Это был шок, ступор. Не знаю, как я выглядел со стороны. Но наверняка, как полный болван. Представить не мог ту перемену, которая приключилась с Золиным. С чего это вдруг он так помолодел?
— Ну что, Никитин, вижу, вы совсем не ожидали меня здесь увидеть? Правда? — академик пронзил меня таким ядовитым взглядом, что захотелось провалиться сквозь землю и больше никогда не видеть ни этой студии, ни академика с его потрясающе свежим цветом лица. На его фоне я выглядел как старый засохший кусок сыра.
Золин вальяжно развалился на диване, положив ногу на ногу. Также красуясь, распахнул пиджак, гордо продемонстрировал не только проступающие из-под белой рубашки хорошо развитые мышцы, но и модные молодёжные подтяжки, очень широкие, ярко-синие в белую полоску. Ольга присела рядом, и я поймал себя на мысли, что академик почему-то омолодил только себя, а вот жену оставил в том же возрасте. И теперь она выглядела, как видавшая виды мочалка на старой швабре.
— Ну что же, наверно, стоит продолжить разговор о долгих перелётах к звёздам? А, Никитин? — продолжил академик со снисходительной улыбкой. — Раньше продолжительность жизни человека ограничивалась 70-80, или максимум 100 годами. Но я, как видите, сумел повернуть время вспять. В свои 94 года я выгляжу… На сколько я выгляжу?
— Думаю, лет на 35, господин Золин, — на лице ведущего образовалась такая елейная улыбка, что меня чуть не стошнило.
Студия встретила овациями эти слова, и хотя я знал, что люди рукоплещут лишь по указке, кольнула зависть и обида. Интерес явно перешёл к академику. А я мог уже катиться куда подальше.
— Так вот. Ну, а ещё пара лет для моих исследований. И возможно — кто знает, я смогу открыть ген бессмертия. Ну, при наличии финансирования, конечно.
Это самое главное — деньги, деньги, деньги. Раньше меня поддерживал научный мир, и я по молодости и наивности думал, что учёные — романтики, им нравятся смелые идеи. На самом деле, я это понял лишь потом — им тоже хотелось получить свой кусок пирога. Но когда они поняли, что деньги идут лишь на мой проект, интерес ко мне угас, сменившись на зависть и глухое недовольство.
— Ну, предположим, — я взял себя в руки. — Мы создадим через некоторое время расу долгожителей, ну или — бессмертных. И отправим их к звёздам. А остальные что будут делать? Погибать? Мой проект — это спасение всех, а не кого-то.
— Вы уверены в этом, господин Никитин? — голос Ольги звучал снисходительно, даже скорее высокомерно. — На вашем месте я не стала бы это утверждать. Ваши выкладки… Как бы это получше сказать. Которые были опубликованы. Изобилуют многочисленными ошибками, неточностями. И вообще, вряд ли вы хорошо понимаете, что делаете.
Опять она за своё! Из-за того, что я посмел покритиковать одну её книгу, которой так гордилась, она возненавидела меня. И каждый раз искала теперь подходящий случай, унизить меня, полить грязью. Мои попытки встретиться с ней на «научном поле», где-нибудь в журнале, или альманахе, отвергались ею. Она просто ускользала от объяснений. А здесь, где её могли услышать миллионы зрителей, она наслаждалась возможностью дискредитировать меня, как учёного, хотя прекрасно понимала, что лжёт. Откровенно лжёт.
— Результаты моей работы проверялись много раз. И людьми, которые хорошо разбираются в этом, госпожа Золина. А также. Знаете, я могу на глазах любого человека. И вас. Провести все эксперименты. С ловушкой.
— Шаманство. И ничего более, — махнул рукой Золин. — Картинки. Знаем мы, как вы склонны к эффектным демонстрациям. Вам бы в цирке работать. Вот я — реальное подтверждение моей работы. А что вы можете предложить?
— Это не картинки, — я ощутил себя уязвлённым. — Я говорю об уже созданном звездолёте, который находится на околоземной орбите. И экспериментах по созданию рукотворной «чёрной дыры».
— Скажите, господин Никитин, — вдруг с первого ряда подала голос Райкова. — Вы можете любому человеку показать ваш звездолёт?
В глазах Эвы горел неподдельный интерес. Чего я не ожидал.
— Конечно, госпожа Райкова. В этом нет секрета. Экскурсий мы не водим. Времени на это нет. Но для вас, пожалуйста, — я улыбнулся как можно галантней. — Ну, а потом вы сможете написать статью. Только уговор — честную.
— Конечно, Артур Борисович!
Девушка села обратно на место, застенчиво улыбнулась. На щёчках проступили маленькие ямочки, лицо раскраснелось, словно я обещал исполнить самое заветное её желание. И она показалась вдруг не такой гламурной и высокомерной, как раньше. Может я ошибся. Внешность бывает обманчива.
Чёрт возьми, как я мог забыть об этом человеке в зале? Он вдруг зашевелился, потянулся куда-то, у меня сердце замерло, но мужчина лишь достал платок, промокнул лоб и вновь сунул платок в карман. Но сердце почему-то ускорило свой ритм. Едва заметный скрип привлёк внимание. У дверей студии стоял мужчина небольшого роста в выцветшем комбинезоне техника, полноватый, редкие серые волосы зачёсаны назад, как делают люди, которые стремятся скрыть лысину — ничего особенного. Он достал свёрток.
— Ложись! — неожиданно я услышал собственный крик.
Что-то с громким свистом распороло воздух. Я упал, едва не пропечатавшись носом. Чпок! И страшной силы взрыв потряс студию. Когда я поднял глаза, то не сразу понял, что творится. Вопли, женский визг оглушили меня. Клубился густой белый дым, выглядевший в студии как-то совершенно нереально, не страшно, словно спецэффекты, которые сопровождают пение популярного певца. И вопли, стоны казались лишь звуковыми спецэффектами. Я бросил взгляд на подиум — Золин с Ольгой исчезли. А ведущий с выпученными глазами замер в центре. Ноги у него подломились, сложился как марионетка и шмякнулся на пол, затрясся будто в эпилептическом припадке.
Я вскочил на ноги, бросился прямо в дым. Противный резкий запах забил ноздри. Я зашёлся в диком кашле, распоровшем грудь болью. И едва не поскользнулся — под ногами расплывалась багровая лужа. А совсем рядом я увидел Эву, она лежала ничком, на боку. Роскошные волосы слиплись, белая блузка окрасилась алым. Бросился к ней, приподнял. Из шеи у неё бил фонтанчик крови. Осколки бомбы задели артерию. Пара минут и всё — смерть.
Крики, стоны раненных, шум борьбы перекрыл хриплый крик:
— Это война! Это война! Умри, Никитин! Умри! Умри, мерзавец! Очистительный свет…
Глава 2. В ловушке
Олег Громов
Покинув квартиру Артура, я поднялся по лестнице этажом выше и оказался на козырьке со взлётно-посадочной площадкой, нависавшей над широким проспектом, который ограничивала монолитная стена жилого небоскрёба. Тут стоял мой красавец RX-2000, космолёт с плазменными движками. Уникальная модель, созданная специально для меня. Выглядел он потрясающе — мощно, и в то же время изящно, словно беркут, раскинувший серо-коричневые крылья.
Когда по приставной лесенке залез в кабину, удобно устроился в кресле пилота и ввёл в бортовой компьютер задание, система вывела стандартное предупреждение, что перегрузки по миссии с заданными параметрами могут быть смертельными для обычного человека. Но не для меня.
Когда мне было десять, я умудрился выпасть с шестнадцатого этажа. Шлёпнулся, правда, на клумбу, превратив все эти любовно высаженные анютины глазки и фиалки в кашу. Но любой другой пацан, если бы не умер, то стал бы инвалидом. А я отделался сильным испугом, и сломанной ключицей, которая зажила через пару дней.
И став лётчиком, я несколько раз попадал в ситуации, когда у катапульты не раскрывался парашют. Один раз пришлось прыгать из объятого пламенем истребителя. Огонь жадно сожрал лёгкий шёлк, а я сверзнулся с высоты десятиэтажного дома на землю. И не только остался жив, но почти не получил повреждений. Иногда мне кажется, что я бессмертен, но слава богам, проверить это, случай не представился. Особенно противно думать о том, как меня похоронят, а я приду в себя там, под землёй. Брррр. Ужас.
И раны затягивались мгновенно. Так что в детстве я спокойно лез в любую драку, прыгал с любой крыши. А как я гонял на мотобайке! Меня никто не мог догнать. Никто! Потому что второго такого сумасшедшего было не найти. Я просто ничего не боялся. Ссадины и синяки исчезали с моего тела за пару минут, а переломы — за пару часов.
Спрашивал отца, с чего это я такой особенный. Но он делал вид, что не понимает. Узнать у матери, чего это со мной такое приключилось, не мог. Я не помнил её. Совсем ничего не осталось в памяти. Меня воспитывал отец и дед.
— Диспетчер, говорит Олег Громов. Предоставьте «свободный коридор» для RX- 2000.
— Коридор будет свободен через… — начал диспетчер механическим женским голосом, но тут же перешёл на такой же искусственный, но более низкий, мужской:
— Один час, двадцать пять минут, сорок секунд.
У меня вырвалось такое витиеватое трёхэтажное ругательство, что система булькнула, щёлкнула и пробормотала как-то совсем по-человечески растерянно:
— Запрос не ясен. Повторите запрос…
Придётся ждать, пока не появится «просвет» в плотном движении. Ничего не поделаешь — мой орёл любит простор. Если будет лететь по коридору для стандартного транспорта, снесёт все к чёртовой матери из двух, а то и трёх ближайших. Даже, если какая-нибудь колымага нечаянно попадёт в инверсионный след моего космолёта, свалится на землю в два счета.
Откинувшись в глубоком кресле, я бездумно вперился в стену на противоположной стороне улицы — там, в хаотичном порядке ярко горели, узкие словно бойницы, окна. Мелькающие аэромобили и флаеры на миг перекрывали свет, и, казалось, окна перемигиваются.
Досада вновь хлынула в душу, теперь уже с удесятерённой силой. Твою ж мать, почему же Артур не может убедить Моргунова, чтобы тот дал добро на зачистку лагеря? Почему? Эта вещь не давала мне покоя. Что ему мешает? Его дебильный гуманизм?
Нет-нет, не стоит так думать о друге. Артур — классный мужик, очень умный. По сравнению с ним я тупица. Мы дружим с тех пор, как я вдруг увлёкся астрофизикой. А поводом для этого стала симпатичная куколка, которую я подцепил в каком-то баре. Она оказалась не только обладательницей роскошной груди, но и очень умной. Здесь не проходили мои обычные штуки — смотри на меня, я — Олег Громов, курсант самой престижной в стране воздушно-космической академии! Один из лучших, вон и сине-оранжевые нашивки лейтенанта на рукаве, когда все остальные в моем возрасте (а минуло мне тогда двадцать) курсанты ходят в капралах.
Как выяснилось, девчушка училась в университете, а профессором у неё был Артур Никитин. Брала зависть, когда Аня рассказывала о нем, и зачем-то я решил попасть в университет. Стоило это немало, а мой старик, узнав об этом, сказал просто:
«Слушай, сынок, вот тебе сорок кусков. Хотел подарить тебе на день окончания академии аэромобиль. Класса «спорткар X5», крейсерская скорость в полтора Маха. Давай, истрать их на учёбу университете. Хочешь?» Долго думал и всё-таки отказался. Крутую тачку, которая могла проноситься в небесах на сверхзвуке, я хотел больше, чем Анютку. Но тут мне подфартило. Оказалось, этот самый Никитин читает лекции в какой-то богадельне. И я решил сходить, просто поглазеть на этого зазнайку.
И здорово ошибся в оценке его. Артур совсем не был сухарём, ботаном, который ничего, кроме своей науки не видит. И рассказывал он так увлекательно, и так понятно, что слушая его, я видел все эти звёзды, туманности, галактики. Красотища. Потом с Аней мы расстались, а профессор Никитин плотно вошёл в мою жизнь. Он был всего на пять лет старше, почти погодки, но уже писал диссертацию о Сверхновых.
В академии нам тоже давали информацию о космических объектах, объясняли про классы звёзд, тёмную материю, о галактиках, планетах, спектрограммы, диаграммы, но так сухо и нудно, что мне оставалось только зубрить — хорошо, хоть память меня не подводила. И старик мой раскошелился на чип, который позволил шутя усваивать все эти жутко громоздкие тексты. Но они так и остались бы тупым набором цифр, формул, диаграмм и расчётов, которые мне приходилось делать. Если бы не Артур. Он открыл Вселенную для меня.
Система вдруг ожила, заставив отвлечься от воспоминаний.
— Господин Громов, мы можем предоставить вам коридор SS-X1. Это будет стоить на 500 кредитов дороже. Если вы согласны, мы передаём координаты.
Хитрая политика. Хочешь дёшево — езди по улицам, стой в пробках, но зато почти бесплатно. Дороже — вот тебе летательный аппарат. Хочешь летать быстро? Покупай роскошный космолёт, на котором сможешь махнуть даже к звёздам. Ах, тебе не по карману? Ты же сам виноват, что ты бедный. Бедный, значит глупый, необразованный.
Судя по координатам, перелёт предстоял над стратосферой. Стартануть в космос я мог прямо здесь, включив ракетные двигатели. Но боюсь от дома, где живёт Никитин, остались бы лишь развалины.
Включив двигатели вертикального взлёта, я повёл космолёт бережно и аккуратно, словно младенца нёс на руках. Едва покачиваясь, начал подъём, все выше и выше, мимо ярко освещённых окон — свет солнца почти не проникал сюда, поэтому электричество горело всегда. Широченный проспект внизу становился всё уже, уже, пока стены башен не сомкнулись в неприметную щель. Рванул по свободной трассе прямиком в космос. Пронизанные рассеянным солнечным светом остались внизу облака, гордо плыли, словно величественные айсберги в океане. Горизонт, изогнувшись дугой, отделился голубоватой дымкой от пугающей чёрной бездны, на котором пока я не мог видеть звёзд.
— Ракетные двигатели включены, — возвестила система женским голосом.
— Подтверждаю.
Внизу размахнулся во всю ширь ковёр с бело-голубыми разводами. А в шлемофон полилась музыка космоса, словно из-под глубокой толщи воды слышалось завывание ветра и шум прибоя, горловое женское пение, и ритмичные звуки глюкофона — металлического барабана.
С телескопа, встроенного в обшивку, в бортовой компьютер посыпались картинки из далёкого космоса — здесь нет атмосферы, никто не мешает увидеть кружева, сотканные из звёздной пыли. Обычно я выбираю самый красивый фон и обновляю его в кабине.
Начал снижение, нырнул в густую пену облаков, на мгновенье перестав видеть всё вокруг и вот уже белая хмарь расступилась — в окружении унылых серых холмов, поросших редким леском, прорисовались очертания родной базы, смахивающей на огромный стадион, к которому ведут ровные серые ленты взлётно-посадочных полос. Кажется, база открыта всем ветрам. Но нет. Сверху её закрывала крыша из прозрачного графена, самого прочного на Земле материала, толщиной в атом. Как- то пытался к нам проникнуть нарушитель. Думал, что шутя пролетит насквозь — графен выдержал удар, а незваного гостя размазало в кашу. Даже определить тип летательного аппарата не смогли.
— Я — Сокол, вызываю Скалу. Разрешите посадку.
— Разрешаем! Разрешаем! — совсем не по форме со смешком ответил высокий мальчишеский голос.
Развлекаются, долбоебы хреновы. Конечно, общение с диспетчером по связи — анахронизм. Они все равно уже заметили меня на радарах и передали в бортовой компьютер координаты той ВПП, куда я должен сесть. Но раз по уставу обмен сообщения предусмотрен, он должен быть таким, как положено, без всякой самодеятельности. Распустил я своих ребят.
Я выключил ручное управление, и теперь уже компьютерная система повела мой космолёт по идеально ровной глиссаде до посадочной полосы. И я, откинувшись в кресле, лишь следил за параметрами приборов. Сброс скорости, шасси коснулись пластобетона с такой мягкостью, что я даже не почувствовал толчка, не говоря об ускорении. На экране ровно, как часовой на посту, застыло значение в один-же. Обыватель представить не может, как трудно посадить подобную махину. Да вообще посадка — сложнейший элемент пилотирования.