[Тина]
— Всем с дороги, с дороги! В сторону всем! Для кого я тут ору, а?!
Каким-то неведомым чудом Агата не пострадала ещё хуже, пока её переносили сюда, в больницу святой Елены. Самым худшим было бы, если б рунический портал куда глубже вскрыл её раны. «Срезая путь через руны, срезаешь часть жизни», — так однажды сказала Илона. Но в этом плане нам сегодня повезло. Хотя, кто его знает.
Мы с Даней последними бежим по коридору, пока Денис, возглавляя экстренную процессию, разгоняет всех своим криком. Врачи, больные, посетители — все, кто стоит на ногах, послушно прижимаются к стенам.
Агату везут в операционную. Она лежит на каталке, лицо бледнее прежнего, на приоткрытом рте застыло какое-то слово. Догоняем каталку, и Даня хватает её безвольную руку. Так и хочется сказать ему — это не поможет, не старайся. Но, зная, какая между ними душевная связь, какую боль он от неё чувствует… Даже до меня доносится холод её души.
Значит, операционная. Другого выхода нет. Оперировать будет лично Илона. Вся надежда на неё и на местных врачей-целителей. Уж не могу вспомнить, с каких это пор больница святой Елены стала основным местом работы для лечащих магов, но отныне она наше идеальное пристанище, случись что плохое. Вот как сейчас.
Ну почему целители не могут вылечить и самих себя! Почему только других? Какого хрена! Меня так и рвёт на части от этой несправедливости.
Думаю о чём угодно, но не о том, что ждёт Агату. А что же ждёт Даню, если вдруг она…
Тотчас же сжигаю конец мысли, пока не проявилась. Агата для него всё. Его душа истлеет живьём, если она уйдёт. Их эмоциональная связь слишком сильна, чтобы один не радовался и не страдал вместе с другим. Я это уже видела.
Гляжу на него сейчас. Такой же бледный, губы искривлены от злости и печали, чернели мешки под глазами, из которых едва заметно просачиваются слёзы. Бедняга Даня. Казалось, он готовился вобрать в себя всю боль Агаты, так жадно он держит её руку… А ведь он может. Так и работает их связь.
Я одёргиваю его, и ладонь Агаты соскальзывает вниз. Мы задерживаемся. А каталка уезжает дальше.
— Тина, — Даня прожигает меня взглядом. Холод смерти уходит и сменяется жаром жизни.
— Я знаю, что ты хотел сделать. Забрать её боль? Чтобы на той каталке лежал ты? Да ни за что!
Оскалившись, он хочет что-то ответить. Передумал, хочет уйти. Делает один шаг — и я накидываюсь на него, завожу руки за спину, приставляю к стене, как преступника. Пытается вырваться, за что я дёргаю его за связанные в хвост волосы и вздёргиваю его же голову. Шипит на меня, опять вырывается, но безуспешно. Кроме силы его сейчас ничто не остановит.
— Ты не пойдёшь! Я не позволю тебе, слышишь! — кричу я, шумно вдыхая носом больничные запахи. Они отравляют меня, взывают к моей болезни, за их мишурой я чую кровь. Язык вспоминает вкус снотворного, я будто снова под его влиянием, столь незаметно стемнело вокруг меня. Мне душно, я теряюсь в знакомой горечи…
— Тина, хватит, пусти меня! Больно же!
Его голос, несмотря на колкую громкость, мягко рассеивает нависший дурман. Болезнь отправляется домой, в моё разорванное мирами сердце. Руки дрожат, но так и держат кожаные складки. Зачем они это делают?
Зачем я это делаю?
Мои окоченевшие пальцы ослабляют хватку, и Даня, поправив перекосившуюся куртку, устало опускается на ближайшую скамью.
Наверное, не стоило это делать столь сильно. Наверное, вообще не стоило на него нападать… Чёрт. Всё потому, что я не надела маятник… Слишком спешила к Агате и Дане, я должна была. Говорила я себе, лучше спать с ним, чем снимать на ночь, а потом забывать его надевать. Себе же хуже. Да и другим тоже.
— О Боже… — отхожу подальше на всякий случай, хоть и смысла не было, я уже всё сделала. — Прости меня, я, я не хотела п-пугать тебя, так в-вышло…
Я опять виновата. А хотела как лучше. Не могу больше говорить, горло иссушено, сглотнуть нечем. Не замечаю, как приваливаюсь к стене напротив Дани. Избегаю его взгляда, но любопытство изменяет мне.
Он не винит меня. Никогда не винил. Он слишком добр ко мне. Я не достойна этого…
А они уже в операционной. Денис спешит к нам один. Уже знаю, что он скажет нам либо подождать, либо в последний раз повидать Агату… В последний ли?
Где мой камень? Точно, он в кармане джинсов. Вот его-то я не забыла взять. Как знала, что пригодится. Не зря я его подготовила на чёрный день. Только я узнала, что Агата ранена, я захватила его с собой. Даня и Агата гостили у меня, когда за ней приехал Денис с Илоной, чтобы вместе поехать к той проклятой воронке. Типичный Денис — всегда появляется, когда не ждёшь его. Но Агата знала. А мы с Даней нет. Как будто чувствовала, что этот ритуал окажется для неё роковым. Не хотела, чтобы мы пострадали. А Даню она будто оставила со мной, чтобы не переживал лишний раз за неё.
Да только что теперь-то?! Она уйдёт за грань, а мы останемся?
Я не позволю ей уйти так просто, по такой глупой случайности. И если сейчас ничего не изменится, я этого себе никогда не прощу.
Вот мы бежим за Денисом. Вот он громко распахнул перед нами двери операционной, и мы проскальзываем через них, пока они не закрылись. Вот Илона в спешке надевает маску, а врачи готовят оборудование. Агата неподвижно лежит на столе под белой простынёй — с таким спокойным лицом, лишённым эмоций, как будто ей всё равно, что происходит.
А простыня белая, её любимый цвет… Господи, что мне только в голову лезет!
Даня склоняется над ней, целует в лобик, шепчет ей что-то. Но я ничего не слышу. Илона тоже что-то говорит, но я не слышу. Денис отводит Даню от стола, не даёт ему вновь взять Агату за руку, почти насильно тянет к двери, почти кричит, но я глуха к его словам. Я глуха ко всему на свете. Лишь биение сердца ведёт меня.
Это мой шанс. Даня сам не понимает, как помогает мне, пока противится, пока не хочет уходить. В нём рыдает боль Агаты, которую он успел у неё забрать. Но он взял лишь часть её. Остальную заберу я.
Я достаю камень. Это всего лишь необработанный кварц, который легко умещается в кулаке. Но в нём и есть ключ моей задумки.
Нужно отвлечь всех от меня и Агаты, хотя бы на миг. Я поднимаю свободную руку, и пальцы сверкают магией. Быстрыми штрихами рисую в воздухе, и ожившие руны рассыпаются в пыль, которые усеивают операционную клубами дыма.
— Тина! — слышу я Дениса. Он в ярости, заливается проклятиями… Ха, ну разумеется.
— Что ты делаешь! — чую движение, это Даня где-то рядом. Но я вовремя прячусь за густой стеной дыма и падаю на колени перед операционным столом.
Срываю покрывало. Нахожу руку Агаты и вкладываю в неё камень. Только бы сработало…
Краем глаза замечаю вспышку — наверняка Илона устраняет мой едкий туман. Ну и пусть. К тому моменту я закончу. Адреналин заполняет мою кровь, энергия клокочет в такт сердцу, мелодичный и яростный. В голове невольно заиграла одна из любимых песен. О нет, не сейчас, не об этом я должна думать, ну же!
Сжимаю в кулак руку Агаты и жду. Жду прилива, когда отзовётся её боль, яд мёртвой энергии, что начала расти в душе. А сердце стучит, стучит и пульс в сдавленных пальцах. Внешний мир остался позади, я живу лишь этим пульсом.
Вот и прилив. Я чувствую смерть. Боится меня, юлит как змея, попадёт в камень — попадёт в мою ловушку, растворится во мне, ибо я сильнее.
Я приму тебя вместо Агаты. Не она тебе принадлежит и не я тебе. Это ты будешь моей.
Я же правильно всё делаю? Я же права?..
Я же правильно написала руны…
Холод пронизывает насквозь. Пошла цепная реакция. Река боли потекла по венам моих рук, едва сквозь пальцы и складки ладоней засветился зачарованный кварц. Руны жгут кожу. Смерть ищет выход, вырываясь из моей клетки. А выход был один, и он был известен.
И она прорывается. Кожа рвётся — где-то на руках, где-то на лице, где-то ещё, — выпуская слабые бурые гейзеры. Кровь ударяет в нос. Холод бьётся о жар. Ещё чуть-чуть, и я утону в беспамятстве. Рано, ещё рано! Держаться, нужно держаться. Я выдержу…
Голова гудит, окутанная невидимой проволокой. Мёртвая энергия впивается в самые недра, сильнее и сильнее, а мозг противится, перебирая знакомую музыку, дабы заглушить ею боль. Но как только музыка звучит во мне, она тотчас превращается в дребезжащую какофонию.
Я испью эту чашу до дна. Я приму тебя до конца.
Эта боль будет моей…
— Тина!
Что-то тянет меня за плечи. Руки ослабевают, и связь рвётся, ранив меня в последний раз. Последний раз — самый больной. За пределами глухоты разбился кварц. Звон его осколков возвращает ясность слуха, и на меня наваливается целый ком бессвязных звуков. Меня уносит от операционного стола и кидает на пол как безвольную куклу. Квадратный потолок пестреет перед глазами — мой туман снят. Всё болит, и тело, и душа, а запах крови вот-вот вывернет меня наизнанку.
Кто-то закатывает мои рукава. Судя по силе и грубости, это Денис. Он замечает их…
— Чтоб я сдох. Тина! Как ты посмела, Тина?!
Это всё неважно. Я сделала это. У меня получилось…
Очнувшись, я вижу над собой Даню, гладящего мне лоб. Страх в его стальных глазах мерцал слезами.
Новый холод окутывает моё тело. Оказывается, я лежу в какой-то палате в одном нижнем белье под лёгким хлопковым покрывалом. Шевелю пальцами. Ага, двигаться могу. Щупаю щёки — где-то я ощущала, как раскрываются раны, — но ничего не нахожу. Они хоть были? Гляжу на обнажённые руки. Ни крови, ни чернил, ни малейшего следа шрамов.
— Что со мной было… — шепчу я.
Даня собирается с духом, боится начать.
— Твои руки были все в шрамах, — объясняет он, тихо, порой сглатывая буквы, — они выглядели как те руны на кварце. Ты вся истекала кровью. А потом они исчезли… Бога ради, Тина. Больше так не делай!
И тут он просто сдавливает меня в объятьях, и по моей заледеневшей коже проходят тёплые мурашки. Навалившись на Даню, замечаю хмурого Дениса, сидящего на стуле рядом с койкой.
— Всё ради тебя, Даниэль, — пытаюсь смеяться, но из груди вырывается лишь хрип.
— И ради меня не делай, — тут он, кажется, даже всхлипывает. — Тем более, ради меня.