь на нем было одно удовольствие, а еще оно хорошо понимало меня, а я его. Я сразу нырнул в глубину, пронесся мимо массивной огромной горы, скользнул чуть в сторону, откуда-то зная, что именно там находится то, что мне нужно. И вот она — огромная глыба с содержанием руды двадцати процентов, медленно вращаясь появилась из темноты. Я подлетел к ней, притормозил, сравнял скорость с ней, потом одним непонятным для меня движением обвил ее своим телом, и она оказалась у меня в животе.
Вот так вот оказывается можно, даже манипуляторы не нужны. Я проскочил между двумя глыбами, выскочил на свободное пространство и помчался к космической станции, которую ощущал, как далекую небольшую теплую звездочку. Долетел быстро, гораздо быстрее, чем на своем прежнем яйце, по моим прикидкам скорость возросла в несколько раз. Причем я не понимал, как можно создать космический двигатель из органики, не представлял, на каких принципах он работает, не было же выхлопной струи сзади, ни каких-либо других выхлопов, ощущение было таким, что я просто тянулся вперед к каким-нибудь звездам, и меня толкало вперед. Возможно, яйцо работало на каком-то гравитационном приводе или на чем-то похожем.
Впрочем, чего умничать? Что мне известно о космической технике инопланетян? Да ничего. Но это яйцо умеет летать, и не только, оно может делать много чего еще, и главное, что оно откуда-то берет энергию и топливо для своего движения.
На подлете к станции я услышал голос диспетчера:
— Незнакомое судно назовите себя, иначе будете уничтожены, станционные средства противодействия приведены в боевую готовность.
— А руда вам уже не нужна? — спросил я. — Я что, зря ее тащу с астероидов?
— Чел, это ты? — настороженно спросил амп. — Голос вроде знакомый.
— Это я, господин диспетчер, — буркнул я. — У вас появились какие-то проблемы с моим узнаванием? Раньше вроде такого не было…
— Так ты летишь на другом корабле, — проговорил диспетчер. — Он хоть и подает правильные сигналы, как тот прежний, но размером то он другой. Где взял корыто?
— Вот хотите верьте, хотите нет, — ответил я. — Но это все тот же корабль. Я по вашей рекомендации слетал на эту разрушенную базу и… вы оказались правы, ничего не нашел кроме подкормки. Положил его в трюм, и мое судёнышко как-то его сожрало и подросло.
— Звучит, как фантастика, ты может не знаешь, но космические корабли не жрут ничего кроме топлива, и не ремонтируют себя сами, иначе мы бы все были здесь не нужны, — буркнул диспетчер. — Значит, так, чел, лишних движений тебе делать не рекомендую, насчет стационарных орудий, направленных на тебя, я не шучу. Сейчас скидываешь на фабрику руду и летишь к приемному доку, там оставляешь корабль, и отправляешься прямиком к ребятам из службы безопасности. Они тебе зададут тебе свои вопросы, а Корн проверит твое судно — то оно или не то.
— С чего это у безопасности появился ко мне интерес? — мрачно осведомился я. Я же знал, что служба безопасности везде одинакова, ее задача выявлять и устранять любые угрозы, и лучше этим парням в руки не попадать. Если не сумеют из тебя выжать то, что им нужно, то осведомителем сделают или еще чего похуже. — Я вроде ничего плохого не делал.
— Ага, — фыркнул амп. — И он мне говорит, что ничего плохого никому не сделал, хоть в этот момент куча народу, поставившего на то, что ты сдохнешь через неделю, проиграла свое пари. Ты не видишь, что сейчас творится во внутренней сети, там тебя костерят все, кому не лень, и мед один из первых. Он же тебе поставил чип и нейрошунт, найденные на той заброшенной базе. Если точнее, то они были сняты с одного из трупов, и кстати, никому из ампов не подошли. Да и два чела. Которым их поставили, умерли уже на следующий день от диких болей в голове. Мед их вскрыл и обнаружил, что мозги у них превратились в кашу.
— Круто, — проговорил я. — Нет, я конечно знал, что он мне добра не желает, но не знал, что до такой степени.
— Это нормально! — фыркнул диспетчер. — Он просто защищал свои капиталовложения, да видать не очень хорошо, если ты выжил.
— Тогда у меня второй вопрос, — я подлетел к обогатительной фабрике, любезно покрашенной зеленым цветом. Сунулся в один док, потом в другой, но ни один из них не открылся, а перед моими глазами замигала надпись, говорившая о том, что размер приемного шлюза не позволяет принять мой груз. Пришлось тащить мою глыбу к приемному доку с большим шлюзом, который находился с другой стороны. Ее забрали, а в ответ мне высыпали кучу мелких камней. Может мне показалось, но яйцо обрадовалось, словно получило вкусную еду. А может так оно и есть? И прошлый раз удивлялся тому, что выбрасывал из трюма в астероидном поясе отходов меньше, чем мне их загрузили. — Расскажи, как получилось, что ампы проиграли пари, неделя то еще не прошла. Я же не совсем дурак, и знаю, что прошло всего три дня.
— Не знаю, что тебе известно, но ты, похоже, потерялся в реальности, — вздохнул диспетчер. — Неделя закончилась еще два дня назад. Кстати, я из-за тебя потерял кучу денег и очень тебя костерил, а теперь даже не знаю, как реагировать на твое появление. Деньги то мне вернут, да еще с прибавком, но убить тебя мне все равно хочется. Ладно, лети к причальному доку, с тобой Корн хочет поговорить.
Я подвел корабль к станции, он плавно вошел в док и встал на опоры, а я пополз обратно к выходу. И это яйцо не захотело для меня открывать полный коридор. Что-то во мне все-таки не так. Я выпал на пол дока и замер, увидев два незнакомых дроида, которые направили на меня какое-то непонятное оружие. За дроидами стоял Корн, а рядом два здоровых, незнакомых мне ампа, тоже с оружием на поясе.
— Так, чел, — сказал один из них. — Очень медленно поднимайся, чтобы не провоцировать боевых дроидов, и идем с нами. Расскажешь нам о том, где прятался девять дней, и почему тебя не могли найти даже спасатели, а
сканеры у них вполне приличные. Только не вздумай врать про базу древних, ее тоже осматривали…
— Как скажете, господа начальники, — я медленно поднялся с пола. Один дроид сразу закатился мне за спину, а второй пристроился сбоку, контролируя каждое мое движение. — Все, что знаю, расскажу, ничего не утаю, только не убивайте меня пожалуйста.
— Корн, что скажешь? — один из ампов хлопнул техника по плечу. — Может, давай грохнем твоего пилота и у нас никаких проблем.
— А за рудой ты летать будешь? — пробурчал Корн. — Этот чел норму начал выполнять в отличие от других.