— Так преподавателем Защиты от темных искусств был голем с вашей личностью? Вы это имеете в виду? Но зачем?..
— Я всю сознательную жизнь потратил на изучение утраченного знания и был первым за долгий срок, кому удалось воплотиться в големе. Но мне помешали. Я не знал, что в момент проведения мною обряда дух Волдеморта тщетно пытался взять под контроль тело того же самого голема. Что получилось в результате, вы уже видели, — моя искалеченная копия. Благо я успел предупредить Дамблдора, когда она вернулась в Хогвартс, будучи носителем личности Волдеморта. Надо отдать должное директору: он воспринял это на редкость спокойно и ничем не выдал, что знает тайну... Мне же с этого момента путь в Хогвартс был закрыт.
Гарри лишился дара речи. Слова профессора поразили и Гермиону, которая недоверчиво посмотрела на него попыталась возразить:
— Дамблдор знал об этом? Но почему же он допустил...
Квиррелл только отмахнулся.
— Чтобы Волдеморт утратил бдительность и выдал свои планы, а заодно и возможных союзников, конечно же. Старина Альбус — кто угодно, только не наивный простак, и крайне редко совершает стратегические ошибки. К несчастью, одну из них он все же совершил сейчас благодаря вам, мисс. Не думайте, что он жесток и склонен играть человеческими судьбами — это не доставляет ему удовольствия. Просто этот человек так и не вернулся с войны: все происходящее вокруг для него — часть боевых действий, каким бы мирным ни казалось время. Он планирует на много шагов вперед, и оттого его решения могут порой показаться безжалостными.
— Ну хорошо, допустим, мы вам поверим, — неохотно проговорил Гарри, — но как со всем этим связан я? Зачем директор привел меня сюда и оставил... на ваше попечение?
Квиррелл остановился, посмотрел на Гарри и тяжело вздохнул. По выражению его лица Гарри мог бы предположить, что профессор Квиррелл собирается диагностировать у него четвертую стадию рака. Он уже хотел задать прямой вопрос, но сдавленное восклицание Гермионы заставило его обернуться. На лице подруги читались чистейший ужас и понимание.
— Я вижу, мисс Грейнджер уже осознала. Так и думал, что из вас двоих она умнее, — без особых церемоний заметил Квиррелл.
— Да что такое, черт возьми?! — взорвался Гарри. — Что вы имеете в виду?
Но он все понял еще до того, как Квиррелл сказал хоть слово. Да и как было не понять? Поведение Дамблдора в Хогвартсе, ритуал, оборвавший цепь его воспоминаний, пробуждение на каменном алтаре, где из трех големов остался только один...
— В нашем распоряжении было три неактивных голема, — ровным тоном начал профессор, — и одного из них Альбус Дамблдор решил сделать хранилищем вашей личности, мистер Поттер, на тот случай, если оригинал будет уничтожен Волдемортом. Вот только в ритуал вмешалась мисс Грейнджер, так что мы лишились двух големов, каждый из которых — величайшая ценность. Директор после проведения ритуала вернулся в Хогвартс с двумя учениками, которым стер память о визите в Храм, а мне поручил позаботиться о копиях. То есть о вас. Сожалею.
Гарри молчал. Он не мог найти слов, да и не пытался: чувство было такое, как будто его сбросили со скалы на камни. Можно привыкнуть к ударам судьбы, отбирающей у него одно за другим то, что он любил и считал самым дорогим в жизни. Он лишился родителей до того, как получил шанс узнать их. Он лишился нормального детства, проведя свои ранние годы в безумной семейке Дурслей. В прошлом году он был готов лишиться Хогвартса, а потом и самой жизни. Но на этот раз...
На этот раз он лишился самого себя, и это было хуже всего. Помнить все, ощущать себя прежним Гарри, но при этом с полной ясностью понимать, что его прошлая жизнь ему уже не принадлежит, это было даже не больно — подходящего слова в его лексиконе просто не находилось. В смятении он оглянулся на Гермиону и, увидев на ее лице отражение тех же чувств, вдруг понял, что ей-то хуже вдвойне. Она не была сиротой, а своих родителей лишилась только сейчас. Ей еще никогда не доводилось быть никем.
— Но, профессор, — выдавил он из себя внезапно севшим голосом, — это же... Этого не может быть... Это же я. Я помню все, и я...
Но он не верил тому, что говорил, и Квиррелл, судя по невеселой кривой ухмылке, прекрасно это видел.
— Мистер Поттер, на вас нет очков, но готов поклясться, со зрением у вас все в порядке. А добравшись до любого зеркала, вы легко убедитесь, что ваш знаменитый шрам на лбу отсутствует. Я не пытаюсь ввести вас в заблуждение, и чем раньше вы прекратите заниматься самообманом, тем быстрее адаптируетесь к своей новой реальности.
Гарри опустил голову и выдохнул. Сказать было нечего: Квиррелл не лгал, и как ни странно, Гарри был благодарен ему за прямоту, пусть и сдобренную оттенком цинизма. Но дело не только в нем одном. Он повернулся к Гермионе и посмотрел ей в глаза, чтобы увидеть, как гаснет в них последняя надежда на то, что это какой-то идиотский розыгрыш, и он, Гарри, сможет дать всему вменяемое объяснение. Она помотала головой, всхлипнула и сделала шаг назад. Потом еще один.
— Гермиона... — произнес Гарри, еще не зная толком, что хочет ей сказать.
Она развернулась и со всех ног побежала ко входу в Храм Творения, где по-прежнему виднелось застывшее изваяние стража.
— Гермиона, осторожно! — крикнул он. — Голем!..
Если страж отреагирует на бегущую девушку, как на попытку нападения... Одного удара будет достаточно, чтобы покончить с Гермионой. Гарри и без того потерял сегодня слишком многое, чтобы лишиться еще и последнего близкого человека на планете. Он рванулся было следом, но в этот момент на его плечо опустилась рука.
— Не волнуйтесь, — спокойно отозвался Квиррелл, — голем ее пропустит. Однако теперь нам придется возвращаться за мисс Грейнджер. Многовато проблем создает ваша подруга, надо сказать.
— Я схожу за ней, профессор, — сказал Гарри. — Пожалуйста, подождите здесь, иначе... Будет дольше.
Квиррелл пожал плечами, но спорить не стал. Он вздохнул, прислонился к ближайшему дереву спиной и скрестил руки на груди, глядя, как Гермиона, напрочь проигнорировав стража, вбежала в здание. Гарри кивнул профессору и побежал следом за ней.
Гермиону он нашел рядом с алтарем. Она сидела на полу, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Ее плечи вздрагивали от рыданий, и, глядя на девушку, Гарри вдруг ощутил, как его накрывает с головой волна черной ненависти. Чувство было настолько сильным и всеобъемлющим, что Гарри поначалу даже не понял, кто являлся его объектом. Он ненавидел Волдеморта, по чьей вине были разрушены жизни огромного количества людей: магов и маглов. Он ненавидел Дамблдора, который заманил его сюда, даже не объяснив в своей вечной манере того, что его ждет. Он ненавидел Квиррелла за его холодный рационализм и трезвомыслие. Все это было верно — но только отчасти. Больше всего он сейчас ненавидел себя — за то, что не мог ничего сказать, ничего сделать, чтобы его подруге не было так больно.
Поэтому он просто молча сел рядом и взял ее ладонь в свою. Гермиона подняла руку, и Гарри подумал, что она снова попытается отмахнуться от него, но вместо этого она подвинулась ближе и обняла его обеими руками, доверчиво уткнувшись заплаканным лицом ему в грудь.
— Гермиона... — тихо произнес он, погладив ее по волосам, — ты напрасно так... Знаешь, ты — все еще ты. И я — все еще я. То, что есть теперь очень похожие на нас люди, ничего не значит.
— Гарри, — очень тихо, почти шепотом, произнесла она, — я теперь никогда не увижу своих родителей... своих друзей. Они для меня теперь все равно, что умерли. Как я могу теперь показаться там? Дамблдор ведь неспроста не взял нас обратно в Хогвартс. Он не хотел, чтобы Темный Лорд знал о существовании копий.
Ощутив, как она снова затряслась от рыданий, Гарри бережно прижал ее к себе и осознал, что сам глотает слезы, изо всех сил стараясь не разрыдаться вслед за Гермионой. Он глубоко вдохнул, попытавшись успокоиться.
— Ты увидишь своих родителей, — как можно более уверенным тоном сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрогнул, и с удивлением отметил, что сам начинает верить в сказанное им, — ты по-прежнему их дочь. Когда все это закончится... Когда мы победим Волдеморта, мы оба сможем вернуться. Неужели ты думаешь, что твои родители будут меньше любить тебя лишь потому, что у тебя теперь есть сестра-близнец?
Она ничего не сказала, но терзавшие ее рыдания постепенно стихли. Гарри больше ничего не говорил, и через какое-то время Гермиона осторожно высвободилась из его объятий.
— Пойдем, Гарри, — сказала она. — Узнаем, какую новую жизнь приготовил для нас профессор Квиррелл.
Странное дело, но им больше не владело глубокое чувство утраты, с которым он пришел к плачущей Гермионе. Слезы приносят облегчение, он знал это, но сомневался, что именно они сейчас были причиной изменений в его мировосприятии. Почему-то Гарри не хотелось это анализировать, как будто он боялся спугнуть нечто важное, что ощутил только недавно. Лучше оставить невысказанным этот момент истинной реальности — более истинной, чем вся жизнь фальшивого Гарри Поттера.
Профессор ждал их у входа, и по выражению его лица нетрудно было догадаться, что он почти утратил терпение. Когда они подошли ближе, Квиррелл резко развернулся и повел их прочь от руин в направлении стоявшего неподалеку мощного древнего дуба с темным дуплом, зиявшим на уровне груди.
— Одновременно со мной коснитесь задней стенки дупла, — скомандовал профессор и, дождавшись, когда они подойдут ближе, протянул руку в темноту.
Когда тошнотворная круговерть прекратилась, Гарри осознал себя сидящим на траве. Вокруг по-прежнему росли деревья, но это уже не был тот дремучий лес Албании, который они только что покинули. Не было это похожим и ни на одно место близ Хогвартса, на что, впрочем, Гарри и не рассчитывал. Поднявшись на ноги, он помог встать Гермионе и повернулся к профессору.
— Где мы теперь? — спросил он.
— Кленцепарк, — отозвался тот. — Мы сейчас в черте Ингольштадта, в Германии. Теперь какое-то время нам придется идти пешком.
Он махнул рукой в направлении группы белых замковых башен, видневшихся из-за деревьев, приглашая следовать за ним. Они приняли приглашение и вскоре, пройдя полосу, усаженную деревьями, оказались на обширном поле, до сих пор покрытом густой зеленой травой, несмотря на сезон. Квиррелл повернул направо и повел их к пешеходному мосту, не обращая внимания на удивленные взгляды редких прохожих, которыми те одаривали путешественников в непривычных для маглов одеяниях.
— К слову, как у вас с немецким? — внезапно спросил профессор. — Большинство жителей здесь понимают ваш родной язык, но вы здесь надолго, так что...
— Я знаю немецкий, — спокойно ответила Гермиона.
Гарри пришлось признаться, что c этим языком у него дела обстоят плохо, и пообещать как можно быстрее его освоить, в ответ на что Квиррелл издал неопределенный звук, в котором явственно слышалось сомнение. Когда они ступили на железный настил пешеходного моста, он пояснил:
— Донауштег. Наверное, почти в каждом городе есть что-то подобное: мост, куда наведываются влюбленные, чтобы оставить символ своего союза. — Квиррелл указал на перила, сплошь покрытые навесными замочками, и отчего-то этот чуждый Гарри город стал ему капельку ближе и понятней.
Должно быть, что-то подобное ощутила и Гермиона: Гарри увидел, как обреченность в ее взгляде на секунду сменилась теплотой, а губы тронула легкая улыбка. «Любовь — универсальный язык», вспомнилось ему. Этот язык понимают все... Все ли? На каком языке можно договориться с такими, как Волдеморт? Понимают ли они хоть какой-то язык, кроме языка грубой силы?
Сойдя с моста, они пересекли пролегавшее по берегу шоссе и оказались на пустынной автостоянке рядом с белым средневековым замком, башни которого Гарри увидел за деревьями сразу после прибытия в город. Никакой готической изысканности: отвесные белые стены, прямые линии, скаты крыш ясно давали понять, что назначение замка — надежная оборона, и его строителям было не до высокой эстетики.
— Нойе Шлосс, — с мрачной торжественностью провозгласил Квиррелл, остановившись. — Новый Замок. Мы практически на месте, осталось лишь спуститься в Сумрак.
— Спуститься куда? — недоуменно спросил Гарри.
Квиррелл, не удостоив его ответом, сделал шаг вперед, огляделся, развел руки в стороны и произнес неожиданно низким голосом:
— Иллюминати интрабит хик!
Гарри показалось, что все вокруг окуталось дымом, но это было не так. Воздух остался чист, только успевшее высоко взойти солнце внезапно снизило свою яркость, как будто на него наложили гигантский светофильтр. Теплый осенний день пропитался прохладой, и наступила мертвая тишина: ни пения птиц, ни шума машин, ни выкриков дорожных рабочих у обочины шоссе. Не было и самого шоссе: очертания города заметно изменились. Вокруг них располагалась группа зданий, архитектура которых мало напоминала строения современного Ингольштадта, — скорей уж модернизированные дома XIX века.
Но самое впечатляющее изменение произошло с Новым Замком. Он стал шире, обзавелся рядом бастионов, а в его центре теперь возвышалась гигантская башня, уходящая в небеса. Она больше, чем потрясала, — она устрашала и давила на психику своей непомерной громадностью. Сохраняя общие архитектурные черты с остальной частью замка, башня имела и свои собственные особенности. По всей высоте она была укреплена металлической арматурой, тускло поблескивавшей в свете солнца, что придавало ей одновременно древний и футуристичный облик, схожий с потерпевшим крушение миллионы лет назад звездолетом пришельцев.
Гарри перевел взгляд на изменившийся вход в замок. Теперь по обе стороны от него стояли статуи в три человеческих роста, выполненные в античном греческом стиле. Одна изображала женщину в тоге с шипастой диадемой на голове — она держала над входными ступенями факел, горящий призрачным синим огнем, и здорово напоминала Статую Свободы в Нью-Йорке. Вторая — могучий мужчина, тоже с факелом, образующим скошенное перекрестье с факелом женщины и полыхающим ярким оранжевым пламенем.
— Геката и Прометей, — сказал профессор Квиррелл, когда они подошли к ступеням. — Символизируют союз магии и технологии.
— Но что это за... организация? — спросила Гермиона, когда они прошли под факельной аркой и поднялись ко входу. — Я никогда не читала ни о чем подобном.
Квиррелл ухмыльнулся, сделал приглашающий жест в сторону высокой, обитой черненой сталью двери, и произнес:
— О нет, вы о ней читали, мисс Грейнджер, и предостаточно. Добро пожаловать в Академию техномагии Айзентурм, высшее учебное заведение ордена Иллюминатов.
Глава 3. Айзентурм
При взгляде на человека, сидевшего перед ними, Гарри ощутил, как где-то внутри у него пронесся мимолетный холодок страха. Он понимал, что чувство это иррационально: обращенный на него взор лучился интересом и дружелюбием, но вот все остальное… Адам Вейсгаупт, как представился глава ордена, когда они зашли в его кабинет, по всем признакам уже давно не имел возможности самостоятельно перемещаться. В то, что осталось от его тела, вели десятки трубок, по которым циркулировала бледно-зеленая жидкость, заменявшая кровь, а стальные крепления фиксировали его в вертикальном положении. Белое, почти прозрачное лицо казалось навеки застывшей посмертной маской, но при этом создавало впечатление скрытой силы неясной природы.
— Мой вид, должно быть, ужасает вас, дорогие гости? — спросил Вейсгаупт. — Увы, но мы до сих пор не смогли найти иных путей к бессмертию, а достопочтенный Фламель не пожелал раскрыть нам секрет философского камня, несмотря на то, что мы неоднократно предлагали ему взамен всестороннюю поддержку и членство в ордене. За две с половиной сотни лет мое природное тело окончательно утратило способность поддерживать свое существование, поэтому я вынужден использовать это…