Ивану Фролову понравился стиль мышления этого парня в лейтенантской форме, но он на всякий случай поинтересовался:
— То есть вы этим хотите сказать, что с новой огневой позицией вы можете активно работать по прежним целям. Вероятнее всего, через корректировщика огня?
— Так точно, товарищ генерал! — Тотчас же ответил командир батареи.
Только Фролов собрался прояснить ему ситуацию с его якобы званием «комбриг», сказать, что он никакой не генерал, как примерно в двух километрах от переднего края в тылу у немцев что-то взорвалось. Бросив телефонную трубку на стол, Иван выскочил из землянки и приложил к глазам свой цейсовский трофей, бинокль немецкого армейского офицера. Он сразу же увидел, что над лесом километров полтора от линии фронта поднимается гигантский султан черного столба дыма.
— Не волнуйтесь парни, мы только что взорвали склад с боеприпасами в военном городке. — Послышался далекий и очень усталый голос старшего сержанта Валерия Олейникова. — Немцы попытались его захватить, а у меня уже не было бойцов на его защиту. Вот нам и пришлось этот склад взорвать, к чертям собачьим! Иван, если ты меня слышишь, то извини, пожалуйста! Видимо, мы ужн в этом мире не увидимся, так как я вряд ли смогу к тебе прорваться с остатками моего отряда! После того, как мы атаковали хвост немецкой колонны и к чертям собачьим разнесли ее в пух и прах, то за нами увязался какая-то специальная команда эсэсовцев. Они начали нас преследовать по пятам! Вначале я полагал, что, когда только захочу, то смогу от них оторваться. Но у нас этого не получилось, эсэсовцы преследовали нас повсюду, не позволяли нам остановиться, отдохнуть, они одного за другим убивали моих славных мальчишек! Сейчас нас осталось всего четверо, но мы и сейчас не собираемся сдаваться каким-то там эсэсовцам. Но, Иван, я тебя прошу, этим эсэсовцам ты постарайся не попадаться! Эти сволочи, кажется, имеют какое-то оборудование, которое глушит наши ментальные переговоры. В течение последних двух часов я, как ни пытался, так и не смог с тобой связаться.
После этих слов Олейникова снова наступила тишина в мысленном эфире. Фролов вернулся в землянку, подошел к телефонной трубке и приложил ее к своему уху и прислушался. Лейтенант Голубев оставался на линии, терпеливо ожидал его возвращения. Но помимо дыхания лейтенанта, Ивану показалось, что он слышит дыхание еще одного человека! Тогда он медленно повернулся лицом к Дмитрия и в мысленном диапазоне ему приказал:
— Тебе, Дима, все-таки придется сбегать к лейтенанту Голубеву. Сейчас мне кажется, что нас кто-то подслушивает по той телефонной линии. Тому, кто нас подслушивает, лучше было бы не знать о том, что наша артиллерия сейчас займется переездом на новые огневые позиции. Так, что, Дима, тебе придется сбегать к лейтенанту Голубеву, теперь от тебя будет многое зависить!
Дима тут же вскочил на ноги и вьюном проскочил в дверь землянки. Тогда Голубева Иван Фролов сообщил о том, что только что к нему отправил своего курьера связи! В этот момент в небе снова послышались ухающие звуки работающих двигателей немецких бомбардировщиков «Юнкерсов 88» и «Дорнье 17», которые шли с Лидского аэродрома.
С Иваном Флором тотчас же по мысленной связи связался капитан Головин:
— Товарищ командир, мы с Торопынько только что окончательно договорились, кто и за что каждый из нас будет отвечать во время боя. Словом, я становлюсь его заместителем! Так что вы не волнуйтесь за общий порядок в наших рядах.
К этому времени Фролов уже находился рядом со своим крупнокалиберным пулеметом ДШК на вершине кургана, а комиссар Козырев уже возился со вторым крупнокалиберным пулеметом ДШК, на котором Дима Лукашевич положил свой глаз, он так надеялся на нем поработать. Комиссар как-то по-хищнецки выгнул свою спину, прицелился и сделал движение пальцами рук, которыми держался за рукоятки пулемета. Тут же в воздухе послышался металлический лязг и рокот, чем-то напоминавший королевский львиный рык!
Иван припал к своему пулемету, пытаясь прицелиться по немецкому штурмовику и нанести по нему удар пулеметной очередью. В определенный момент пальцы рук сами собой выжали гашетки. Возможно, нечто подобное случилось и в самой реальности, Иван Фролов хорошо видел, как острые иглы, вырвавшиеся из ствола его пулемета, полетели к одному из немецких штурмовиков, Они врезались в броневой капот авиационного двигателя, разнесли его в клочья, остаток в десяток игл попал в авиационный двигатель, они полностью его разрушили. Вражеский штурмовик встал на правое крыло, на огромной скорости он с высоты три тысячи метров посыпался к земле.
Фролов наблюдал, как пилот штурмовика предпринимал отчаянные попытки спасти штурмовик и самого себя. Когда он убедился в том, что штурмовик невозможно спасти, то попытался на парашюте покинуть штурмовик. Немец пальцами нажимал какие-то кнопки на передней панели управления штурмовиком. Но колпак фонаря так и не сбрасывался, не смотря на все усилия, прилагаемые пилотом. За несколько мгновений до столкновения с землей, немецкий пилот, молодой парень в полетном комбинезоне Люфтваффе, все еще продолжал бороться за свое спасение.
Эта картинка изображение так быстро скользнуло по сознанию Фролова, что он даже подумал о том, что она была воссоздана одним только его сознанием. Уж слишком четкой и красочной у него получилось эта картинка крушение штурмовика! Обычно, когда производились съемки нечто подобного в реальности, то такого высокого качества никогда не получалось. Но у Фролова оказалось уже не так много времени даже на то, чтобы об этом подуматься. В прицел его крупнокалиберного ДШК вошел силуэт еще одного немецкого штурмовика Лапотника, который резкими кренами влево или вправо пытался выйти из пулеметного прицела. К тому же довольно трудным делом, оказалось, удерживать Лапотник в перекрестие пулеметного прицела, одновременно мягко перемещать вслед за его полетом ствол крупнокалиберного пулемета.
Только тогда, когда он услышал сердитый окрик комиссара Козырева:
— Стреляй, твою мать, Ванька, стреляй! Штурмовик же у тебя давно в прицеле! Ты, чего, Ванька, мать твою, не стреляешь?
Иван Фролов обеими пальцами снова впился в гашетку пулемета, его тело тут же задрожало мелкой сладостной дрожью одновременно с пулеметом! Немецкий же штурмовик, в который Иван Фролов так долго прицеливался, вдруг растворился в воздухе прямо у него на глазах. Оказывается, этот Лапотник взорвался и разлетелся на мелкие детали в воздухе, когда от крупнокалиберной пулеметной пули детонировала его бомбовая подвеска.
Этот взрыв в воздухе получился такой огромной силы, что взрывная волна расшвыряла далеко в сторону другие Лапотники, летевшие в одном строю вместе с взорвавшимся штурмовиком. Фролову пришлось некоторое время приходить в себя от испытанного им сверхперенапряжения! Он снова начал осознавать реальность, когда увидел, как другой немецкий штурмовик, пролетевший всего в двух метрах над его головой, практически в упор, но только в спину расстрелял комиссара Козырева, когда тот из своего ДШК вел огонь по воздушным целям! Комиссар Козырев слишком увлекся своим противником, он во время не ушел из-под удара, не спрятался в траншее, когда его атаковал второй Лапотник!
Те же, не смотря на потери, все еще продолжали заниматься своим делом, бросать бомбы, строчить из пулеметов и пушек, едва ли не в упор, расстреливая окопы и траншеи с красноармейцами, а также лес, в котором укрылись советские артиллеристские батареи. Иван Фролов стоял в траншее, бессильно опустив руки, он наблюдал за тем, что сейчас происходило над курганом и над лесом. Там что-то горело, черные клубы дыма то тут, то там поднимались над курганом, деревьями и домами поселков Деречина и Дорогляны, на улицах поселков происходили какие-то взрывы. В общем, создавалось впечатление, что все то, что находилось в том лесу, немецкими штурмовиками было уничтожено!
А Лапотники снова один за другим лезли в наше небо, чтобы там, у солнца развернуться, и в пикировании долго падать на многострадальные поселки, траншеи красноармейцев и на советский лес. Чуть ли не у самой земли пикировщики выплескивали очередной факел пламени, от которого занимался огнем новый участок этого леса. Вскоре чуть ли не весь лес скрылся в этом тошнотворном дыму.
А Иван Флоров все еще стоял и стоял в траншее этого старинного кургана. Он никуда не бежал, никуда не торопился, даже Анна его никуда не тащила! Они оба стояли, своих глаз не могли оторвать от всего того, что сейчас творилось с позициями красноармейцев и этим лесом. Мертвый комиссар Козырев стоял неподалеку от них, он своими мертвыми, очень сердитыми глазами наблюдал за всем тем, что вытворяли в небе эти немецкие штурмовики. Ивану кто-то подсказал, а может быть, он сам это решил, что настала пора снова взяться за свой пулемет, когда увидел, что один из Лапотников вдруг развернулся и пошел на них в атаку.
Получилось так, что Флоров с большим трудом к этому времени вышел из своего непонятного оцепенения! Но еще, к большему сожалению, за пулеметные рукоятки он встал лишь тогда, когда один из Лапотников снова полез в гору к солнцу, чтобы от него пикированием атаковать вершину кургана с установленными на ней крупнокалиберными пулеметами, и живыми людьми! Огненный шар солнца, казалось бы, своими лучами старался выжечь глаза пулеметчику Ивану Фролову. Парень же, не стесняясь, плакал горючими слезами, которые двумя полноводными потоками текли по обеим его щекам, вот уже три дня небритым. Он стоял и, по-прежнему, обеими руками держался за рукоятки затворной коробки, удерживая ствол пулемета ДШК в строго вертикальном положении, чтобы выстрелами в упор встретить пикирующий немецкий штурмовик. Иван Фролов прилагал немалые физические усилия с тем, чтобы в перекрестие прицела удерживать солнечное гало. Он стоял и терпеливо ожидан, когда в гало появиться тень штурмовика!
Иван Фролов дождался-таки момента, когда черная тень вдруг появилась в центре перекрестия прицела пулемета. Обеим руками он нажал гашетку, и тогда его тело задрожало в унисон с пулеметной дрожью…!
Авианалет все еще продолжался, но былая ярость сражения куда-то ушла. Лапотники, по-прежнему, бесились в синеющей высоте, но, кажется, у них кончались боеприпасы, к концу подходили боекомплекты. Поэтому пилоты штурмовиков стали приберегать пулеметные патроны и пушечные снаряды, они сейчас гораздо меньше стреляли! Донельзя усталый Фролов сидел на бруствере траншеи, пустыми глазами он продолжал следить за авианалетом. Но все чаще и чаще посматривал в сторону позиций, занятых бойцами отряда старшего лейтенанта Торопынько, который только что ему кратко отрапортовал:
— Товарищ комбриг, мы отбили все атаки противника, но не уступили ни дюйма своих позиций! Сейчас саперы ремонтируют наши доты и дзоты, кладут новые минные поля! Жалко только, что у нас закончились противотанковые мины! Ну, в общем, у нас пока все в порядке, товарищ комбриг, готовимся к следующим немецким атакам. Но меня беспокоит только что состоявшийся разговор с майором Борисовым?! Он мне сообщил, что собирается прорываться к нам своим отрядом, который только что подошел к поселкам Деречин и Дорогляны, минут через тридцать он будет готов начать прорываться через позиции немцев! Майор попросил, подготовить ему танковые проходы, так как по дороге в Деречин он встретил несколько танков Т-34, экипажи которых хотели бы к нам присоединиться!
— Хорошо, Геннадий Сергеевич! Если судить по топографической карте, то местность, по которой борисовцы будут к тебе прорываться, одновременно является и наиболее удобным местом для прохода танков к нашим позициям. Ты знаешь, Сережа, но то, что Борисов собирается к нам прорываться вместе с какими-то танками, эта идея мне почему-то не нравиться! Сейчас у нас нет ни времени, ни сил на то, чтобы заниматься разгадкой замыслов этого майора. Поэтому я бы тебе, Геннадий Сергеевич, посоветовал бы, свяжись-ка ты снова с Борисовым, и ему предложи, что бойцы его отряда и танки прошли бы по дороге, которая лежит у подошвы нашего кургана!
Фролов продолжал сидеть на бруствере траншеи, всеми силами стараясь не уснуть. На него вдруг вышел лейтенант Голубев:
— Понимаешь, товарищ комбриг, хочу с тобой поделиться одной информацией, Красноармейцы из взвода инструментальной разведки моей батареи искали в лесу родник или ручей вблизи нашего нового места базирования. Эти ребята — умные бойцы, они, по крайней мере, никогда не слыли лопухами. Так вот они случайно уже в лесу наткнулись на большую группу красноармейцев, которые отдыхали, перекусывали, а их командир вел странные и непонятные переговоры. С двумя средними командирами он отошел подальше от своих красноармейцев и вышел на связь с командиром еще какого-то отряда. К сожалению, мои разведчики так и не узнали имени его собеседника, но он его называл «старшим лейтенантом»!
С этого момент Фролов насторожился, он стал более внимательно вслушиваться в каждое слово лейтенанта Голубева.
— Ну, а в чем, по-твоему, заключалась эта непонятная странность в поведении красноармейцев и их командиров? — Фролов поинтересовался у лейтенанта Голубева.
— Понимаешь, комбриг, у моих парней создалось впечатление, что эта тройка командиров что-то затевает втайне от своих же красноармейцев! Разумеется, я сам не могу этого утверждать, но, по словам моих парней, эти командиры свои переговоры вели так, чтобы красноармейцы случайно бы их не подслушали. Причем, как говорили мои разведчики, сразу же после первого разговора, эти командиры переговаривались еще с одним человеком. Причем, этот разговор мои парни гораздо лучше слышали, но они так и не разобрались, о чем же в нем шла речь?!
— Не мог бы ты просто повторить, а что именно тебе рассказали твои же ребята?
— Ну, как бы тебе это рассказать, — несколько задумчиво произнес лейтенант Голубев, — думаю, что об этом можно было сказать так. Эти командирам очень хотелось бы, чтобы красноармейцы в определенное место и в определенное время приехали бы на танках. Но вот с этими танками происходило что-то непонятное. Они должны были бы появиться в определенное место, в точно определенное время. Но по какой-то причине сделать этого было попросту невозможно. Словом в этом деле можно было бы легко запутаться!
Фролов задумался, затем, словно кошка, потряс головой, отгоняя от себя сон, глупые мысли и только затем он произнес:
— Ты, знаешь, лейтенант, ты и сам так же, как и твои ребята, очень наблюдателен. За очень короткое время пребывания с нами ты научился обращать внимание на такие вещи, которых мы попросту не замечаем. Так что сейчас я могу сказать тебе «спасибо» и за информацию, и за поведение твоих бойцов. Я, кажется, догадываюсь, о чем именно говорили и с кем переговаривались те командиры. Спасибо тебе, лейтенант Голубев, если потребуется, то я снова свяжусь с тобой. — Иван тут же отключился от мысленного канала связи с лейтенантом Голубевым.
Дима, — он обратился к младшему Лукашевичу, — ты, когда последний раз разговаривал с отцом?
— Часа три назад, а что, он тебе нужен? Так я сейчас тебя с ним могу соединить!
— Да, не надо меня с кем-либо соединять! Если мне какой человек нужен, то я ним сам могу соединиться! Дима, ты мне лучше расскажи о том, твой отец на кого либо, тебе в последнее время не жаловался?
— Да, как будто бы нет, не жаловался! Правда, он мне рассказал об одной интересной вещи. Их командир, майор Борисов где-то разыскал несколько советских танков и теперь моего отца вместе с другими красноармейцами хочет посадить на эти танки, чтобы передать их в распоряжение командира саперной роты отряда старшего лейтенанта Торопынько!
Этого разговора с Димой Лукашевичем оказалось для Ивана Фролова достаточным, чтобы прийти к определенному умозаключению. Он тут же связался со старшим лейтенантом Торопынько и его строго-настрого предупредил о том, что он ни в какие сговоры с майором Борисовым больше не входил.
— Предложи ему, Геннадий Сергеевич, своих красноармейцев передать в твое распоряжение или в распоряжение капитана Головина. А самому явиться в мое распоряжение. А я уж сам разберусь, как нам дальше следует поступать с майором Борисовым! Так что, Иваныч, крепко держись нашего уговора, а то наш майор, похоже, связался с последышем обер лейтенанта Картинга! Словом, он все-таки выбрал себе неправильную дорогу!
Последний немецкий Лапотник еще некоторое время покружился над местностью в треугольнике: поселки Мосты — Пески и Зельва, а также Деречин, а затем, покачав крыльями, он отправился на свою авиабазу.
На Деречин пошла вторая волна танков 29-й моторизованной пехотной дивизии Вермахта. Только на этой раз танки сопровождала немецкая пехота, только что подошедшего к Деречину 43-го армейского корпуса Вермахта. Немецкие танки первыми открыли орудийный огонь по окопам и траншеям сводного отряда старшего лейтенанта Торопынько, который в одиночестве командовал обороняющимися красноармейцами. Капитана Головина, комбриг Фролов, как полномочного представителя войск, обороняющихся в треугольнике Мосты, Деречин и Зельва, направили в штаб 13-й армии с информацией о реальном положении дел в этом районе. Как сообщила Москва, генерал-лейтенант Петр Михайлович Филатов, командующий 13-й армией слишком увлекся обороной сектора Сураж — Бельск, и в этой связи не собирается отступать с этого рубежа. Но любая задержка 13-армией на этом рубеже грозило ей немедленным окружением. Когда Нина вышла с этой информацией из Москвы на Ивана Фролова, то он тут же приказал капитану Головину, срочно отправляться в 13-ю армию, чтобы проинформировать командарма 13 о реальном положении дел по этому району.
С вершины кургана Фролов хорошо видел немецкие танки, концентрирующиеся перед Деречиным и Дорогляными. Ему было также хорошо заметно, насколько изменилось поведение немецких танкистов. Если днем они беспардонно метались по всем имеющимся дорогам, то сейчас следовали только по дорогам, обследованным немецкими саперами. Немецкие танкисты были страшно напуганы саперами капитана Головина. Незадолго до этого времени капитан Головин приказал своим же саперам, устанавливавшим противотанковые мины, установить, как можно больше, противопехотных мин на самых опасных направлениях. На полях, на которые мин у саперов попросту не хватило, они ставили простые указатели с информацией-предупреждением о минном поле. И таких обманных указателей было установлено великое множество. И эта простая, казалось, шутка саперов сыграла злую шутку с немцами. Они теперь двигались только по рокадам, по которым танки шли один за другим, гуськом, словно гусиный или утиный выводок. Вечером немецкие танки, даже в атаку на противника, выходили только по дорогам, проверенным немецкими саперам.
Словом, немецкие танки перед атакой стали накапливаться в трех определенных точках перед Деречиным, Дороглянами и выходить в атаку они также должны были лишь по дорогам, обследованным немецкими саперами. Артбатарея лейтенанта Голубева на этот раз молчала, она должна была нанести удар по танкам только в в тот переломный момент, когда немецкие танки могли бы выйти непосредственно к траншеям красноармейцев.
Первой заговорила батарея капитана Горелова. Снаряды ее первого залпа точно легли перед сорока танками 29-й моторизованной пехотной дивизии, в результате прямого попадания артиллеристского снаряда загорелся один немецкий танк Т 3. Второй и третий залпы советской артбатареи подожгли еще два танка, но уже Т 4. Оставив за собой три горящих танка, лавина немецких танков двинулась на позиции сводного отряда. Тут случилось то, чего опасался Иван Фролов, эта танки 29-й моторизованной пехотной дивизии были поддержаны пехотой 43-го армейского корпуса.
Немецкие стрелки и гренадеры были доставлены на поле боя бронетранспортерами и грузовиками. Фролов с кургана хорошо видел, ка немецкие пехотинцы покидали кузова грузовиков и немецкие бронетранспортеры. Немецкие стрелки и гренадеры быстро сократили расстояние до своих танков, они, прикрываясь броней танков, устремились позиции советской пехоты.
Красноармейцы старшего лейтенанта Торопынько открыли огонь из винтовок и пулеметов по приближающейся немецкой пехоте. Танки непонятно почему, слегка притормозили. Возможно, они хотели своими бронированными корпусами прикрыть от пулеметного огня противника своих стрелков и гренадеров. Это, казалось, совсем небольшая остановка немецким танкам дорого стоила. Из-за меткого артиллеристского огня загорелись сразу три немецких танка. Но на флангах немецкие танки почти вплотную приблизились к окопам и траншеям советской пехоты. Наша артиллерия была вынуждена прекратить огонь по немецким танкам, свой огонь перенести на немецкую пехоту.
В этот момент с вражеской пехотой произошло что-то непонятное, хваленая немецкая пехота остановилась, она вдруг попятилась назад, а затем ее цепи повернули назад, а стрелки и гренадеры побежали вспять. Немецкие танки как бы остались в одиночестве перед самыми окопами с красноармейцами. Со своего кургана Фролов также хорошо видел, как некоторые красноармейцы схватили связки гранат и обрушили их на замершие перед их окопами немецкие танки. В небо тут же поднялись четыре черных султана дыма. После этого немецкие танки медленно стали отползать назад, а перед окопами советской пехоты продолжали гореть четыре танка Т 4.
Иван Фролов по телефону связался с командиром полковой батареи, капитаном Гореловым, и поинтересовался:
— Товарищ капитан, почему ваша батарея прекратила вести огонь по отступающим немецким танкам?
— Прошу меня извинить, товарищ комбриг, но неизвестные гражданские люди с оружием в руках только напали на батарею. Они взрывчаткой уничтожили одно мое 76 мм орудие. Через четыре минуты батарея снова откроет огонь по немецким танкам. Но вы должны помнить наш уговор о том, что теперь мы сами принимаем решение о том, продолжать или не продолжать нам бой.
Через четыре минуты полковая батарея возобновила огонь по вражеским танкам. Но к этому времени они уже все вернулись на исходные позиции, поэтому батарея, по приказу Фролова, вскоре прекратила огонь.
Не кладя телефонную трубку на рычаги, Иван Фролов продолжил разговор с капитаном артиллеристом:
— Товарищ Горелов, я помню наш уговор! И в этой связи предлагаю, вашей батарее срочно сменить огневую позицию. Может быть, вам лучше будет отвести батарею под Дорогляны. Там вы можете переправиться на другой берег Щары, а затем с армейскими подразделениями уйти за линию фронта! А пока я вам предлагаю, приготовиться по стрельбе по противнику с закрытых позиций. Для организации такой стрельбы, пришлите ко мне вашего корректировщика огня.
А затем он связался с лейтенантом Голубевым и поинтересовался:
— Лейтенант, вы успели передислоцировать свою батарею?
— Так точно, товарищ комбриг! Мы уже на новом месте, установку и пристрелку орудий только что закончили. И хочу вас обрадовать, товарищ комбриг. Во время перемещения на новую позицию мы совершенно неожиданно встретились еще с одной бесхозной батареей из 10-й армии. Командир батареи и его артиллеристы уже собирались подрывать свои 152 мм гаубицы, так как в их тракторах тягачах полностью закончилась солярка. И перед артиллеристами встала дилемма, или бросать свои орудия, или же их подорвать?! Без солярки в тракторах батарея больше никуда теперь не могла двинуться. Ну, а я своим батарейцам приказал топливные баки этих тракторов залить нашей соляркой. Те же ребята сразу же согласились весь этот вечер поработать по нашим целяуказаниям, товарищ комбриг! В общем, батарея встала на позиции и через полчаса может работать по вашим заявкам!
— Спасибо, Валера, ты все правильно сделал!
Иван Фролов посмотрел на наручный хронометр, они показывали одиннадцать часов вечера! Оставался еще один час, после чего можно было бы сворачивать оборону Деречина и Дорогляны. Парень стоял и думал о том, что сегодня завершался всего лишь десятый день Великой Отечественной войны. Ему же казалось, что с ее начала прошло уже много времени, год или два непрекращающихся боев, столкновений и сражений с немецким Вермахтом. А ведь в действительности, оказывается, что всего десять дней он рыщет по лесам Белоруссии и беспощадно убивает солдат, одетых в военную форму мышиного цвета, говорящих не на нашем языке. Иван Фролов впервые в своей жизни осознал, что значит бороться за независимость своей родной страны, своей Родины!