ПРОЛОГ
"Сигнал бедствия «Мейдей», который передается по судовому радиотелефону, равнозначен радиотелеграфному сигналу «SOS»".
Д. Эйдельман. «Рассказы о кораблекрушениях».
"— Отдай мне меч-кладенец, дружок! Не по твоему норову его ковали. Им ведь надо бить без промаха! А у тебя, того гляди, глазик моргнёт!
— Не моргнёт, Кощей, не надейся!
— Ну, тогда рука дрогнет…
— Не дрогнет.
— Ой ли? Ну, держись, молодец: большая игра будет!"
«Краса Ненаглядная».
★ ПЛАНЕТА «А/312/XX»: 9001 ГОД, ДЕКАБРЬ, ВЕЧЕР ★
«— А вот если по морде заеду, тогда как? Да со всего размаха? Ну, чего замолк, ты, молодой-красивый?
Парень, к которому обратились столь нагло, был действительно очень хорош собою: стройный, высокий, с прелестным персиковым румянцем на щеках, пока не нуждавшихся в постоянной косметической обработке. Он сразу же сильно покраснел, неуверенно одёрнул новенький китель с нашивками младшего полисмена и бросил вопросительный взгляд на своего старшего коллегу. Тот усмехнулся, развалился в кресле ещё более вальяжно, презрительно оглядел говорившего (неопределённый возраст, мятая одежда, испитый вид) и небрежно заметил:
— Твой самый первый вопрос, старина Хэнк, нуждается в небольшом комментарии. Видишь ли, из пяти лиц, присутствующих в данный момент в нашем участке, определения «морда» заслуживает только одно. И, к сожалению, твоя пьяненькая кандидатура тут вне конкуренции. А потому учти: ещё одно подобное нахальное высказывание — и произойдёт долгожданная встреча твоего лба с любой из четырёх стен этой комнаты. Можно и по очереди. Слева направо. Справа налево. Как скажешь!
— Мои гражданские права нарушать? Погоди, попадёшься ты мне на воле да в укромном уголке!
Теперь рассмеялись уже оба блюстителя порядка. Затем младший воскликнул:
— Так ведь это и происходит почти каждый день! И с заранее предсказуемым результатом. Тебя обнаруживают в разных неподходящих местах, неприлично ругающимся и совершающим сложные движения в виде буквы «зю» После чего подхватывают под руки, затаскивают в патрульный гравилёт и везут сюда, где дают глотнуть восстановителя. А вместо благодарности получают большую порцию хамства!
— Ах, я каждого фараона благодарить обязан?! — возмутился Хэнк и сделал энергичную попытку протаранить боком решётку, за которой находился. — Чтоб вас проклял благочестивый и могущественный Ференц Фаст! Смерть главному сыщику и карателю Марку Риваре! Да здравствуют «отрицалы»!
Старший полисмен сразу же подобрался и уронил ладонь на кнопку вызова — почти мгновенно из соседней комнаты появились трое мрачных дежурных. Вопросительно глянув на начальника и получив в ответ его выразительный кивок, они стремительно вошли за ограждение. Пьяный грозно замахнулся во всю ширь — и тотчас угодил в «коробочку». Его сжали с двух сторон столь основательно, что глаза вылезли из орбит, а рот широко раскрылся. Туда немедленно влили с четверть стакана дурно пахнущей жидкости.
— Ещё столько же, — распорядился начальник. — А то он нынче что-то чересчур возбуждённый…
Приказание было немедленно исполнено, после чего ошеломлённого Хэнка несколько раз круговыми движениями хорошенько взболтнули и, подержав с минуту, отпустили. Тот остался стоять в напряжённой стойке, напоминавшей позу персонажа картины «Сердечный приступ» знаменитого художника и скульптора Гарольда Горна. Младший полисмен с облегчением пробормотал: «Так-то лучше…», а затем обратился к своим коллегам с недоуменным вопросом:
— Я на службе недавно и никак не возьму в толк: откуда берутся подобные неприятные личности? В нашу-то цивилизованную эпоху!
— Сразу видно неопытного парня из интеллигентной семьи! — последовало снисходительное уточнение. — Неужели только этим удивлён?
Новичок снова покраснел:
— Если бы… Раньше я и не представлял, сколь много у нашего Восточного Мегаполиса точек соприкосновения с Природой! Думал, не больше десятка, да и те под охраной. А теперь что ни дежурство — то сюрприз. Миновали тоннель, свернули под мост, и пожалуйста: декоративный кустарник постепенно переходит в самые настоящие дикие заросли, а уж что за ними — и проверять не хочется. Или пересекли ухоженный парк, а в cамом его конце внезапно обнаруживается какой-то подозрительный спуск, который заканчивается отвратительным оврагом — грязь, сырость, змеи двухголовые… А сегодня? Завершили осмотр подземных коммуникаций в родном тридцать пятом районе, собирались было подняться на поверхность, как вдруг заметили впереди полоску света. Прошлись немножко, и на тебе: заброшенный пустырь, свалка мусора и всем уже надоевший Хэнки, закопавшийся в этом мусоре по уши и собиравшийся хорошенько вздремнуть…
— Тяжёлый случай, — улыбнулся старший и снова покойно вытянулся в кресле. — Ладно: вечерок, смена подходит к концу, можно немного и пофилософствовать. Видишь ли, полностью закрыть любой Мегаполис и надёжно законопатить все щели, в принципе, можно, но этот вопрос обычно в Сенате и не поднимается. То ли привыкли, то ли унизительно жить в законсервированном состоянии… А что касается нашего постоянного клиента, так здесь, приятель, я готов обвинить всю Систему в целом! Заметь, каждому по закону гарантируется прожиточный энергетический минимум вне зависимости от степени полезности данной особи обществу. И что имеем в итоге? А имеем очень даже приличное количество принципиальных лодырей, которым кроме попить-поесть да на милочку залезть, по сути, ничего больше и не требуется. Кстати, на последнее действие большинство из них практически не способно… Говорят, в далёком прошлом существовали какие-то удивительные «пособия по безработице» — ну что же, мы можем гордиться изобретением пособий по профессиональному безделью! Вот в «Элите» с этим куда как строго: кто не горбится, тот и не кормится. Не хочешь или не можешь реализовывать свои потенциальные возможности — не надо, но трудиться, любезный, изволь в поте своей наглой рожи! Иначе…
Закончить ему не удалось, так как в эту минуту входная дверь бесшумно скрылась в стене и почти сразу же возвратилась на место, пропустив вперёд хорошо одетого молодого мужчину. Впрочем, выглядел он неважно, ибо его стильные с двойными стрелочками брюки были безнадёжно измяты, а полупрозрачная летняя куртка от очень дорогой фирмы «Зигфрид» из крупнейшего торгового концерна «Schwarzer Stern» — полностью расстёгнута. Последнее модельерами не рекомендовалось для данного фасона, да и вообще в приличном обществе считалось признаком дурного вкуса.
Вошедший первым делом несколько раз вызывающе нажал на входную кнопку, словно забавляясь или проверяя качество работы дверного механизма. Тем временем его взгляд быстро пробежался по стандартному дежурному помещению, разделённому пополам внушительной решёткой; оттолкнулся от двери в соседнюю комнату, секунду задержался на скособоченной физиономии пьяного, а затем заметался между фигур насторожившихся полисменов. На два нервных шага вперёд они отреагировали дружным вставанием.
— Что вам угодно? — медленно спросил старший, пристально глядя в глаза странному незнакомцу. Тот вдруг неожиданно отрывисто рассмеялся:
— Мне? А какому конкретно? Старому или новому? Или вы предпочли бы общаться с универсальной сверхличностью? Только намекните, а уж мы постараемся!
— Вообще-то, за сегодняшний день мои люди порядком устали от самого разнообразного общения, — всё так же медленно сказал старший и солидно сложил руки на груди (этот успокаивающий жест одновременно фиксировал одну из базовых стоек боевого комплекса самообороны «рет-рет»). — Трудная смена выдалась, а поэтому… Впрочем, если у вас проблемы — скажите, поможем по мере сил!
— Очень хотелось бы верить… однако я не знаю, как вам это удастся! — воскликнул неизвестный, а затем печально добавил: — Вот разве что выстрелом в голову? Из парализатора. Хотя, наверное, это очень болезненно?
— Чрезвычайно, — спокойно подтвердил полисмен и сделал небольшой шаг. Одновременно мимолётным движением указательного пальца левой руки он предостерёг своего младшего коллегу от вмешательства в непонятную ситуацию. — Больше того: чревато практически необратимым повреждением мозга и…
— Чьего мозга? — перебил незнакомец и порывисто подался навстречу. — Ради всего святого, уточните: чьего именно?!
— Любого человека — невосприимчивых не существует, — всё так же неторопливо разъяснил старший. — Вот почему боевой парализатор разрешается применять исключительно при стрельбе по нижним конечностям. В самых крайних случаях — в правую часть корпуса.
— Нет, мне такой гуманизм ни к чему, — отмахнулся мужчина и в волнении зашагал по комнате, то и дело задевая плечом решетку. — Но если это столь опасно… Тогда вся надежда на «болевую камеру»! Помогите в неё попасть, а? На четверть часика, больше я не выдержу. Вдруг она там подохнет?
«Сумасшедший. Типичное раздвоение личности», — одними губами шепнул новичку первый дежурный (второй и третий между тем деловито переместились ко входной двери, готовые действовать). Однако их начальник после недолгого молчания продолжил осторожный разговор.
— Я не ослышался? Повторите, пожалуйста, — попросил он и очень мягко попридержал молодого человека за локоть. — Вы хотите добровольно подвергнуться столь страшному наказанию? Или совершили некое серьёзное преступление? В таком случае…
— О, если б стать преступником! Тогда всё было бы просто: суд, приговор, «камера»… Но это так долго! Кроме того, я добропорядочный гражданин, у меня бизнес, репутация… воспитание, наконец! И ради решения своих проблем нарушать закон? Нет, это слишком!
Он горестно покачал головой, а затем поднял на полисменов свои совершенно нормальные карие глаза — кроме безнадёжной тоски там больше ничего не отражалось.
— Понимаете, я долго бежал и, кажется, оторвался от… от неё. Хотя вы же знаете, что ей не обязательно находиться рядом. Сколько там: две с половиной мили, три? Но я менял направления, путал следы в течение трёх часов, не меньше. Она преследовала меня, потом отстала. И всё это время я слышал её голос — сначала спокойный и ласковый, потом нестерпимо-высокий, нервный, повелительный… Нет, ну почему, почему на нашем маленьком Острове это случилось именно со мной?!
Молодой человек ухватился руками за волосы и с протяжным стоном зашатался — дежурные продолжали внимательно за ним следить. Внезапно он перестал раскачиваться, замер и медленно осел на корточки, уронив голову на колени. Долгая пауза… тревожная тишина… а затем из-под вздрагивающих ладоней вдруг вынырнуло бледное лицо, искажённое уже явно безумной улыбкой.
— Не-ет! А вот и не получи-илось! — злобно хихикнули скривившиеся губы. — Разве можно убежать от такой очаровательной… очаровательной дряни-и-и?
Очередной ноющий стон плавно перешёл в высокий звук очень странного тембра, который резко оборвался. Неизвестный порывисто выпрямился — это естественное движение было исполнено скрытой звериной грации. Он снова внимательно осмотрел помещение, потом перевёл взляд на свою одежду и вдруг сильно покраснел. Несколько быстрых жестов руками, шаг влево к настенному зеркалу (пальцы ловким перебором восстанавливают спутанный пробор…); круговой поворот корпуса с легким вращением — и перед озадаченными полисменами возникло существо с приятной, снисходительной улыбкой. Брюки и курточка оказались в полном порядке, а в причёске отмечалась лишь лёгкая небрежность.
Но вот голос…
— Не волнуйтесь, произошло досадное, смешное недоразумение! Обычное нервное расстройство, со мной такое бывает…
Эти успокаивающие слова произвели совершенно обратный эффект: мужчины побледнели и суетливо попятились, за исключением ошеломлённого новичка. Старший полисмен, не церемонясь, схватил его за шиворот и отшвырнул подальше от существа, нежная улыбка которого сменилась озабоченной.
— Господа, господа, что с вами?!
Голос повелительный, высокий, чистый — почти колоратурное сопрано…
— Ой, какие же вы у меня беспокойные! Ну, потерпите минуточку, я сейчас всё объясню. Понимаете, подобные приступы необъяснимого страха случаются почти каждый вечер и…
— Заткнись, мерзкая гадина!!
Это выкрикнули совсем по-другому: тяжёлым, надтреснутым баритоном. Сразу изменилось и выражение лица, став из доброжелательно-нейтрального опять злым и ненормальным:
— За что? Нет, ответь: за что ты так со мной поступила?!
— Не обращайте внимания! — (мгновение — и очередная перемена внешнего вида, уже со знаком «плюс»). — Не слушайте!
— Нет, продолжайте слушать! А ещё лучше включите запись! — (снова болезненность, злоба, ярость…) — И немедленно ведите меня в «болевую камеру»! Что, испугалась, ведьма?!
— Глупости! Какая-то дурацкая камера… — (ещё секунда — в голосе и в облике вновь приветливость, сочувствие, ирония…) — А кроме того, рядовые полицейские не имеют к ней доступа. Правда, мальчики?
«Мальчики» напряжённо переглянулись, а затем в руке старшего появился тяжёлый «т»-образный парализатор. Увидев оружие, существо одной ногой крупно шагнуло вперёд, а другой быстро отступило — в результате его тело резко развернулось и ударилось боком о решётку. Невероятным образом перекошенный рот издал протестующий, тоненький женский визг — и почти одновременно хриплый мужской крик радости:
— Что вы задумали? Не смейте! На помощь, убивают!!
— Стреляйте! Да стреляйте же! И в голову — пропади оно всё пропадом…
После этих слов лицевые мускулы молодого человека пришли в хаотическое движение (извилистые морщины… чистый лоб… дергающаяся щека… трепещущий язык… оскаленный рот… добренькая улыбочка…) Наконец лицо успокоилось, и на нём явственно обозначилось циничное, холодное равнодушие. Чувственные розовые губки сложились в красивый бантик, а потом медленно раскрылись и сообщили:
— Стрелять очень не советую: за это преступление в «болевую камеру» угодите как раз вы все, а вашим глупым объяснениям никто не поверит. Не разойтись ли нам по-хорошему, красавчики?