— Алиса, — зевнула я, рассматривая роскошное убранство в стиле тридцатых годов.
— Я так вижу, что вы — крупный специалист, — недовольным голосом заметил карлик. — Крупные специалисты нам не нужны! Нам нужны мелкие.
— А в чем дело? — уточнила я, вдыхая сладковатый запах сигары.
— Мой сын пойман и задержан за вождение в нетрезвом виде, Поскольку он учится в Гномсворде на юриста, там с этим строго. Пятна на биографии моего сына быть не должно. И мне нужен тот, кто вытащит его из камеры. С оправдательным приговором, разумеется. За это я готов платить большие деньги, — дедушка смотрел на меня.
В его колючем взгляде из-под хмурых кустистых бровей проскользнула надежда.
— Несите напильник! Сейчас попробуем! — усмехнулась я, глядя на, я так понимаю, гнома.
Осознание, что это — гном заставило меня слегка напрячься. И вспомнить, что я смешивала на корпоративе. Поскольку курс юного алкохимика я не проходила, подозрения усиливались.
«Ко всем нормальным людям приходят белочки, а ко мне гномик!», — согласилась я.
— Не смешно! Мой сын подает большие надежды! Я планирую засунуть его в политику, поэтому озаботился безупречностью его репутации. Если вы действительно профессиональный адвокат, который сумеет провернуть дельце, то, так и быть, я заплачу вам вдвое больше. Ваша задача, чтобы дело не дошло до суда. Мне огласка не нужна, — сурово заметил гном.
— Показывайте, все, что у вас есть! Все документы! — вздохнула я, понимая, что во рту натекла знатная лужица стойкой табачной зависимости. — И сигарету, пожалуйста.
Через две минуты, я сидела в кресле, потягивая сигару и просматривая протоколы задержания. Некий Казимбдрог сын Саграгрона, по-нашему Саграгронович из династии Валжебл был задержан за незначительное превышение скорости. Какой-то орган правопорядка, на который очень хотелось послать всех недоброжелателей, вежливо попросил его остановиться. После визуального осмотра и нюхательного процесса выяснилось, что господин Казимброг пьян в драбадан. В связи чем, и был доставлен в участок для выяснения обстоятельств и предварительного досудебного разбирательства.
— Я просто в ужасе, — прокашлялась я, поглядывая на свою роскошную сигару. — Бедный столетний мальчик, который даже алкоголя не видел на картинке! А если и где-то мелькала такая картинка, то заботливый папа, тут же закрывал ему глазки, мол, сынок, не смотри! Ни в коем случае! Бедный ребенок является председателем общества убежденных трезвенников и недобитых язвенников, поэтому по настоянию врача, в связи с тяжелой, возможно, наследственной болезнью пищеварения, вынужден принимать кефир, в ненормированном объеме. Он даже суп с кефиром ест. Я не говорю про компот. Везде кефир… Даже в чае кефир… Иначе все… Скефирится! Бедный мальчик, совсем слаб здоровьем, поэтому его ни в коем случае нельзя держать в холодной, одиночной камере. Где ж он там очередную дозу кефирчика раздобудет? В день задержания бедный мальчик выпил четыре литра кефира. Какой алкоголь? О чем вы? Совершенно домашний ребенок, который ни капли в рот, ни сантиметра в жопу! Отличник, с хорошими рекомендациями, спортсмен…
— А каким видом спорта он занимается? — уточнил заинтересованный отец, поглаживая окладистую бороду.
— Настольным пенисом, — прокашлялась я, глядя на протокол.
— Учиться класть его на все и все, что крайне полезно для будущего политика. Это — новый, элитный вид спорта. Это вам не какой-нибудь гандбол! Тут все интеллектуально и интеллигентно. Так, на чем я остановилась? Ага! Почувствовав легкое недомогание, которое сопровождалось нарушением координации движений… Как тут написано? Пошатывался и трясся! Он не пошатывался, господа! Как вы могли такое подумать! Бедный мальчик переминался с ноги на ногу, чувствуя, что он — законопослушный гражданин, который не хочет нарушить какой-нибудь закон для собачек и их хозяев, сделав грязные дела на улице. Злой, бессердечный полицейский, вместо того, чтобы оказать посильную помощь страдающему ребенку, продержал его… сколько тут по времени… Сорок минут! Сорок минут после четырех литров кефира! Да это же издевательство над детским организмом. Я бы даже назвала это пыткой, за которую полагается компенсация со стороны государства. Но мы милосердно отказываемся от этих денег, а если нам их присудят, то выплатим их в фонд помощи сирот, страдающих хроническим надоеданием!
На меня смотрели круглыми глазами. Я тушила сигару о бортик золотой пепельницы, уже полной нервных окурков.
— Несите справку от лечащего врача про кефирную диету. Плюс рекомендации с места обучения, о том, что ваш сын — образцовый студент. И какую-нибудь медальку по настольному пенису. Можно грамоту. И бутылок восемь кефира, — я сложила на стол папку, глядя на гнома.
Через двадцать минут на столе лежали: золотая медаль, диплом за занятое первое место в столь редком виде спорта (причем, сразу в тяжелом весе), стопка рекомендаций и справочка от лечащего врача. Добрый доктор от себя добавил для убедительности даже кефирные клизмы, хотя его об этом не просили.
— Подготовьте машину! — приказал отец, слезая со своего трона. Он едва доставал мне до груди, но был настроен очень решительно. Я следовала за ним, неся в руках папку, свежую медаль, стопку грамот.
— Сейчас нас отвезут в участок. Кефир мой шофер купит по пути! — вздохнул отец, любуясь грамотами и усмехаясь. — Молодец, сынок! Я тобой горжусь!
Мы вышли из огромного особняка. Сам особняк выглядел внушительно! Золотые колонны придерживали не только балкон второго этажа, но и имидж хозяина.
Вокруг особняка расположился уютный и зеленый, как пустыня Сахара, сад камней. Рядом с большим камнем сидел еще один гном, что-то усиленно выдалбливая на нем.
— Кто так ровняет кусты?! — возмутился хозяин, глядя на каменную глыбу. — Где форма? Если я вернусь, а ты еще не закончил, вернешься обратно в шахту!
Возле лестницы стояли маленькие машинки. Я посмотрела на ближайшую и удивилась. В последний раз я видела точно такую же, но большую старом в черно-белом кино и высунутым в окно автоматом.
— Охрану сюда! — приказал мистер Валжебл, а к нам подошли шесть маленьких квадратных гномов, заставив меня прослезиться. Я чувствовала себя если не кукушонком в гнезде воробьев, то стопроцентной Белоснежкой.
— Машина проверена! Я только что ездил в магический сервис! — отрапортовал гном-водитель, учтиво открывая маленькие двери.
Дон Гномлеоне чинно сел на кожаное сидение, указывая мне место рядом. Я попыталась протиснуться, чувствуя, как головой подпираю потолок. Рядом со мной и на переднем сидении уселись телохранители. Машина завелась от одного прикосновения и раскатисто заурчала.
Пока колеса считали брусчатку, я чувствовала себя атлантом, который держит небо на каменных руках.
— После Гнорлема остановитесь и купите восемь бутылок кефира, — приказал дон Гномлеоне, доставая сигару. Я с интересом смотрела в окно, скрючившись в три погибели. Машина притормозила на светофоре, пропуская такие же разнокалиберные старинные машины.
Ничего себе! Я даже отпрянула от стекла, видя огромное зеленое чудовище, похожее на Халка, стоящее возле старой побитой кирпичной стены.
Ветер трепал расклеенные по всей стене плакаты: «Разыскивается за грабеж и изнасилование». Сто процентное совпадение портрета и чудовища не смущало никого. Даже полицейских, которые слегка ускорили шаг, делая вид, что где-то пролетает птичка.
Мы снова дернулись и поехали, тормознув возле симпатичного магазина. Мне на колени погрузили старинные, пузатые бутылки с кефиром, одну из которых я выдала отцу.
— Выпьете перед участком, — вздохнула я. Какая гадость! Мне как назло совсем не хочется кефира!
Через десять минут мы внезапно остановились. Суровая охрана вышла, выпуская нас из авто. Я чувствовала, как медленно и с хрустом эволюционирую в человека прямоходящего. Мой взгляд скользнул на чудо техники. Я представила, как поеду обратно. Шальная мысль бежать пешком за авто посещала меня все чаще и чаще!
— Пейте, — вздохнула я, сгружая охране часть бутылок, и сама выпивая одну целиком. Дон Гнорлеоне посмотрел на меня, но послушно выпил.
— А теперь дыхните! — я наклонилась и принюхалась. — Отлично!
Белые, молочные усы у старого гнома выглядели наивно и трогательно. Запах из моего рта навевал воспоминания о пьяных бомжах в трамвае.
На входе в полицейский участок стоял суровый гном и обычного роста мужчина неземной красоты. Они делали умные лица и со скучающим видом следили за прохожими.
— Стоять! — полицейский гном уперся мне в грудь взглядом. — Вы к кому? Я вас не знаю.
— Правая и левая вас тоже не знают, и что-то не хотят знакомиться с вами лично! Пропустите! Я — адвокат! Я имею право на посещение задержанных в любое время, если это требует их состояние здоровья! — произнесла я, понимая, что более дивного сна у меня не было даже после новогоднего корпоратива.
— Я сообщу начальнику! — строго заметил полицейский, пока Белоснежка в моем лице терлась возле входа со своей детсадовской группой.
«Прикрой мою задницу!», — прозвучала в голове фраза из голливудских боевиков. Собственно, именно это место чувствовало себя очень защищенным в силу гномьего роста. С ними хорошо лазить в огород обладателя ружья с солью. Что мне: «Мамочки, как больно!», то гному — контрольный выстрел в голову.
Глава вторая. Преступление и показания
Через десять минут к нам спустился тот самый гном, приглашая пройти внутрь. В огромном зале за столом грустно сидело огромное зеленое чудовище, задумчиво ковыряя в носу и внимательно дегустируя плоды столь нелегкого промысла.
Нас провели по коридору, открывая дверь в кабинет, где от табачного дыма не отмашешься ни топором, ни освежителем воздуха. Даже мухи роились по несвойственной им траектории, вяло жужжа над письменным столом.
— Вы к кому? — спросил хриплый голос, а из-за стола торчала голова очередного представителя бородатых меньшинств.
— Мы к…. — я достала бумажку, разминая речевой аппарат перед сложным маневром. — Ка-зим-бдрогу. Срочно! Я, как адвокат, срочно требую выпустить ребенка из камеры с целью оказания ему необходимой медицинской помощи!
— Что??? — взъерепенился гном, подходя ко мне. — Вы как разговаривает комиссаром Шпактоси! Вы смотрите на меня сверху вниз. И это — дискриминация по расовому признаку.
— А вы пялитесь на мою грудь, — заметила я, улыбаясь. — Это дискриминация по половому признаку. Я бы даже расценила это, как домогательство! И взыскала бы с вас приличную компенсацию. Срочно выпустите… Казимбд-рога из камеры, в связи с отсутствием состава преступления!
— По-вашему, вождение в пьяном виде с превышением скорости — это не повод держать правонарушителя в клетке? — нахмурился комиссар Шпактоси, гневно сопя.
— Каком пьяном виде? Вы шутите? — натурально удивилась я, глядя как рядом чинно стоит рядом моя гномья делегация, свирепо глядя на комиссара. — Мальчик серьезно болен! И сейчас вы удерживаете его в камере, где он может в любую минуту умереть! Бедный ребенок скончается, если не получит квалифицированную медицинскую помощь! Своевременную! Вам нужен труп в камере? Если мальчик умрет, то отвечать перед законом будете вы! Да, именно вы!
— От чего умрет? Разве что от похмелья! — усмехнулся комиссар. Я смотрела на лесенку, которая была приставлена к старому шкафу с пожелтевшими папками. На письменном столе стояла печатная машинка и тлела зловонная папироса, которую я бы запросто назвала «Беломор Анал».
— Какое похмелье? О чем вы? Мальчик до сих пор уверен, что градусы бывают только на термометре! А слово «алкоголь» он вообще не слышал! Ему даже пробку понюхать не давали! Он конфеты с ликером никогда в рот не брал! Бедный ребенок страдает наследственным аутоимунным заболеванием. Очень редким, между прочим. Вот справка от лечащего врача… — я нарочно дыхнула на комиссара, попивая противный кефирчик. — И каждый день ему необходимо выпивать четыре литра кефира! Четыре! Кефир разве считается алкоголем? Нет!
— Да что вы говорите! — возмутился комиссар, поглядывая на мою бутылку. — А как же показания свидетелей?
— Свидетелей чего? Бессердечные люди, видя как ребенку плохо, должны не протоколы подписывать, а срочно вызывать врача! — гневно заметила я, чувствуя, как у меня в горле першит от едкого дыма. — Ваш сотрудник превысил полномочия. И вместо оказания первой помощи, удерживал больного ребенка целых сорок минут!
— Да он шатался и лыка не вязал! — гневно заметил комиссар Шпактоси, не веря ни одному моему слову.
— Он переминался с ноги на ногу! Знаете такой танец: «Я хочу в туалет»? Так вот, это было он! — прокашлялась я, отмахиваясь от дыма бумагами.
— Ну-ну… Я готов отпустить вашего кефирщика, если он при мне выпьет четыре литра кефира! — усмехнулся комиссар. — И пусть только попробует не выпить! Я привлеку вас за дачу ложных показаний!
— А я ничего не подписывала! И мои клиенты тоже! Слова к делу не пришьешь! — улыбнулась я, видя, как недовольный комиссар повел нас по коридору, орущему всеми трещинами: «Мне срочно требуется капитальный ремонт!». Нам открыли скрипучую дверь, и мы спустились по лестнице, завидев грязные камеры. В одной камере набилось пятьдесят фотомоделей всех полов с заостренными ушами с транспарантами: «Мы за свободную любовь к человеку!».
— Что смотрите? — нахмурился комиссар, глядя на клетку. — Еще день держу, а потом проваливайте куда хотите! У меня тут не гостиница!