Пролог
4 год Тёмного Века
««Во тьме, среди руин и грязи родится тот, чья крепкая рука вернёт мир на круги своя», — так сказала лет тридцать назад старуха-шаманка Мерта в одно из своих последних предсказаний. Суеверный люд внимал всем пророчествам, даже самым шарлатанским, но к предсказаниям Мерты прислушивались даже могучие вожди Северной Дали, когда собирались на войну. Шаманка прожила ни много ни мало чуть более ста лет, а потом исчезла: как заведено в норзлинской традиции, ушла навстречу духу, к которому была привязана.
Чудес нет ни в этом мире, ни в мире, лишённом такой обычности, как человеческая глупость и тщеславие. Все пророчества можно истолковать двояко и прийти к совершенно противоположным выводам. Адамантар Эстелан, один из семи паладинов мятежной королевы, будучи самым циничным и скептичным из всех её рыцарей и чародеев, говорил, что способен привязать к любому предсказанию поход на горшок. Как ни странно, получалось у него прекрасно.
Относилась ли так же к пророчествам и прочим чудесам королева Аммелит, я так и не узнала. Я старалась не слушать разочаровывающие речи некоторых соратников — чудес полно в мире, родившемся под течением Потока энергии, в которых скрывался Аромерон: райский мир, дворец для всех правоверных; царство Нериды, богини северян. И если духи, ниспосланные Ею, словно ангелы, шептали Мерте и иным шаманам судьбоносные послания, значит, эти слова они передавали из уст самой богини. Но, как говорилось, пути божественные неисповедимы.
Люд всё же хотел верить в то, что существовали в мире, полном всевозможного бесчинства и злобы, неопределённости и туманности будущего, те, кто мог сказать народу: переживите невзгоды и скоро в награду за терпение, труд, верность и великую жертву вы получите рай. А пережить простому народу Цинмара пришлось немало за последние двести лет. Страдания и лишения сопровождали историю несколько эр: смерть настолько стала искусно творить своё дело, что от неё не спасала закрытая наглухо дверь и высокие крепостные стены. Чего только стоил Ригальтерийской империи и норзлинам Северной Дали Чёрный Мор, гулявший по земле во второе десятилетие Века Гнева.
Озлобленный народ, словно зверь, рвал и метал и ещё больше дичал от того, что потерял всякое чувство защищённости. Не могли спасти их ни высокие лорды Рунайро, царившие почти во всём Цинмаре, ни вожди на севере, а имперские боги молчали, игнорируя всякое обращение к себе, даже самое гнусное. Могли говорить только северные божества, но исключительно с шаманами. И когда последние передавали их волю племенам, люд немного успокаивался.
Спокойствие же царило до тех пор, пока шаманы не стали передавать зловещие послания о приближающейся войне, и вскоре вождь Тордалак, отец мятежной королевы, услышав слова Мерты, поднял топор. Наступал Век Слёз, объявленный астрологами империи как эра скорби по ушедшим в борьбе с Некросом, и его история, начиная с десятого года, сменила чёрные чернила на кровавые. Борьба норзлинов вместе с мятежниками против имперского владычества приобрела невероятные масштабы, и казалось, будто после неё в мире не осталось бы ничего — горели поля, утопали в крови города, обращались в пыль поселения и леса. Кто мог тогда предположить, что станет ещё хуже?
Между тем Мерта объявила очередное пророчество, показавшееся не самым страшным в те ужасные годы. «Будь в час искупления чист и непоколебим перед Небесами! Только таких оценит богиня, когда налитое багровым заревом небо огненным вихрем упадёт на землю», — говорила старая шаманка. Её послание из Северной Дали было доставлено семерыми гонцами в пределы Панреммы, где за провинцию ожесточённо боролись паладины Адамантар Эстелан и Дорэс зер Вальд с верховным лордом Каагаром. Мятежная королева, явно обеспокоенная словами Мерты, послала копии письма другим паладинам — эту картину я помню очень хорошо, ибо нечасто можно было увидеть пророчицу Аммелит такой напуганной, даже тогда, когда имперский лорд схватывал Святое Воинство за горло. Тогда-то Адамантар и вынес запомнившуюся мне, ещё совсем юной девочке, фразу про предсказания и горшки. В тот же день мятежная королева приказала отступать, что ещё больше не понравилось скептичному паладину.
«Из-за какой-то старухи мы должны терять завоёванную огромными жертвами Панремму, — говорил Адамантар, сжимая кулаки, — я не для того гнал солдат на Варжский Рог!»
И его можно было понять, я видела поле битвы на Варжском Роге, будучи совсем незрелой, где полегло без малого тысяч пятнадцать воинов и чародеев. Для меня, пожалуй, это была самая страшная картина тогда. Королева всё же настояла — и так ещё не одно пророчество меняло стратегию Святого Воинства.
И всё-таки никакие отступления не помешали Аммелит и её паладинам в конце Века Слёз добраться до Рунайро. Я не застала эту битву, ибо риски были настолько велики, что королева отправила Риодана зер Тирро, седьмого паладина, и меня на юг, впрочем, до укрытия мы так и не добрались, с паладином я рассталась и того ранее.
К тридцать шестому году Века Слёз, когда случились кульминационные события войны, северные провинции, в частности, Ладервия, Панремма, Норзрина и Эливия, были сильно разорены; не лучшие годы переживали земли вокруг доминиона Рунайро — Роммилин стала последним фронтом перед столицей, а на западе Цинмара горели в сепаратистском пламени Дельтриания, Араэд, Реседер и даже самая, со времён Мятежного Века, тихая провинция Сальмония. Здесь народы — что рунарийцы, что люди и гномы — в полную силу познали горечь разочарования. И без того тяжёлая жизнь превратилась в невыносимую гонку, повсеместную резню за наместничий венец. Вера в чудесные пророчества, да и не только в чудесные, но и в страшные предсказания, ушли со сцены.
Кто бы мог подумать, что в одночасье всё перевернётся с ног на голову? Мерта когда-то изрекла — будут алыми небеса, и накроют они мир на много лет. Слабо такое представлялось привыкшим к солнечному дню и ясной ночи цинмарцам. Просторы Родины никогда не отличались благосклонностью и теплом, Цинмар был холодным материком, он омывался Стужённым Океаном на севере, с запада — Океаном Заката Мощи, с востока — Океаном Грёз, а с юга — Тайным. Все эти воды были исключительно холодными и совершенно беспокойными, и потому Цинмар оскалился горными наростами, сгладившись на берегах только в редких бухтах и внутренних морях. Родина для четырёх цивилизованных народов: маредорийцев, рунарийцев, людей и гномов всегда была суровой, капризной и опасной. И с недавних пор она стала ещё безжалостней.
Ригальтерийский Конклав при поддержке Капитула, имперского сената, руководил духовными делами лишь номинально и предпочитал не разъяснять умам, непосвящённым истинной, как им казалось, сути мироздания. Имперские подданные знали настолько мало о полумифическом Потоке энергии над их головами, что имели очень смутные представления о том, что случилось бы с ними после смерти. Были только ложные боги, демоны, Прародители — Лерон и Залас — хозяева Потока, и их дети, четыре дракона Мощи, что стали, пожалуй, идолами и частью культуры Ригальтерии. И духи — множество духов, населяющих почти каждый уголок Цинмара, и ухаживающие за ним. Их природу, цели держали под покровом тайны, и это рождало самые жуткие и забавные истории и слухи. Что могли объяснить жрецы Конклава касательно предсказаний совершенно неизвестной и от того неуважаемой имперцами шаманки Мерты из Северной Дали?
Только её слова исполнились. Я не знала, как отреагировала на это имперская ересь. Они не предполагали такого развития событий или просто не хотели делиться катастрофичными прогнозами с и так уже сомневающимся и расколовшимся народом Ригальтерии.
Удивительно, как крупное бедствие способно воссоединить рассерженные друг на друга народы воедино, заставить встать в один ряд некроманта и клирика, имперского легионера и воина Святого Воинства, закрыть глаза на то, какое средство использует твой соратник. Удивительно и одновременно страшно. Быть может, судьба не даёт нам права на победу, потому что мы хватаемся за всё, отвергая мораль, этику и совесть во имя выживания? Богиня словно кинула монетку, обдумывая, кто заслужил благосклонности, мы или наши враги. Ибо порою я и сама не могу увидеть грани между нашими злодеяниями.
Всё настолько стёрлось, стало иллюзорно, призрачно, что даже самые правоверные способны, быть может, пересечь черту и не заметить этого. Наши герои, не допустившие самого худшего тогда, никогда не будут воспеваться такими, какими они были на самом деле. Это величайшая скорбь народов Цинмара. Близится Час Искупления. Как и предсказывала Мерта…»
«Vir Rezevus».
Волны яростно бились о скалистые берега и перебивали порывы ветра. Здесь, под мрачными багровыми небесами, ни единому живому существу не стоило надеяться на долговременное укрытие. Тучи грозно наскакивали друг на друга. Вот-вот они разверзнутся молниями, оглушительный гром заглушит всякий звук и на несчастную серую землю хлынут ливни.
Элеарх плотно укутался в тяжёлый кожаный плащ, завязал шнурки шляпы под подбородком и медленно направился по узкой каменистой тропинке к вершине скального берега. Путь проделал он неблизкий и хотел увидеть лично, как исполнилось то, ради чего пришлось рисковать собственной шкурой. Дождь усилился, капли яростно били по полям шляпы, и, если бы не стальная маска на лице, яд с небес отравил бы и так не заживающие раны. Элеарх чуть было не оступился пару раз — а лететь пришлось бы долго, и внизу ждали острые камни.
На вершине у самого края гостя ждал дух, местный хранитель. Элеарх не помнил точные границы его владений, но они кончались примерно у Пустынного берега на западе и у Унериса на востоке, то есть добрых сто — сто пятьдесят вёрст в ширину. Элеарх видел множество духов и демонов, и всегда создающий их Поток удивлял видавшего многое чародея. Хранитель же этот был облачён в тяжёлую кирасу с крылатым шлемом (похожий носили солдаты одного имперского Ордена), в прорезях которого переливался призрачно синий свет. Дух был полупрозрачен, словно существовал в мире бесплотной сущностью. Элеарх знал: хранитель благороден и величественен, однако для его собрата, как и для него самого, нет важней миссии, чем охранять своё владение любым способом, даже если для этого приходилось бы переступать собственные принципы.
— Всё-таки решил на это взглянуть, Элеарх? — высоким голосом заговорил дух, устремив взор на бушующее Внутреннее море.
— Та великая жертва, что ты принесёшь во имя жизни, — протянул Элеарх, — достойна зрителя. А твоя суть должна достойно упокоиться в Потоке, Арагон.
— Сотни лет я хранил Рех-Фаросский массив, — сказал дух. — Видел сражения, мор, смерть… Видел, как рождается жизнь, как зреют поля и как ослепительно прекрасно восходит золотистое солнце. Видел, как обезумевшего повелителя хоронят у Острова Покоя… Где сейчас этот Орден?
— Далеко на востоке, если вообще уцелел, — протянул Элеарх и схватился за шляпу: ветер чуть было не сбил её на затылок. — Мир уже совсем не тот…
— Я поклялся не следовать по пути разрушения, только созидания, — сказал Арагон. — Пусть в Потоке знают, что я не отказываюсь ни от одного слова. Пусть знают, что я делаю это во имя жизни, как и было мне предначертано.
— Боги мудры, они всё увидят, всё поймут, — кивнул Элеарх.
— Тогда не дай мне натворить бед… Прощай, смертный друг.
— Прощай, бессмертный дух.
Элеарх сбросил с плеча свёрток, развернул лук и наложил одну-единственную стрелу. Арагон повернулся к морю — волны беспокойно бились, предвкушая Мощь хранителя. Вспышка молнии, гром оглушили и ослепили чародея в маске, и воды будто бы взорвались. Доселе невиданный в этих местах шторм начался внезапно, высоко поднялись волны и ударили по берегу. Элеарха оросило холодной водой, но он не сдвинулся с места. Арагон медленно развернулся — в прорезях пылали алым светом глаза, а доспех пожирала тьма.
Нарушивший клятву и предавший суть свою дух неимоверно обращался в демона — высший закон суров и слеп к благородству или злодеянию, судьба нарушителя едина и незыблема. Бессмертные боятся лишь одного: скверны, что рождалась в их сердцах.
Арагон успел лишь прошелестеть на древнем языке одну фразу, прежде чем Элеарх спустил тетиву. Демон сжал наконечник стрелы, торчащий из груди, из глаз посыпалась искрами сгорающая энергия, и лишённое сути тело рухнуло в бурлящее море. Элеарх успел поддеть и вытащить чарами стрелу: сталь, сжигающая жизненную энергию без остатка, — исключительная редкость.
— Жертва, — протянул с усмешкой чародей. — Да, великая жертва… Ver dis rauh…
Завернув лук и стрелу, Элеарх встал на место духа — шторм необыкновенно будоражил повидавшего многое чародея.
***
Молния сверкнула в налитых багровым свинцом тучах, а ветер рвал паруса галеры, рассекающей бушующее Внутреннее море. Бывалые моряки и путешественники называли эти воды самыми спокойными, безмятежными и безопасными, но в Тёмный Век это изменилось. Тихие и мирные просторы превратились в бойни; леса, славящиеся суровым нравом, стали немыслимо дикими, а когда-то цветущие города — в руины, где, при счастливых обстоятельствах, жила хотя бы тысяча горожан.
Море бурлило, и небеса снова разверзлись громом — галеру качнуло, люди забеспокоились. Ирма впилась пальцами в подмосток, а капюшон с её головы сорвало порывом ветра.
— Клянусь Владычицей Неридой! — крикнул капитан судна. — Не припомню такого шторма!
— Точно он магический! — поддержал его стоящий рядом клирик. — Нужно уводить людей в трюм! Здесь опасно оставаться!
— А кто тогда удержит корабль? — крик капитана заглушила молния.
— Арго! — Ирма еле спустилась на палубу. — Миледи в каюте?
— Да, — кивнул закованный в тяжёлую мокрую броню норзлин. — Я отправил её туда и наказал не покидать…
Его слова заглушил громкий хлопок где-то вдалеке, галеру опасно подбросило с левого борта, она накренилась, вода залилась на палубу и смыла несколько человек. Кто-то из них успел лишь коротко крикнуть о помощи, но уже через миг — помогать было некому.
- Срежьте проклятые паруса! — срывал голос капитан.
Оставшиеся на палубе воины, вцепившиеся в борта, крюки и мачту, словно не слышали его. Завывающий ветер присоединился к волнам, галера рассекла воду, носом чуть не погрузившись в море. Клирик поднял руку, слабый огонёк зажегся в его перстах. Молния ударила в краешек мачты, галеру развернуло — заклинание сорвалось куда-то в темноту.
Ирма сконцентрировалась, пробежала глазами по палубе и пустила магический импульс в мачту. Древко треснуло, паруса надулись, и ветер унёс их прочь. Галера еле удержалась.
— Быстро! — крикнул капитан. — Живее, ленивые ублюдки, за вёсла! Мой корабль не пойдёт на корм рыбам!
— Я не вижу остальные галеры! — попыталась достучаться до него Ирма. — Где они?
— Празднуют в Аромероне! — капитан схватился за мостик и наблюдал, как его команда, ругаясь и молясь, взялась грести вёслами. — А мы… либо победим, либо присоединимся к ним! Давайте, парни, поднажмите!
Арго взял Ирму за руку и увёл под трюм. Крики окончательно заглушил шторм, а под палубой галера была полна жалобным скрипом древесины. Удивительно, как корабль до сих пор не развалился. Чародейка сняла капюшон, расправляя тёмно-каштановые волосы, и плюхнулась на пригвождённую к полу скамью. Арго опёрся о стену и тратил все силы на то, чтобы удержать равновесие в беснующейся галере.
— Так, ты говоришь, нас встретят? — спросила Ирма, а её взгляд застыл на мускулистой шее рыцаря. — В Кеинлоге?…
— В его окрестностях, в Лисьей Бухте, — бросил Арго. — В самом городе засел неизвестно кто… а чуть севернее… продолжается война.
— Сколько отвалили проводнику? — Ирма тяжело вздохнула.
— Пока нисколько, — Арго присел рядом. — Видела сундучок в каюте леди Фордренд? Половина, если не больше, им, а там всего тысячи две дар-миртил, золотом.
Галеру качнуло, послышался отчаянный крик капитана.
— Пойду, проверю миледи, — попытался встать Арго.
— Только не задерживайся там, — промурлыкала Ирма. — Я буду тебя ждать у себя…
Арго усмехнулся, встал с третьем попытки, и, бряцая мечом и пластинами кирасы, скрылся в тёмном коридоре. Ирма вздохнула снова, закашлялась и потянулась к двери. Ветер чуть было не сорвал её с петель, в лицо чародейке ударила солёная вода. Гребцов смыло волнами, и только капитан оставался на месте, крепко вцепившись в рулевой рычаг и продолжая что-то кричать.
— Эй! — Ирма, держась за дверной косяк, выглянула к мостку. — Где клирик?