Они прошли метров сто, как снова уперлись, но уже в другую лесную дорогу, которой, видимо, более часто пользовались люди. Сейчас же эта дорога была к тому же изувечена танковыми гусеницами. Осторожно выглядывая из-за кустов, Фролов попытался определить, в каком же именно направлении двигался немецкий танк. Гусеницы у этого танка не были такими уж широкими, поэтому он еще более глубоко провалился в колею, этим почти совсем разрушая дорогу. Пройдя немного вправо, Фролов вдруг увидел этот самый танк, четыре человека в черных комбинезонах немецких танкистов возились с его правой гусеницей.
— Дима, у тебя имеются гранаты или мины, чтобы подорвать немецкий танк! — Мысленно поинтересовался Фролов у младшего Лукашевича.
— Никак нет, товарищ командир! У нас нет, ни гранат, ни мин! Зато имеется пара зажигательных бутылок!
— Тащи их сюда! Мы с тобой атакуем этот немецкий танк, а Анна нас прикроет огнем из своего автомата!
Дожидаясь появления Димы с зажигательными бутылками, Фролов связался с техником-интендантом Александром Гавриловым и у него поинтересовался:
— Александр Николаевич, вы можете прямо сейчас и в большом количестве начать производство бутылок с зажигательной смесью? Стеклянная тара заполняется бензином или чистым спиртом. Это эффективное средство борьбы с немецкими танками. Готовые зажигательные бутылки нужно развести по отрядам и пустить в дело!
— Сейчас немедленно займусь организацией этого производства!
— Ну, и отлично! Ну, а я с Димой займусь этим немецким танком! — Сказал Иван и отключился от мысленного канала связи интендантом Гавриловым.
Сейчас он вместе с Анной, которая прикрывала его спину, находился с одной стороны немецкого танка, слегка над ним возвышаясь, а Дима — с другой. К сожалению, получилось так, что Диме для того, чтобы поджечь этой танк, свою зажигательную бутылку приходилось бросать снизу вверх! Немецкие танкисты заметили Диму в тот момент, когда его бутылка находилось в верхней точке броска. Он выхватили свои пистолеты и начали его обстреливать. Диме пришлось залечь в кустарник и отстреливаться из карабина, но стрелять ему было очень неудобно, противника он практически не видел, а сам у них был практически полностью на виду!
— Анна, как только моя бутылка поразит цель, немедленно открывай огонь по немецким танкистам.
А сам привстал и, широко размахнувшись, горящую бутылку швырнул на решетку воздухозаборника моторного отделения бронированной машины. Послышался звук разбившегося о железо стекла, пламя как бы слилось внутрь моторного отсека, на минуту оно совсем пропало из вида. Фролов стоял над немецким танком и наблюдал за тем, как из моторного отсека немецкого танка сначала потянул клуб дыма, в котором едва просматривались слабые язычки пламени и затем рванул мощный сгусток пламени. За его спиной тут же слышались короткие автоматные очереди. Это открыла огонь Анна, она тоже поднялась на ноги и короткими автоматными очередями одного за другим пристреливала немецких танкистов. Когда закончились автоматные очереди, то четыре фигуры в черных танковых комбинезонах безжизненно валялись не дороге, а немецкий танк пылал жарким пламенем!
Дима, опираясь на карабин, взбирался к ним на возвышенность, а Фролов в этот момент мысленно беседовал с капитаном Николаем Ивановичем Головиным:
— Да, ты, Иваныч, теперь особенно не беспокойся за свои позиции! Немцы тебя не атаковали потому, что прекрасно понимали, насколько выгодны твои позиции! Они искали обходные пути, но таковых не нашли! Так что жди, сейчас тебя атакует немецкая штурмовая авиация, а потом пойдут танки Гудериана на приступ.
Фролов сумел добраться до КП отряда капитана Головина до налета немецкой авиации. Николай Иванович, был занят оперативной обстановкой и не мог Фролову уделить внимания, так что Иван был предоставлен самому себе. Он тут же посоветовал Дмитрию найти наиболее безопасное место для мотоцикла, а затем заходил кругами по траншеям, вырытым вокруг КП отряда.
Со стороны многим бойцам показалось, что их командир Иван Фролов был чем-то взволнован, нервничал, он явно чего-то ожидал. И действительно на КП вскоре появился небольшой грузовик с десятком ящиков бутылок, к горлышкам которых была привязана ветошь, пропитанная горючим масло. Бойцы тотчас же эти зажигательные бутылки разнесли по опорным пунктам траншей. А Фролов практически сразу успокоился. Первая волна немецких штурмовиков. Это были штурмовики с неубирающимися шасси, они появилась в небе в четыре часа вечера. Еще на подходе к цели они один за другим начали нырять с высоты в полторы тысячи метров, пикируя на укрепленные позиции батальона, вставшего на пути следования танков Гудериана. Один взрыв пятидесяти и ста килограммовых авиабомб следовал за другим. Позиции русского батальона затянуло дымом и все еще продолжающими взрывами авиабомб. Двадцать минут эскадрилья немецких «штукас» из двенадцати штурмовиков «Юнкерс 87» провисели над траншеями и укрепленными узлами сопротивления этого вражеского батальона. Командир эскадрилью штурмовиков капитан Люфтваффе Ангельберд, получив подтверждение земли о хорошо проделанной работе, приказал своим товарищам:
— Парни, мы свою работу хорошо проделали! Нам пора возвращаться на базу, на свой аэродром! Танкисты Гудериана теперь могут доделать начатую нами работу!
Капитан Ангельберд в этот момент ощущал себя каким-то опустошенным человеком, выжитым лимоном. Его голова пульсировала по каким-то своим, сейчас ему непонятным законам. Зажав рычаг штурвала коленями, капитан из кармана летного комбинезона вытащил большой платок и начал им вытирать пот со своего лица.
А внизу, спиной на земле лежал Иван Фролов, он улыбался, но его глаза были плотно прикрыты веками. Иван только что прервал мысленный контакт с немецким капитаном, командиром немецких штурмовиков. Он сумел-таки его убедить в том, что авиабомбы необходимо сбросить на соседнюю высоту, а не на ту высоту, которая сейчас была вся изрыта траншеями и окопами бойцов отряда капитана Головина. Подошла Анна, она протянула мужу руку и помогла ему подняться на ноги. Если бы не она, то Иван тотчас же снова рухнул бы на землю, двадцати минутный мысленный контакт вытянул из него все жилы!
Фролов посмотрел вслед удаляющейся немецкой эскадрилье и на прекрасном немецком языке произнес:
— Спасибо за понимание, брат! Если что, обращайся, чем могу я постараюсь и тебе помочь!
На восьмой день войны с Советским Союзом генерал полковник Вермахта Гейнц Гудериан, как никогда прежде, вдруг ощутил раздвоенность своего сознания, своего мышления, как военного стратега!
Немецкий генерал полковник не понимал, он никак не мог разобраться в причинах того, почему два корпуса его 2-й танковой группы, 47-й моторизованный корпус и 43-й армейский корпус, имевшие практически аналогичную военную силу и мощь, в последние дни вдруг стали выдавать в своих сообщениях столь различные результаты, достигнутые ими за день. С первых же дней боев в СССР 47-й механизированный корпус Вермахта воевал замечательно, он исправно прорывал вражеские оборонительные линии, вырывался далеко вперед наступающих танков и пехоты. Вчера он брал первый крупный советский город Минск.
43-й же армейский корпус имел простую боевую задачу, закрыть дыру в линии окружении четырех советских армий, 3-й, 4-й, 10-й и 13-й армий Западного фронта, оказавшихся в белостокском выступе под Гродно. Но подразделения этого корпуса еще на подступах к реке Зельва встретили ожесточенное сопротивление красной пехоты, хотя по информации разведки, каких-либо серьезных вражеских подразделений в том районе вообще не должно было быть!
Генерал полковник Гудериан зло приказал связистам штаба 2-й танковой группы немедленно его связать с генералом Готхардом Хейнрици, командиром 43-го армейского корпуса. Через минуту он уже говорил по рации с этим своим генералом, с которым иногда был не прочь часок другой провести на берегу какой-либо речушки с удочкой в руках. Сейчас же его голос кипел от едва сдерживаемого негодования:
— Генерал, я никак не пойму, что вчера и сегодня происходит с твоим корпусом?! Если раньше мне приходилось постоянно тебя и твои войска осаживать, постоянно тебе говорить, мол, не спеши, Готхард, все равно эта страна будет нашей! Так сегодня ты, Готхард, демонстрируешь мне свою полную неповоротливость. Твой корпус уже давно должен был заткнуть эту единственную дыру в окружении четырех советских армий! А мне эти проклятые штабисты то и дело докладывают, что 3-я армия генерала Кузнецова уже на подходе, что она вот-вот появится в зоне прорыва, а дыра в окружение, так и продолжается оставаться дырой! Хорошо, дружище, если ты сам не можешь этого сделать, тогда мы тебе поможем, вытащить эту занозу из твоей же собственной задницы. Приготовься, начинай действовать, как только увидишь штукас над своей головой!
Перед линией обороны отряда капитана Головина горело до десятка немецких танков. Эта поработала батарея Игоря Жданова! Еще до начала боя этот артиллеристский капитан на передовую прислал корректировщиком одного из своих лейтенантов, командира взвода управления огнем батареи. Взвод этого лейтенанта дезертировал, разбежался во время налета вражеской авиации, когда были уничтожены два из четырех орудий батареи. Капитан Игорь Жданов оказался довольно-таки слабохарактерным человеком вместо того, чтобы этого московского мальчишку, отдать под трибунал, он отправил его корректировщиком на передний край. Может быть, подобную слабость своего характера капитан Жданов проявил только потому, что этот лейтенант только что окончил артиллерийское училище, у него на батарее он прослужил только две недели.
Как корректировщик, этот лейтенант вдруг оказался настоящим маэстро по организации залпового огня из тяжелых 122 мм гаубиц! Имея в своем распоряжении всего лишь две 122 мм гаубицы, он ставил такие плотные артиллеристские завесы, что немецкие танки не могли их пройти. Они вспыхивали один за другим, словно стояли в очереди на то, чтобы загореться согласно расписанию, составленному этим артиллеристским корректировщиком. Во время боя Фролов пару раз к нему приближался, хотел пожать тому корректировщику руку, подержать, но каждый раз останавливался, чтобы со стороны полюбоваться тем, как тот слаженно работал, организовывая залповый огонь своей батареи.
К этому времени в свиту комбрига Фролова, как красноармейцы стали последнее время называть своего Ивана, влился и старший сержант Валерий Олейников. За собой этот сержант притащил целый взвод своих разведчиков, которых, для быстроты перемещения с места на место, посадил на мотоциклы. Они приехали на семи немецких мотоциклах с колясками, а из каждой такой коляски торчал ствол опять-таки немецкого пулемета МГ34. Так что теперь этот взвод бригадного резерва обладал немалой огневой мощью, большой маневренностью, и только благодаря своим мотоциклам ВМВ. Сам взвод расположился в одной из вырытых запасных землянок, а сержант отправился в траншеи представиться командиру. Фролова он разыскал неподалеку от поста артиллерийского корректировщика.
В этот момент над их головами начали бесшумно пролетать какие-то большие и неуклюжие самолеты. Они шли на снижение прямо над передним краем. Фролов смотрел на силуэты этих самолетов, а его головной мозг суматошно перебирал названия немецких истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков, пытаясь определить, что это за самолеты пролетают над их головой?! Артиллерист корректировщик повернулся в сторону Фролова и прокричал:
— Командир батареи, капитан Жданов, сообщает, что на лесную поляну, перед орудийными позициями начали приземляться эти самолеты. Они высаживают вражеский десант. А у нас нет даже пехотного прикрытия, расчеты ложатся перед орудиями, чтобы отстреливаться от вражеского десанта!
Тут вперед Фролова выскочил сам Валерка Олейников и негромким голосом приказал корректировщику:
— Собирайся парень! Покажешь нам дорогу к своей батарее!
Вскоре восемь мотоциклов, Фролов с Анной и Димой успел присоединиться к разведчикам, на бешеной скорости рванули по дороге, разведчики спешили спасать артиллеристов и их драгоценные орудия. Следуя на высокой скорости в общей колонне мотоциклистов, Иван Фролов успел по мысленному каналу связи переговорить с капитаном Головиным:
— Молодец, Иваныч, ты правильно поступаешь! Построил правильную, грамотную оборону! Так продолжай и дальше поступать, крепко держать свою оборону! В двенадцать ночи можешь оставить свою позицию! Можешь уходить или с отступающими частями Красной Армии, или уходи в белорусские леса. В лесах Белоруссии я тебя обязательно разыщу!
— Служу Трудовому Народу, товарищ командир! Но я, вероятнее всего, уйду с отступающими подразделениями Красной Армии! В армии я лучше понимаю, что должен делать, партизанить в Белоруссии, это все-таки не мое дело! Так что, давай договоримся о том, что встретиться после войны! Скажем, через месяц после ее окончания, мы все встречаемся на Красной площади в десять часов вечера! Вы согласны, ребята?!
Послышал одобрительный гул голосов, телепаты одобрили предложение капитана Головина, но Фролов в этот момент получил толчок в правый бок от Анны, сидевшей у него за спиной. Повернув голову вправо, Иван увидел, как приземляется очередной планер с немецкими парашютистами. Скользнув над вершинами деревьев, планер своими посадочными полозьями коснулся травяного покрова лесной поляны и на скорости заскользил к другой ее стороне. А на его месте уже появился еще один планер, который начал заходить на посадку.
— Рядовому Харитонову, срочно со своим пулеметчиком выдвинуться и обстрелять этот немецкий планер с парашютистами. Постарайся, Серега, сделать так, чтобы он не сел! — Послышался негромкий, но спокойный голос сержанта Олейникова.
Один из мотоциклов покинул общий строй и прямо по траве рванул к точке, из которой пулеметчику было бы удобнее всего работать по вражескому десантному планеру. Колонна влетела в лес и практически сразу же резко повернула вправо. А за спинами мотоциклистами сердито забасил МГ34. Затем небо озарилось яркой вспышкой света, это детонировали боеприпасы, перевозимые планером вместе с парашютистами. Чей-то голос Фролову подсказал, что взорвался последний планер вражеского десанта, накрыв своим корпусом пулеметчика и рулевого мотоциклиста.
— Валера, — мысленно сказал Иван, — рядовой Харитонов вместе с пулеметчиком погиб!
Но сержант Олейников ему никак не ответил, он только начал командовать, чтобы все готовились бы к бою:
— Пулеметчикам расстреливать парашютистов прямо с мотоциклов! Когда неожиданность нашего удара пройдет, то пулеметчикам продолжать бой, оставаясь в колясках мотоциклов, если пулемет невозможно снять с транспортной треноги. Всем другим бойцам немедленно спешиться, перейти к поиску и уничтожению парашютистов противника. Имейте в виду, что немецкие парашютисты хорошо подготовленный спецназ, без рукопашного боя они не сдаются!
— Да и вообще эти немецкие солдаты не любят сдаваться в плен! — Подумал Иван.
Он заглушил двигатель своего мотоцикла и вместе с Анной головой вперед нырнул в густую траву. Дима Лукашевич остался в коляске и короткими пулеметными очередями начал вокруг себя постригать траву, в которой прятались немецкие парашютисты. Одновременно он успевал то одной, то другой пулеметной очередью поддержать других таких же, как он, пулеметчиков, прикованных пулеметами к мотоциклетным коляскам. Иван Фролов, стараясь не ввязываться в перестрелку с парашютистами, оставляя такую возможность Анне, автомат которой то и дело взрывался короткими очередями, пробирался к артиллеристам. Когда он увидел красноармейцев, которые с карабинами в руках лежали перед своими орудиями, то сразу же догадался, что артиллеристы не собирались за просто так отдавать свои жизни. Он обернулся через плечо и увидел, что трава на лесной поляне ходила ходуном. В ее высокой траве сейчас не на жизнь, а на смерть сражались немецкие парашютисты и советские разведчики.
— Валера, ты уж своими людьми постарайся оттеснить парашютистов от этой стороны поляны. Не позволяй им приближаться на близкую дистанцию к той стороне леса, где расположена батарея. Я же сейчас попытаюсь орудия батареи поставить на передки, чтобы, как можно быстрей, убраться из этой естественной ловушки.
— Капитан Жданов, где капитан Жданов? — Уже голосом прокричал Фролов, но ему никто не ответил.
Тогда он подошел к цепи артиллеристов и повторил свой вопрос, глядя в глаза одного из из пожилых бойцов. Тот поднял свои глаза на Фролова и коротко проговорил:
— Нет больше нашего капитана! Кончился он весь!
И головой этот старикан кивнул в сторону одного из орудий. На лафете 122 мм гаубицы лежал мужчина средних лет, его глаза были прикрыты веками, а руки сложены на груди. Машинально Фролов рукой коснулся заушной вены, она не пульсировала. Капитан Жданов, организовав и проведя великолепное побоище немецких танков, погиб от слепой пули немецких парашютистов. Несколько секунд Иван Фролов простоял, молча, раздумывая, что делать дальше, не взять ли ему на себя командование этой батареей. Но, как только он вспомнил о математических расчетах по организации артиллеристского огня, то тут же отбросил в сторону, как негодную, саму идею ему взять на себя командование артиллеристами.
— Думаю, что тот парень, наверняка, с этим справится! — Вдруг послышался за его спиной голос Анны. — Он может стать неплохим командиром батареи. По крайней мере, математика у него на высоте!
Не оборачиваясь, Иван утвердительно кивнул головой. Анна была права, тот лейтенант, корректировщик с передового края, наверняка, лучше, чем он, справится с обязанностями командира батареи. Он снова подошел к старикану, все еще продолжающему лежать с карабином в руках в оборонительной цепи и у него поинтересовался:
— Ты, кто по должности в батарее? — И не ожидая ответа, приказал. — Назначаю тебя старшиной батареи. Сейчас на твои плечи ложится бремя организации похорон своего командира. Но, прежде всего, ты должен батарею поставить на передки и вывести ее из-под вражеского удара! Так что занимайся выполнением моего приказа.
Старикан ретиво приступил к выполнению только что полученного приказа. Он что-то прокричал лежавшим в цепи артиллеристам, цепь мгновенно распалась, красноармейцы разбежались по местам. В глубине леса загудели автомобильные и тракторные моторы. Вскоре оттуда появились два гусеничных трактора ДТ-75, они подъехали к орудиям, чтобы взять их на передки. Продолжая наблюдать за подготовкой к эвакуации своей тяжелой артиллерией, Фролов по мысленному каналу связался со старшим сержантом Олейниковым и срочно потребовал:
— Валера, ты мне срочно разыщи того молоденького лейтенанта артиллериста, который работал корректировщиком на переднем крае! Он должен принять на себя командование этой батареей.
— Он рядом со мной! Сейчас мы проберемся к тебе! Коротко ответил Олейников. — Командир, на поляне происходят какие-то странные вещи! Мы давно уже перебили немецких парашютистов, но сейчас нас атакуют, гоняются за каждым моим бойцом какие-то другие немцы. Я уже потерял трех человек, совершенно не хочу потерять весь свой взвод! Но трава нас разъединяет, из-за нее я не вижу поля боя в целом!
— Тогда я тебе, Валера, посоветую, ты прикажи своим бойцам сгруппироваться, вернуться к мотоциклам и уже всем вместе на них порываться к нам на батарею.
— Его тоже зовут Валера! — Гордо произнес сержант Олейников.
Они вдвоем подошли к Фролову, встали по стойке смирно. Правым плечом старший сержант при этом слегка подтолкнул вперед артиллеристского лейтенанта. Из-за этого дружеского толчка, лейтенант был просто вынужден сделать шаг вперед. Правую руку он четко приложил к козырьку своей командирской фуражки, а затем четким голосом отрапортовал:
— Лейтенант Голубев, прибыл по вашему приказу, товарищ командир!
Когда авангард 29-й моторизованной пехотной дивизии Вермахта покинул город Слоним и начал выдвигаться на шоссе Слоним — Мосты, то авангард дивизии встретил неожиданное, разумеется, для немцев, сопротивление со стороны отряда майора Борисова. Отряд, имевший в составе всего сто пятьдесят штыков, в течение одного часа удерживал свои позиции, держа на жесткой привязи почти семнадцатитысячную моторизованную дивизию Вермахта.
Казалось бы, час — это совсем небольшой промежуток времени, в течение которого мало чего могло бы вообще произойти! Но, когда за этот промежуток времени было подожжено двенадцать танков этой соколиной дивизии моторизованной немецкой дивизии, это уже что-то означало! Немецкие танки горели на минных полях, а шесть других были сожжены красноармейцами, которые впервые воспользовались бутылками с зажигательной смесью. Ружейно-пулеметным огнем были уничтожены шесть немецких грузовиков, потери же в личном составе танкового батальона этой дивизии, который шел в ее авангарде, составили до взвода невозвратных потерь и целой ротой раненных гренадеров. Впервые с начала этой войны Соколы несли такие большие потери, но и после этого командир дивизии генерал-майор Вальтер фон Больтерштерн не отдавал приказа на прекращение танковых атак. Вместо этого он своим приказом вывел в дивизионный резерв остатки танкового батальона, а вместо него ввел в бой один из своих танковых полков.