— А-а-а-а! — Боль заставила меня остановиться и упасть на колени, я содрал рукав с руки и с ужасом наблюдал, как печать начала изменяться. На ней то появлялись, то исчезали неизвестные мне руны. Боль была чудовищной, я выхватил левой рукой топор и уже примеривался отрубить собственную руку, мне казалось, что отрубив ее мне станет легче.
— Дзынь. — Топор выскользнул из моей руки, меня начало скручивать, словно каждая мышца решила вывернуться в обратную сторону, боль, казалось, охватила все тело, она выжигала все на своем пути. Я чувствовал, как моё сердце словно перегоняет не кровь, а кипяток, обжигается, но гонит по венам кипяток, что выжигал все на своем пути. Но как резко боль пришла так быстро и ушла, оставив меня в лежащем положении, обнимающего камень, слегка подвывая от боли.
— Сука! Да как так-то?! — воскликнул я — руны опять соединились в плохо понятное мне месиво знаков. Сев на так горячо любимый камень, который я пару минут назад умолял оборвать мои мучения, я уставился на свою руку, иногда поглядывая на топор, что валялся в метрах трёх от меня.
Ненавистная столько лет печать теперь служит мне, подстраиваясь под те проблемы, что стоят передо мной. Загвоздка в том, что печати потому и печати, что не могут быть изменены, это как клеймо скота. А теперь печать служит мне, да, я не понимаю как, но она служит мне. В этом месиве я видел руны: быстрый, сильный, выносливый, жертва.
— Нет времени, разберусь с этим позже. — И, подхватив топор, я побежал вновь.
Пружинистый шаг, незамутнённое сознание, я ускорялся все сильней и сильней. Если мое проклятье стало служить мне, то пусть служит. Я должен успеть, мышцы гудели, но не собирались ни забиваться, ни отказываться работать и вот я начал отсчитывать километры, словно это были сотни метров. Пот застилал глаза, но я все бежал, вот уже стало видно поселение, я успел, боя не было видно, а люди внизу спокойно занимались своими делами.
— Твою дивизию, ёжика мне по самые гланды, я ж языка не знаю! Вот сука! — На мгновение я впал в ступор, ведь надо было еще объяснить, кто нападет, их число, и про упырей объяснить надо как-то. — Значит к суке…
У пещеры я увидел готовящую что-то на костре девочку, она указала мне в направлении ручья и, поняв без слов, туда я и понесся. Эдалия, находясь в форме змеедевы, нашлась у маленького, недавно сделанного прудика, и гладила свой хвост, разговаривая с ним.
— Ну вот, мы такие красивые и опять одни, брошенные, как, впрочем, и всегда. Не унывай, хвостик, рано или поздно мы найдем того, кто нас полюбит, нас обоих, — говорила сама с собой змеедева, нежно гладя нервно подёргивающееся окончание хвоста.
— Эдалия! — крикнул я, приближаясь и пытаясь выровнять дыхание.
— Вернулся, он вернулся, — тихо произнесла она.
— Восток, пятьдесят всадников, пять упырей, нападение, — задыхаясь, произнес я, а Эли начала изменяться. Под ее кожей забугрились мышцы, черты лица заострились, а кожа на змеиной части поменяла цвет и стала даже на вид грубее.
— Расчетное время прибытия? — пролязгала она вырастающими в рту небольшими клыками.
— Час, возможно два, — произнес я, смотря на Эли, что сейчас готовила свое тело к бою.
— ЭКАСТАРОС! Хтатос коруна! — Ее рот раскрылся в крике так, что уже трудно было сказать, что это когда-то было девушкой. Все зубы сменились на клыки, на мускулистых руках выросли костяные наросты, а когти были хоть и небольшие, но годные, чтобы рвать мясо. Оповестив поселение, она посмотрела своими змеиными глазами на меня и шипяще-рычаще произнесла: — Ты иди в деревню, помоги женщинам и детям добраться до пещеры, мне нужно время подготовиться к бою.
Не ожидая ответа, она бросилась в пещеру, стоящее на пути её хвоста небольшое деревцо было повалено, она была зла и готова убивать за жителей поселения. В деревни начали раздаваться крики, люди внемли словам Эдалии, и готовились к нападению. Когда я начал спускаться то увидел первых людей, они несли с собой кувшины с водой и едой, в основном к пещере спешили женщины и дети, и им не нужна была помощь, они и так знали что делать. Гонцы побежали по садам и полям оповещать жителей об угрозе, а из поселения спешно уходил караван. Караванщики не собирались проливать свою кровь за чужое поселение и спешили поскорее его покинуть.
Встав около воинов, я сосчитал их количество, нас больше где-то в два раза, но это нивелируется опытом и вооружением. Там пятьдесят опытных вояк при поддержке пяти упырей, на нашей же стороне в лучшем случае десяток равных им воинов. А вот против упырей у нас змея, одно радует, внезапного нападения не будет, у нас есть шансы отбить это нападение, если, конечно, сможем справиться с упырями. Достав небольшой серебряный стержень, я начал натачивать им свое оружие, в первую очередь копья: микроскопические частицы все равно останутся на лезвии и в случае попадания в тело упыря принесут ему незабываемые ощущения. Я все посматривал на луки, на которые воины сейчас натягивали тетиву, вот какого черта я так и не научился стрельбе из лука? Пара удачных выстрелов посеребренными стрелами и потерь было бы меньше.
С гор к нам ползла Элли, верх у нее был прикрыт кожаной броней, на поясе висели два бронзовых меча, чьи лезвия были посеребрены, сзади висел колчан со стрелами и луком, а за ее спиной в корзине лежали семь дротиков. Огромный щит и длинное копье она держала в руках.
Полчаса и уже на горизонте мы увидели противника, они неслись прямо к деревне на полном ходу. Но для них все было не так удачно, в поселении не было людей, на полях и в садах никто не работал, и, ворвавшись в поселение, незваные гости получили первую стрелу. Эдалия была великолепным стрелком, ее лук был раза в два дальнобойнее чем у остальных и, находясь на тропе к пещере, она на пределе дальнобойности начала снимать одного за другим всадников. Но воины быстро выставили свои щиты и ее стрелы начали застревать в них, не добираясь до тела. Пять теней тем временем неслись к ней на бешеной скорости, их тускло поблескивающие мечи жаждали крови, щиты их были обшиты железом и хлипкие стрелы ломались, едва попадая в них. Я был рядом с ней, ожидая, когда прибудут упыри, мы так решили, местные воины хороши, но у них скоро будет много работы, всадники уже рванули к ним, прикрываясь щитами.
Пятерка разделилась, к Эли устремились четверо, ко мне же, практически не касаясь земли, летел пятый. Ни один из дротиков Элли так и не попал в цель, упыри словно предугадывали движения снаряда и огибали его заранее. Дротик пролетал в считанных сантиметрах, не нанося никакого вреда.
Копье в руке было словно продолжением меня, упырь вышел ко мне безмолвно и короткие шаги его были стремительны.
Я в который раз был готов к смерти, против меня воин, чья жизнь — это бесконечная схватка, да, он упырь, но это делает его ещё опасней. Копьё против меча с щитом, в данном случае преимущество не на моей стороне. Я не боец на копьях, у меня нет и шанса против него в честном бою. Но когда я бился честно с этими тварями? Никогда!
— Давай! Тварь! Я готов! — Копьё полетело в его щит и пробило, но не нанесло упырю никакого вреда, но главное сейчас то, что он отбросил щит в сторону, а я выхватил топор. Меч и топор братья, что не раз бились против друг друга. С топором у меня есть шансы, я родился с ним, сначала колол дрова, а потом черепа. В моём деле топор иногда предпочтительнее всего, а владеть холодным оружием не прихоть, а необходимость.
Мы рванули на сближение, левой рукой я метнул в него метательный нож, рефлексы упыря сработали быстрее, чем его мозги и он отбил его мечом. Мой шанс! Обухом топора я выбил меч из его рук и тем же обухом ткнул в кожаный шлем, защищающий голову упыря. Я по инерции налетел на него, и мы повалились на землю, не глядя я начал бить его топором по голове, уже не разбирая где лезвие, а где обух, а что-то холодное оказалось в моем животе. Когда раздробленный ошметок шлема показал мне кровавое месиво, я вырвал из своего живота холодный металл. Кинжал.
Элли билась как дьяволица, упыри окружили её и пытались разрубить чешую хвоста, иногда скрещивая с ней мечи и постоянно передвигаясь и уворачиваясь от удара хвостом. Они были быстрее убитого упыря, похоже, что на меня пустили самого слабого и молодого.
Приближаясь к ним, я чувствовал страшную слабость, кровь текла, не останавливаясь, посмотрев на Эли и приближающуюся смерть, я ухмыльнулся.
— Ну и хрен с ним! — Кинжал ушел в короткий полет и вонзился в бок вампира, не пробив его брони. Но он замешкался, повернув ко мне свою голову в закрытом шлеме, за что и поплатился, хлесткий удар хвостом впечатал его в землю.
Но и Элли отвлеклась, со спину к ней уже устремился мечник, и успеет ли она заметить опасность я не знал. Но я знал одно, в моей руке топор, топор улетел в цель, а я бросился к начавшему шевелиться после удара хвостом упырю. Я чуть не повалился рядом с ним, подбирая его меч с земли, остались считанные минуты до того, как я упаду и больше не встану.
Лезвие меча ушло в глазницу упыря, качнув мечом, я прорезал ему переносицу и совершенно точно задел мозги, он больше не встанет. В боку вновь почувствовался холод металла. В недалеке от меня стоял упырь с отрубленной рукой, он и метнул кинжал.
Змеедева взвыла и хвост припечатал недобитка, а она яростно бросилась на оставшихся двоих упырей, ее скорость и сила не оставляли им и шанса, они будут убиты под вой демоницы, что обезумела и требует крови. Ее хвост сейчас метался к противникам, не замечая страшных ран, торчащие в нем кинжалы не волновали Эли, она решила во что бы то ни было добраться до упырей, мечи сверкали в ее руках словно были частью ее тела, а обнаженные клыки в оскале словно светились в темноте.
Я шел к пытавшемуся подняться упырю, с трудом волоча за собой меч, ему переломало немало костей, но он все еще был жив, и то, что у него была отрублена рука, не делало его менее опасным для практически обессиленного меня. Шагать с ножом в боку было тяжело, боли не было, просто неудобно, и то, что нож лезвием расширял рану, приносило еще больший дискомфорт. Однако он затыкал рану, вынув его, я умру через несколько десятков секунд. Меч вонзился в зияющую рану упыря и тот завыл от боли, его ноги и руки были переломаны, и вой был единственным, что он мог сделать.
Глаза начали затуманиваться, как оказался на земле я не помню, я слышал, как бьется мое сердце и как его стук становится все реже и реже. Моя голова лежала на теле упыря, я слышал последние удары его сердца. Я слышал, как затихает бой, а сам в это время смотрел на такое голубое и безмятежное небо.
Элли, вся израненная в порванном доспехе возвысилась надо мной, и я почувствовал, как острые когти срезают мою одежду.
— Помоги людям, — собрав последние силы, произнес я.
— Они справятся и без меня, тебе моя помощь нужнее, — пролязгала клыками моя жена.
— Помоги им, тварь! — с новой пришедшей волной боли закричал я.
— Я скоро, не смей умирать, только не сегодня, — проговорила она и заскользила прочь.
Шелестение о камни змеиного тела, вот последнее, что я слышал перед тем, как провалиться в беспамятство.
Треск костра, тепло с боку, первые ощущения после пробуждения были довольно приятными. Но когда я посмотрел, что греет мое тело и дарит такое блаженство меня начало потряхивать, но огромная потеря крови давала о себе знать слабость и не дала мне пошевелиться.
— Ты очнулся, милый? Я так этому рада, — нежные губы поцеловали меня в лоб, а глаза увидели обнаженное тело Эдалии, что терлась о мой бок, она согревала меня своим телом, пока я валялся в бреду от полученных ран. Как истинная и беспокоящаяся обо мне жена.
Конец главы.
Глава восьмая
Белая скатерть, разбитые блюдца, плачет девушка. Она умирает, а там, в колыбели, надрывается малыш. Маузер щелкнул затвором. Колдунья не должна была выжить, громкий выстрел заставил замолчать малыша от испуга, а колдунья затихла, заливая кровью пол. Половицы скрипнули под кирзовыми сапогами, зашелестел кожаный плащ. Тускло сверкнуло лезвие трехгранного кинжала. На пару минут в избе воцарилась тишина, но половицы вновь заскрипели под кирзовыми сапогами. Не смог, и дом малютки далеко. Неделя, мне нужна была всего лишь неделя, но путь занял месяц. Малыш заболел, в деревнях и стойбищах мне не могли помочь, я сам его вылечил, как мог, а потом сидя и смотря на блаженно спящего ребенка понял. Понял, что прикипел к этому малышу и уже отношусь к нему как к своему сыну.
Сад у моего дома был прекрасен весной, яблони и вишни цвели радуя глаз. В небольшой беседке сидел мой сын с внучкой, Настенькой, у неё уже был заметен округлый животик.
— Толкается, — улыбнулась Настенька. — Папа, а про деда так ничего и не слышно?
— Не слышно, но не беспокойся, батя тертый калач, с ним все хорошо, он, наверное, где-то на охоте, — печально улыбнулся он, не веря в то, что сказал Насте.
— Я скучаю… — начала говорить она. Но ее голос словно расплывался, и все внимание было направленно на ножку стола, которую незаметно облизывала тонкая струйка скверны, исходящая из девушки.
— А-А-А! — Мой крик раздался по пещере, я рванулся было вскочить, но сильные руки схватили меня и придавили к кровати.
— Костя, очнись!
— Я должен вернуться домой, скверна, я не очистил всю скверну! — задыхаясь в холодном поту орал я, не видя ничего перед собой. — Ребенок выжил и сохранил в себе скверну, я должен вернуться, они умрут, когда оно родится, отпусти меня!
— Костя, успокойся, очнись, тебя лихорадит! — Что-то коснулось моих губ, сильные пальцы разомкнули мне челюсть, и в рот хлынула живительная влага. Вновь открыв глаза, я увидел ее, она с поцелуем заставила выпить меня какой-то отвар. — Тише, тише, сейчас тебе должно стать легче.
— Эли, твоя печать действует? Она же убережет их от скверны? — Спросил я, чувствуя, как вновь проваливаюсь в сон.
— Защитит, даже не сомневайся, — на грани услышал я, вновь проваливаясь в темноту.
Никаких особых видений не было, так, страшные моменты моей жизни, я кричал, стрелял, резал и колол. А в перерывах смотрел то на охваченную скверной внучку, то на сына, как рассказывает ему ящероподобная тварь как, а самое главное кто виновен в смерти его матери. Что я не его отец, я его враг и что он может стать великим некромантом, ведь это у него в крови.
− Папа, это правда, что ты убил мою маму? — В этих детских карих глазах я видел её.
− Правда. — Шаг вперёд, полет кинжала, и бой начался прямо на глазах младшекласника. Я забил трёхметровую, страшно живучую ящерицу кулаками, он не ожидал такой ненависти и силы от человека. Когда я подобрал кинжал и разрезал ящеру горло, спуская кровь, то подошел с окровавленным кинжалом к мальчику, что так и стоял у дерева, а в его глазах застыли слезы. Прямо на лбу сына я начертил руну забвения своей кровью, смешанной с кровью ящероподобной твари, и повел его домой. Двое суток я пытался его спасти, в этот раз уберечь от собственных воспоминаний. Тогда, семь лет назад, его мать связала его и свою жизнь, но я вырвал ребенка из лап некромантки, что уже умерла. А теперь мне надо было спасти сына от знаний, которые разрушат нашу семью. Он должен был знать только одно: я любил его мать, она умерла от автокатастрофы. Но иногда мне казалось, что на меня его глазами смотрит она.
Несколько раз я приходил в чувство, и раз за разом мне хотелось бежать, не прятаться, я должен сражаться, я должен найти путь домой, ведь там ещё много тварей, которых необходимо уничтожить. И раз за разом сильные руки останавливали меня. А губы чувствовали прикосновение чужих, нежных, женских губ.
− Так, а если дать немного энергии под вот этим углом? − Я почувствовал приятное покалывание в руке, где находилась печать жертвы.
— Не меняется, значит, статична к внешним воздействиям. Вот бы его препарировать, интереснейший экземпляр.
Повернув голову я увидел Элли в змеином обличии, белое платье из грубого сукна было немного грязноватым, а конец её хвоста оплетал мою правую ногу и еле заметно вибрировал то ли от удовольствия, то ли из-за задумчивости своей хозяйки.