И так с полчаса водных баталий, когда кто-то кого-то догонял, кто-то топил, кто-то удирал, кто-то брызгался. Обычная девчачья веселуха.
Расходиться ночные плясуньи начали только при свете солнца. Покинув жидкую стихию, блестящие фигурки взобрались на насыпь, где нацепили подобранные балахоны прямо на влажную кожу. Со смешками и прибауточками уставшая шестерка двинулась вдоль берега, то показываясь среди деревьев, то вновь исчезая. Потом донесся плеск. Наверное, сели в лодку. Костры давно погасли и даже уже не дымили.
Когда тишина стала полной, я покинул свой наблюдательный пункт.
Глава 4
— Разве существуют на свете люди, кому не нравятся эти приятные сердцу внезапные трески, кашли, хрипы, шорохи, рык, крадущиеся в темноте шаги, чьи-то непонятные вздохи, которые так радуют душу знанием, что ты не один в этом чудесном месте? — говорил Игореха, наведавшийся ко мне через неделю.
— Еще как, — уверил я. — Но давай ближе к делу.
— Есть известия от адвоката.
Над костром благоухала уха, которую я периодически помешивал. Игореха расположился на трухлявом пне, бугристый нос с удовольствием втягивал запах, отчего глаза закатывались, будто эти процессы у него взаимосвязаны. Вдох — зрачки задрались, выдох — опустились. Простейшая механика. Спрашивать, к каким еще процессам его физиологии применимо данное правило, думаю, не стоит.
— Значицца так, — сказал он. Руки сложились на груди, взор с большим трудом отлип от котелка, отчего сообщавшаяся с носом система приказала долго жить. — Во-первых, никакой девчонки, которую, по твоим словам, убитый принес в дом, в деле не фигурирует.
Мое негодование прервал взмах руки.
— Второе. О чем ты не говорил. Я про обвинение в краже.
Если у удивления имеются зарегистрированные рекорды, то я побил их все:
— В краже?! Чего?
— Неких важных документов.
Припомнилась шарившая по комнате брата Сусанна. Меня скрутило, как от зубной боли. Если насчет кражи правда…
— Это подстава!
— То есть, ты не брал?
— На фига?!
Игореха пожевал нижнюю губу.
— И не мог случайно прихватить…
— Как ты это представляешь, мать твоя красавица?
— Никак. Однако, в жизни всякое бывает.
Остудив мой пыл, сослуживец продолжил тихо и деловито:
— Значит, не было никаких документов?
— Нет, — отрезал я, надуваясь, как спасенный из морских лап многодневный утопленник.
— Может, на флэшке? В электронном виде? Ты мог не знать…
— Я ничего не брал у Сусанны.
— А не у Сусанны? Просто, будучи в квартире, задел или уронил, а рука автоматически сунула в карман…
Не снизойдя до словесного реагирования на глупость, я отрицательно покачал головой.
Игореха сделал, наконец, шаг в правильном направлении:
— Понимаю. Задольские интересовали тебя исключительно в телесно-приятном аспекте.
— Не во множественном числе, не обобщай. Хотя после произошедшего…
У меня в глазах вспыхнули варианты.
Не жаловавшийся на фантазию приятель улыбнулся, затем вздохнул:
— Смотри, какая ситуевина вырисовывается. Пока Задольский в силе, тебе ни хрена не светит. Единственный путь не сесть всерьез и надолго там — сидеть тут. И не рыпаться. Ключевое слово — «пока».
— Сколько оно будет длиться? — Я смахнул с носа надоедливого комара. — Сукин сын, судя по холеному виду, помирать не собирается. Если только от излишеств. И в высоких кабинетах он как рыба в аквариуме, все схвачено, всем кум или сват.
— В том-то и штука, — вдруг улыбнулся Игореха. — Кирилл Кириллович, адвокат, сказал по секрету, что под твоего Задольского серьезно копают. Какие-то молодые и нахрапистые. Старый хрыч со дня на день в отсев пойдет, тут ты и явишься с повинной. Мол, существовала угроза жизни, а теперь готов поведать все, как на духу. И те же улики, что сейчас против тебя, вдруг за тебя станут. Усек пропорцию?
Игореха иногда вставлял в речь слова, смысл которых не до конца понимал. Или специально так делал, для хохмы. Весьма полезно, между прочим, чтоб оппонент считал себя умнее. Неплохо бы и мне приемчик перенять.
Когда разговор зашел насчет житья-бытья, я мимоходом полюбопытствовал:
— В полнолуние свет какой-то видел. Вроде, костры.
Решил пока ограничиться этим.
— Где? — Игореха мгновенно посерьезнел.
— У кабаньей тропы.
— Не-е. — В глазах собеседника мелькнул странный огонек. — Не может быть.
На этом разговор закончился. Про двух местных и последующий труп я говорить не стал — проблем и так хватает, чтоб еще деревенским дорогу переходить.
Короче, привыкал я к лесной жизни. Рыбачил, учился охотиться. Тренировки составляли единственное осмысленное наполнение дня. Я метал нож, стрелял из лука. По мишеням. По животным пока не спешил. По двум причинам. Стрелы жалко — раз. Лесная живность чуяла меня за версту и обходила — два. Но присутствия духа я не терял. Всему свое время.
Нервировали безумные лесные насекомые и отсутствие хлеба. Зато ягоды и рыба имелись в изобилии, первых хоть лопатками жуй, вторую нужно вынимать из воды… если знать место и время. Спасибо Игорехе, знание имелось.
Бриться я перестал вовсе, хотя станок с набором лезвий в запасах присутствовал. Перед кем форсить? Перед кикиморами болотными? Так нету их, родимых. А жаль. Сейчас бы и кикимора жизнь скрасила.
Пару раз над лесом взревывал густой шум — любители внедорожников собирались помесить грязь и поточить лясы. То джип-триал, то трофи-рейд, то просто покатушки. Похожий на лешего, я сидел в зарослях, наблюдая чуждую для себя жизнь.
— Блокировки!
— Давление до ноль-восемь!
— Сендтраки!
— Лебедуй!
— Точка-то — под водой!
— Хай-джек утопил!
— У меня ебс не отключается!
И прочая хрень. На первый раз. На второй я уже отличал стальной сендтрак от пластикового, а а-бэ-эс от и-эс-пи.
Разворотив природу, а заодно вдребезги ухайдакав несколько машин и ящиков водки, довольный народ в темноте расползался по городским квартирам. Рев над лесом стоял несусветный.
А Игореха твердил: никого, глушь…
Так прошел месяц.