— Ольф довэ поссо лаварми?*
*(Где можно помыться?)
В последние часы мою смекалку либо глючило на чем-то простейшем, либо накрывало гениальными прозрениями. Чтобы сразу качнуть ко второму, руки новоявленного юнги потерлись друг о друга, затем виртуально омыли лицо. К ногам девушка дипломатично внимания не привлекла.
Продемонстрированный в туалете умывальник вполне устроил, хотя скуксившееся личико Челесты изобразило, что в столь волшебном летающем дворце можно было придумать что-то покруче. Поднятая выше пояса ступня погрузилась в выемку, словно в раковину, где на нее с остервенением накинулись пальцы.
Душ бы включить, но это дело слишком интимное, а в сложившейся ситуации еще и хлопотное, учитывая, сколько проблем придется решить по ходу. И сколько еще создать. Не хочу. Лучше сделаем вот что.
Приведенная в действие функция горшка, которую я назвал «биде», заставила девушку перебазироваться на новое место, и во время дальнейшего оттирания на меня иногда летели смущенно-благодарные взгляды.
В какой-то момент они изменились в сторону неуютности.
— Можно закрыть дверь, — предложил я. — Позовешь, когда потребуется.
Чуть позже, по ее выходу, я указал на себя, затем на пол.
— Буду спать здесь. — Последовала пантомима с ладонями под щекой, закрытыми веками и храпом. — А ты — здесь.
Указательный палец прыгнул на нее и на кровать.
Затем я тоже привел себя в порядок, а когда вышел из «габинетто», на меня глядели испуганные глаза забившейся в глубь будуара Челесты.
— Спокойной ночи. — Я чинно улегся внизу.
Сверху донесся вздох облегчения, затем слова:
— Прего кьюди ле финестре.*
*(Пожалуйста, закрой окна)
— И тебе хороших снов.
Не люблю спать в одежде, это не сон, а черт-те что и сбоку бантик. После армии, где доводилось улетать к Морфею в полной выкладке в положениях сидя и даже стоя, лечь на всю ночь в том, в чем ходишь, казалось кощунством. Исключения дозволялись, но не поощрялись. Сейчас ситуация не позволяла раздеться на виду или в одних трусах выйти из туалета, который отныне исполнял дополнительную роль кабинки для переодевания. Хватит с бедняги переживаний, пусть хотя бы от меня гадостей не ждет. Но спать нужно с удобством, потому уже лежа я стянул с себя лишнее, которое на всякий случай осталось под рукой. Сатиновые семейники в полосочку прекрасно стояли на страже приличий, а чтоб не нарываться на излишний интерес к своей персоне, пришлось еще сильнее сузить погасшую панораму дня.
Уснуть не получалось. Мешало многое, взять хотя бы соседку, которая сонно ворочалась неподалеку. Нет, лучше не брать. О, великий и могучий…
Чтоб отвлечься, стал размышлять о родном языке. Однажды мне на глаза попалась шутливая история придумывания языков. Русский язык: «А давай писать слова в случайном порядке, передавая смысл интонациями». Болгарский: «А давай прикольнемся над русским языком». Польский: «А давай говорить по-славянски, но по западноевропейским правилам». Японский: «А давай говорить все звуки с одной интонацией, как собака лает, и чтобы все боялись». Английский: «А давай, букв будет немного, все они простые, но гласные пусть читаются как попало». Французский: «А давайте, половина букв будет читаться фиг знает как, а половина — вообще не будет».
И ведь не поспоришь. А насчет родного языка — вообще тихий ужас, кошмар студента-иностранца. Вот сидит на ветке птичка. Должна бы стоять, потому что на ногах, но по-русски — сидит. Причем, стоять не может вовсе, хотя ноги есть. Но если убить бедную тварь и сделать чучело, оно будет стоять. А сапог на ноге — сидит. А дождь — идет. Куда, черт его дери?! Вниз?! Вниз — падают, а идут по горизонтали!
А посуда на столе — стоит. Положим посуду в другую посуду, например, блюдце в кастрюлю. Теперь блюдце лежит, а ведь на столе стояло. А кастрюля продолжает стоять. Вот и пойми, что в русском языке стоит, что лежит, что сидит, а что идет. И это один общеизвестный пример, а их — тысячи!
Я перевернулся в сторону итальянской гостьи. Юнга, понимаешь. И что с ней делать?
Вчера мне хотелось облагодетельствовать весь мир. Челеста попалась под руку как его типичный представитель. Я наобещал с три короба. Теперь хоть тресни, а слово держи.
Если подумать — неплохая, в сущности, компания. Чего я тут один, как сыч? А так и поговорить можно, хоть непонятно, как и о чем, и глаз порадовать: лежит, голубица, в ус не дует. Кажется, абсолютно счастлива. Вместо вчерашнего топика (когда только успела поменять? Сплю, что ли, так крепко?) — самодельный бюстик с узелком спереди, слепленный из остатков кофточки. И две завязочки по бокам бедер с лентой посередине — трусики а ля мезозой. Скорее, не трусики, а набедренная повязка. Из блаженной памяти останков камуфляжа. Направленные на меня пяточки — маленькие, гладенькие, как у ребенка. Тонкие голени. Кости таза выдаются над чуть провалившимся животиком, отчего между кожей и натянутой тканью видна небольшая щель.
Челеста вдруг проснулась. Она прогнулась в умилительных потягушечках и с улыбкой покосилась на меня, причем ее ничуть не смущало, что является объектом столь пытливого бесцеремонного разглядывания. Словно того и ожидала.
— Чао Ольф.*
*(Привет)
— В каком смысле? Ты прощаешься? Чао — это арриведерчи?
Из старого фильма «Иван Васильевич меняет профессию» я твердо усвоил: «чао» — это «до свидания».
Девушка почти испугалась:
— Арриведерчи? Перке? Но-но. Чао. Буонджёрно.*
*(До встречи? Почему? Нет-нет. Привет. Добрый день)
Кажется, «чао» — не только «пока», но и «привет». Вот не думал. Учту.
— Куале сомма оккоррэ пер коструирэ уна симиле навэ спациале сэ поссибиле? *
*(Какая сумма потребуется, чтобы соорудить такой же воздушный корабль, если это возможно?)
— Не понимаю.
— Ми диспьяче.*
*(Жалко)
Она огорченно отвернулась, ее маленькая ладонь поиграла с живой стеной, которая ластилась ответно, словно котенок. Затем смуглые ножки покрутили «велосипед», с минуту жестко наяривая в воздухе на воображаемых педалях. Наверное, это у нее вроде зарядки.
Вид занимавшейся девушки радовал сердце. После «велосипеда» последовали нагибы к пальчикам ног из положения «лежа», и позвонки позволили себя пересчитать, пока кисти, схватившие лодыжки, несколько раз с силой притянули лицо к коленям. Нагибы сменились складываниями в обратную сторону, с закидыванием ног за голову. Стараясь держать ноги прямыми, девушка поднимала их и старалась как можно дальше за макушкой достать ступнями поверхность кровати, в которую изо всех сил упирались лопатки и вытянутые вниз руки. Нечего говорить, что юное чудо женского пола с коленями у висков смотрится сногсшибательно. Особенно в одежде, которая всем видом демонстрирует ее отсутствие. Отныне жаловаться на присутствие на борту постороннего было бы верхом неблагоразумия с выходом на святотатство. Не думал, что скажу такое, да еще так быстро, но добро пожаловать в команду, курсант Челеста. Когда решишься на возвращение, мне будет тебя не хватать. Зато, думаю, найдется, что вспомнить.
Между тем гибкое тело выгнулось в «мостике», и Челеста резко обернулась.
Мой взгляд на этот раз хотел спрятаться, но не успел. Щеки стали горячими. Я осадил себя. Капитан обязан отслеживать ситуацию, и если спасенная гостья решила быть моей командой, пусть привыкает. Во-первых, капитан по определению главнее юнги, и у него, соответственно, больше прав. А во-вторых, у нас равноправие, и если девушка разглядывает лежавшего на полу меня, то поступая аналогично, я поступаю адекватно.
Скрестив ноги, я закинул руки за голову, взгляд с минуту выдерживал атаку такого же, устремленного в меня. Затем девичье лицо налилось хитрецой, Челеста благовоспитанно сложила ручки, и послышался звонкий речитатив, похожий на детскую считалочку:
— Гвардарэ е нон токкарэ э уна коза да импарарэ.*
*(Поговорка из детской игры: Запомните строго — смотреть, но не трогать)
— Завтрак? — спросил я, поднимаясь. — Ням-ням?
Мой жест, изобразивший хлебание ложкой, оказался понятным.
— Пер фаворе. Кон валентьери.*
*(Пожалуйста. С удовольствием)
Я указал соседке на туалет-умывальник, а сам быстро натянул джинсы, майку и рубашку.
Согласно последним указаниям кораблю дверь в «удобства» теперь открывалась-закрывалась при каждом входе или выходе любого из нас. Хотелось сделать то же с кладовкой… но нет. Оружие. Пусть будет закрыто. Лучше поработаю швейцаром, не так обременительно, зато все под контролем.
Челеста поглядела туда, куда я указывал, ее носик сморщился, и она сразу подсела к питательным щупальцам.
— Че ун кафэ?*
*(Здесь имеется кофе?)
— Никакого кафе, — строго заявил я. — Сегодня и всегда есть будем здесь. Только сначала умоюсь.
Когда вернулся, девушка во все щеки уплетала по очереди из каждого сосца корабля. Довольство сочилось из нее, как воздух из проколотой шины. Челеста сидела на краешке постели, поджав под себя одну ногу. Уже в шортиках. Молодец, выбрала то, что практичнее. Теперь не надо думать, как встать или сесть, чтоб не засветиться, а мне не придется лишний раз отвлекаться.
Хотя, собственно, никто бы очень сильно не возражал…
Наевшись и посмотрев, как это делаю я, она, наконец, тоже решила умыться.
— Ольф чи соно продотти ди белецца?* — Узкие ладошки поелозили по лицу.